Небольшие комнаты, чрезмерно заполненные дорогой мебелью, коврами, радиоаппаратурой и посудой напоминали секции магазина “Все для дома” или ломбард. Непритязательный вкус хозяйки обеспечил выбор предметов только по одному параметру – цене.

Михаила усадили на угловой диван, известный под названием “мягкий уголок”. Хозяйка села напротив в глубоком кресле. Со своего места через окно Михаил мог разглядеть за сетчатой оградой целый машинный двор. Два трактора, микрогрузовик, самоопрокидывающиеся прицепы для различных грузов, плуги, сеялки и еще много всяких навесных орудий и инвентаря. Михаилу рассказали, что все это уже в собственности Гонтаря-младшего и колхоз ему оплачивает не только рабочее время, но также амортизацию техники и эксплуатационные расходы. Если учесть “шабашки” по оказанию услуг жителям близлежащих деревень по обработке приусадебных участков, которые становились все дороже и не облагались налогом, то можно было предположить, что вклад молодого Гонтаря в бюджет семьи в абсолютном выражении был существенным, но не шел ни в какое сравнение с тем, что “выкручивала” продавщица сельмага на периодических массовых повышениях цен в два или три раза за один прием по постановлениям правительства. Накануне в кассу вносились деньги, а товар вывозился машинами, чтобы через день после повышения потихоньку вернуть его в магазин для реализации по новым ценам. Прокуратуре было известно об этих операциях, но мудрые работники прилавка “крутили” не только свои деньги. Высшие чиновники района через своих жен и родственников хорошо грели руки на экономической политике правительства. Поэтому торговые работники были окружены очень плотным и прочным кольцом защиты.

Ни одна “проверка” ничего серьезного не обнаружила, хотя районные газеты просто переполнены репортажами о рейдах различного рода контролеров. Хорошо организованная дымовая завеса.

Перед Михаилом сидела внешне самоуверенная представительница узкого круга людей, оседлавших, так называемые, рыночные реформы. Михаилу было понятно, что расплатой за их быстрое личное обогащение будет очевидный крах экономики и обнищание большинства людей. Психологически ситуация ему очень напоминала Афган. Та же невозможность повлиять на ситуацию в целом, та же необходимость выжить, правда в экономическом смысле, та же опасность попасть по уши в дерьмо и замарать безвозвратно душу. Он пытался скрыть свое отношение к хозяйке дома за маской официальной беспристрастности. Но это было трудно под цепким изучающим взглядом многоопытной женщины.

Галина почувствовала бессилие своих женских чар, более того, скрытую враждебность молодого следователя. Это ее сильно удручало еще потому, что она видела в нем, несмотря на разницу в возрасте, мужчину такого класса, который никогда не попадал к ней в постель. Ее сильной стороной, кроме внешней привлекательности, была практичность. Несбыточные прожекты и желания быстро замещались реально достижимыми и полезными целями. Такой целью была защита от возможных вредных последствий неожиданного визита сыщика, а не завоевание нового поклонника, среди которых были и помоложе. Она вдруг почувствовала себя без твердой опоры и уверенности в благополучном исходе предстоящего разговора. Любезная улыбка застыла на ее лице, а правая рука непроизвольно начала потирать под халатом левую ключицу и грудь над сердцем. Нелепый повторяющийся в минуты волнения жест привязался к ней еще в детстве. Выглядели эти движения неопрятно, почти как почесывание, но она ничего не могла поделать. Она усилием воли убирала руку, а через некоторое время рука возвращалась к ключице.

Взаимное изучение и немой разговор прервал Михаил:

– Ваш сын дома?

– Он спит. Отсыпается по выходным после обеда… В будни рано встает на работу.

Михаила поразила ее манера говорить. Красивые пухлые губки и лицо искажала капризная или брезгливая гримаса. Привычка избалованной девочки у сорокалетней женщины выглядела смешно и неприятно. Куда подевалось ее обаяние. Хотя как на какой вкус…

– Мне нужно с ним побеседовать.

– Я отвечу на все вопросы.

– Абсолютно уверен, что вы как любящая мать способны ответить за него и очень правильно на все мои вопросы. Но мне нужны лично его ответы. У меня, к сожалению, нет возможности зайти позже… Поэтому я прошу его разбудить.

– Папа! – громко позвала Галина. Из-за дверной портьеры, словно он там прятался, показался розоволицый, седой, аккуратный старичок с темными глазами. – Разбудите Володю. Пусть умоется. Скажите, что пришел побеседовать следователь… А ко мне вопросы будут? – обратилась Галина к Михаилу.

– Да. Где вы были 29 февраля, в субботу?

– На работе. Там и заночевала. Мы со сменщицей работаем с семи до семи по неделе. При магазине есть комната отдыха. Зимой и в плохую погоду можно домой не ездить. В воскресенье короткий день и передача смены. Когда я приехала, ее уже увезли в райцентр…

– Почему ваш сын не служил в армии?

– У него освобождение по состоянию здоровья.

– Можете показать медицинское заключение и решение военкомата?

– Сейчас! – она открыла один из ящиков мебельной стенки и вытащила документы.

Михаил бегло прочитал бумаги и, возвращая их, сказал:

– С таким диагнозом нужно заключение областной комиссии. Эти документы незаконны и будут опротестованы.

Галина переменилась в лице:

– На каком основании? Не торопитесь с выводом – вы не районный прокурор… Сафонов разберется.

– Согласен. Нужно выполнить еще определенную процедуру, подготовить соответствующие бумаги и подписать у Сафонова.

– Тогда и будете говорить, – сказала Галина с плохо скрытой злостью.

– Говорить я могу в любой момент, когда захочу. Правда, рискую прослыть безответственным. Но это мой вопрос… Не могли бы вы поторопить сына. Меня ждет водитель на трассе, – Михаил дал ей повод выйти, чтобы избежать взрыва эмоций.

Галина вышла из комнаты. Спустя несколько минут вошел Гонтарь-младший. Красивый парень среднего роста, точная копия матери: глаза, волосы, нос – с поправкой на мужские признаки: был небрит. Он неловко сел за стол, покрытый тяжелой скатертью недалеко от окна и далеко от Михаила. Далеко по масштабам комнаты, а в действительности на расстоянии чуть больше трех метров, и Михаил хорошо разглядел большие пушистые ресницы и нежную кожу уже испорченную на подбородке и крыльях носа машинным маслом. Сильные натруженные руки с темным ободком вокруг ногтей были пропитаны маслом до черноты. Михаил разглядел также налитые кровью белки и желтые от курения зубы. Владимир сидел набычившись, сложив руки на стол, словно под напускной суровостью хотел скрыть смазливую, почти женскую красоту своего лица. Это ему почти удавалось.

– Я вас слушаю гражданин начальник, – выдавил он из себя хриплым басом.

– Правильно будет: гражданин следователь.

Гонтарь ответил презрительно-равнодушным взглядом. Михаила это не задело и не смутило. Он продолжил:

– Расскажите, желательно с указанием точного времени, где вы находились 29 февраля.

– Зачем это?

– Вы прекрасно знаете причину моего прихода.

– Милиция уже спрашивала, я ее не сбивал… В тот день даже не видел.

– Если вы уже давали показания, то тем более легче вспомнить.

– Мы целый день были в Рябошапках…

– Кто это мы? С какой целью?

Гонтарь поколебался некоторое время и ответил:

– Мы с Сокалем возили одному мужику солому… Сокаль грузил.

– Юрий Сокаль, сын Елизаветы Федоровны?

– Он самый…

– Когда уехали с хутора, когда возвратились? Мне нужен адрес этого человека.

– Уехали в восемь часов, вернулись – было темно, на часы не посмотрел…

– Кто этот человек?

– А зачем?

– Неужели непонятно?! Проверить ваши показания.

– Что там проверять?! После пообедали у хозяина…

– И конечно выпили…

– Ну и что? ГАИ здесь, слава Богу, нет.

– Зато есть прохожие, которые гибнут под колесами…

– Ее никто не переезжал, а стукнули по голове.

– По голове стукнуть можно бортом прицепа, например, вон того…, – Михаил показал в окно на прицеп с высокими бортами, как раз предназначенный для перевозки силоса и соломы.