На лице Гавриленко с жующим ртом немой вопрос: Кто и зачем? Однако нет признаков удивления, а только досада – прервали обед.

Михаил представился и объяснил цель своего визита, молча слушающему хозяину.

– Пообедать не дают! – буркнул он вполголоса, как бы ни к кому конкретно не обращаясь.

– Я не надолго. Можете продолжать обедать, а я вам задам несколько вопросов, – Михаил неожиданно для себя отметил просительную нотку в своем голосе.

Гавриленко ничего не ответил, повернулся, жестом загнал собаку обратно в открытую дверь и пошел за ней. Дверь за собой он не закрыл. Это должно было означать для Михаила разрешение войти в дом, что тот и сделал.

Деревянный пол в сенях и комнате был грязным и покрыт соломой, которую, очевидно, принесли на ногах не за один день или неделю. В комнате была самодельная мебель, если это слово подходило, для стола, лавок и лежанки, сколоченных из грубо оструганных толстых досок, отполированных в определенных местах за время долгой службы.

Гавриленко смахнул здоровенного кота с одной из лавок и предложил Михаилу там сесть.

– Извините, я буду обедать… У меня много работы, а завтра еще дежурство… – Гавриленко сел на лавку у стола и взял деревянную ложку.

– Я не отвлеку надолго, – продолжал оправдываться Михаил.

Гавриленко уже ел. Он сидел боком, почти спиной к Михаилу. Перед хозяином стояла на столе огромная миска тушеного мяса с картофелем, уже наполовину пустая, и тарелка с солеными огурцами. Ел он жадно и грубо, черпая деревянной ложкой из миски горы картофеля или куски мяса и отправляя их в рот за один прием. Потом он откусывал попеременно то хлеб, то с хрустом огурец. Время от времени едок прикладывался к литровой банке кислого молока, также уже наполовину пустой. Михаил невольно сглотнул слюну. Вмешаться в этот процесс поглощения, можно даже сказать, пожирания пищи было трудно, но Михаил все же задал свой первый вопрос.

– Говорят, что в свой последний день Алевтина Петровна приходила к вам за молоком. Это так?

– Ну да… – промычал с полным ртом Гавриленко.

– Она купила у вас молоко?

– Нет, я ей не продал, – ответил теперь вполне внятно Гавриленко после того, как проглотил очередную порцию еды.

– Но почему? Вы с ней были в ссоре?

– С кем она не ссорилась?! – ответил Гавриленко не то вопросом, не то утверждением.

– Но все же?

– Я продаю молоко тому, кто больше платит. На следующий день у меня было дежурство… Потом воскресенье – базарный день. У меня есть постоянные покупатели… – эта длинная фраза его словно утомила и он некоторое время ел молча, хотя Михаил успел задать уточняющий вопрос.

– Разве она платит не столько, сколько вы просите?

– Нет, она платит по базарной цене, как за те помои, которые там продают.

– Получается, что вы не всегда ей отказывали. Я правильно вас понял?

– Да. Когда не было дежурства или не базарный день, я ей продавал…

– По ее цене? – уточнил Михаил.

– Мы все-таки живем на одном хуторе. Жили… Она жила… – Гавриленко нашел, наконец, нужное выражение и несколько смутился.

– Как она восприняла ваш отказ?

Гавриленко пожал плечами и ничего не ответил.

Михаил задал следующий вопрос:

– В котором часу это было? Вы можете вспомнить хотя бы приблизительно…

– Мне некогда смотреть на часы, у меня много работы …

– А все же?

Гавриленко заметно разозлился, налилась и покраснела шея, но ответил он, на удивление, спокойно:

– Наверное, как сейчас. Мне нужно было доить коз.

Михаил посмотрел на часы. Было около двух часов. Он не получил ответ на свой вопрос и проявил настойчивость:

– Так вы не поссорились после вашего отказа?

– А чего нам ссориться?! – Гавриленко опять пожал плечами. Он не прекращал есть, и при его темпе тарелка уже опустела. Он допил простоквашу, вытер тыльной стороной ладони рот и сказал, вставая:

– Извиняюсь, но у меня много работы. Некогда мне вести бесполезные беседы…

– Последний вопрос!

– Да! – поторопил нетерпеливый хозяин Михаила.

– Она ушла сразу после вашего отказа?

– А что ей здесь делать? – и Гавриленко направился к выходной двери.

Михаил невольно последовал за ним. В сенях Гавриленко открыл Михаилу дверь на улицу, а себе в хлев, не дожидаясь даже, пока Михаил выйдет.

Михаил кивнул на прощание и пошел не оглядываясь к воротам. Гавриленко что-то промычал, и захлопнул с громким стуком дверь.

“Не очень вежливо, конечно, он со мной обошелся. Да, нужно признать, что хозяин несколько одичал. К чему насиловать свою натуру, если нет за тобой вины, и посещение следователя только отнимает время… Впрочем, визит был не бесполезным. Теперь нам известно, что ее убили около двух, посреди бела дня. Пусть снегопад, пусть метель, но это же был день! Неужели никто не видел?! Может быть, она решила попытаться купить молоко где-то еще. Старые люди такие настырные… Если им чего-то хочется, то всегда как перед смертью… Кто еще держит коз на хуторе?” – размышлял Михаил посреди широкой улицы. – “Что теперь делать? Сначала нужно перекусить. Ну и нагнал же он мне аппетит! Мария обещала чай…” – и он решительно направился к ее дому.

В доме Марии было уже натоплено и хозяйка сняла куртку. Голубой свитер ей очень шел к лицу. В серых глазах зажглись голубые огоньки отраженного свитером света. Михаил тоже снял верхнюю одежду.

– Мария, я зашел съесть свой бутерброд. Надеюсь, вы не будете возражать. Тем более что мы договорились раньше…

– Какие церемонии! Милости прошу!

– Но сначала задам вам один вопрос, который отбивает у меня аппетит.

– Слушаю ваш вопрос…

– В котором часу вернулся домой ваш друг тогда? Ну, вы понимаете, что я имею в виду ту субботу…

– Вы его подозреваете?!

– Я подозреваю всех. Не обижайтесь, но и вас тоже…

– Невероятно! Ну, не знаю как я, а он на это не способен! Он мой муж, хоть мы и не регистрировались, и я хорошо его знаю.

– Это как раз те способности, которые тщательно скрывают даже от самых близких.

– А меня? Вы это серьезно?! – через шутливый тон прорвалась обида.

– А вы знаете статистику?! Вы знаете, сколько убивают близкие из-за денег, наследства или пустяков, которые не поделили?! Не нужно обид. Я понимаю, что нормальный человек, если бы он убил, по здравому разумению, не пришел бы в прокуратуру, чтобы возбудить новое расследование. Но в том-то и дело, что убийца – человек ненормальный. Вы могли прийти в прокуратуру из-за мнительности, чтобы еще раз получить подтверждение, что вы, или ваш друг, вне подозрения. Вы сами сказали, что пошли слухи об убийстве. В таком случае ваше бездействие было бы подозрительным, значит, вам выгодно, что не было настоящего расследования, и смерть вашей бабушки списали на случайный наезд случайного транспортного средства…

– Невероятно! Это какой-то бред…

– Это очень логичный бред! Ваше алиби я уже попросил проверить.

Мария вскочила и стала нервно ходить по комнате. Лицо стало серым и огоньки в глазах заслонили слезы.

– Успокойтесь! Прошу вас! Я уверен в том, что лично вы невиновны. Понимаю ваше возмущение. Вы потеряли близкого человека, а тут посторонний несет такую ахинею…

– Ну и профессия у вас!

– Мы об этом уже говорили сегодня утром, нас трудно удивить…

– До меня только сейчас дошло.

– Всегда хорошо доходит, когда задевает за живое. Кто-то из великих писателей сказал, что истинное понимание дает не ум, а сердце.

Мария, наконец, села. Ее совершенно убитое лицо могло служить моделью для изображения аллегории печали.

– Давайте перейдем к делу. Если не ошибаюсь, вашего друга зовут Эдуард Музыченко?

– Да. Я вам говорила.

– А отчество вы не знаете?

Неловкая пауза.

– Оказывается, не знаю. Он на другом факультете…

– Его адрес?

– Мой адрес я давала.

– Он у вас прописан?

– Нет. В общежитии…, но я там не была.

– Корпус, комнату знаете? Впрочем, буду в городе и выясню…