Прежде всего, отпадают всякие сомнения в подлинности писем и в том, что речь в них идет о Наталье Николаевне Пушкиной. Дантес был охвачен к ней подлинной страстью, которая, как он сам пишет в письме от 6 марта 1836 года, «пожирала его шесть месяцев», т. е. с осени 1835 года. Наталья Николаевна, по крайней мере на словах, отвечала ему взаимностью. Он посылал ей письма, и она хранила их. Письма эти она показала Пушкину 4 ноября 1836 года, в день получения анонимного пасквиля и последовавшего за этим объяснения с мужем. Письма Дантеса совершенно по-новому освещают роль Геккерна. Отец был охвачен жгучей ревностью и страхом и все делал для разрыва этих отношений. Не он руководит действиями Дантеса, как это предполагал Пушкин и его биографы, а Дантес после встречи у В. Ф. Вяземской и решительного объяснения с Натальей Николаевной диктует отцу, что надо делать. Поэтому трудно представить себе Геккерна в качестве автора анонимного пасквиля, — об этом писал еще Щеголев.
Но более всего письма рисуют автора, самого Жоржа Дантеса. Это — средний заурядный француз, остроумный и циничный, тщеславный карьерист, расчетливый и практичный. Он приехал завоевать северную русскую столицу и преуспел в этом. Он контролирует каждый свой шаг и каждый шаг подчиняет карьере. Но любовь оказалась сильнее его и спутала ему карты. Дантес любит страстно и самозабвенно, до безумия. Он признается отцу, что от любви сходит с ума и забывает про ревность Геккерна. Он забывает все свои роли, и среди них главную: роль любящего сына. Он забывает про карьеру, ради которой приехал в Россию. Так полюбить может не каждый. В любви Клод Дантес проявил единственный настоящий талант. Так что сравнение Дантеса с бальзаковским Растиньяком, которое делает Витале, весьма относительно.
Впрочем, это сравнение пробуждает еще одну фантазию. Между Пушкиным и Бальзаком стояла одна колоритная фигура — Каролина Собаньская, родная сестра жены Бальзака, Эвелины Ганской. Собаньская знала много тайн. Если бы она знала еще и ту, о которой поведали нам письма Дантеса, и рассказала о ней Бальзаку, каким романом могла бы обогатиться «Человеческая комедия»!
В феврале 1996 года, будучи в Италии, я позвонил Серене Витале в Милан. До этого я не был с ней знаком. Когда я представился, она сказала, что знает мою книгу «Пропавший дневник Пушкина» и что подарила ее Клоду Дантесу-Геккерну («Там такие красивые фотографии семейного замка в Сульце…»). Я попросил разрешения приехать и задать ей пять вопросов. «Почему только пять? — с готовностью откликнулась Витале. — Можно и больше». Выяснилось, однако, что она больна, скоро уезжает на юг Италии, но несколько часов для меня выкроит.
В доме на улице Chiosetto она живет одна в небольшой квартире. В квартире живут еще три кошки. Красивого пушистого кота зовут Дантес (Дантик). Одна из кошек — Зинаида (нет, не в честь Волконской, а по имени героини Набокова). На полках много русских книг. На стене гостиной — копия картины Григория Гагарина из Русского музея (напечатанная на обложке ее книги «Пуговица Пушкина»). На другой стене — две старинные гравюры из Полотняного Завода, изображающие мужчину и женщину в русских национальных костюмах. Гравюры, возможно, были вывезены в Сульц Екатериной Николаевной Гончаровой. Их подарил ей Клод Дантес.
«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», — сказал я, разглядывая стены гостиной. Я сидел за чайным столом, глядел на хозяйку, и мне казалось, что знаю ее давно. Может быть, видел ее где-нибудь в Москве. У нее запоминающееся яркое лицо южанки. Мы как-то сразу стали обращаться друг к другу по имени.
— Итак, Серена, мой первый вопрос, — начал я разговор. — Как же вам все-таки это удалось?
— Что именно?
— Попасть в архив Клода Дантеса.
— Никуда не надо было попадать. Весь архив — это чемодан с бумагами, лежавший в его квартире высоко на антресолях. Но Клод открыл его не сразу. Я уверяла, что меня интересует только истина. Но Клод и его жена Жаннин должны были мне поверить, так что путь к чемодану был долог. Мы подружились. Это было главное. Но было еще одно очень важное обстоятельство. Клод Дантес не лишен литературных способностей и пишет сам. Он написал книгу об американском поэте Алане Зегере, издал книжку собственных стихов «Пять сезонов» и подарил ее мне…
Серена показала мне экземпляр книжки с дарственной надписью барона Клода от 26 июня 1990 года и продолжила:
— Писал он и статьи на тему дуэли Пушкина и Жоржа Дантеса. Думаю, что ему хотелось самому поработать над архивом и, может быть, написать книгу о том, как «все было на самом деле…» Но это ему было не под силу, и он это сознавал. Он не знал русского языка и не владел историческим материалом. Хронология писем и событий, транслитерация русских и других имен, да и сам невозможный почерк прадеда, — с этим он не мог справиться. Взять того же Труайя. Даже в расшифровке двух коротких отрывков он сделал ошибки.
А время шло, Клод Дантес был уже немолод и, видимо, сознавал ответственность… Кстати, два года тому назад он попал под автобус и тяжело заболел. Сейчас даже боюсь звонить в Париж, не знаю, жив ли… Наверное, поэтому он, в конце концов, поверил мне и в один из июньских дней 1989 года достал с антресолей чемодан…
— Перехожу ко второму вопросу. Как Вы знаете еще из работ Щеголева, в этой теме есть несколько узловых вопросов. Один из них — авторство анонимного пасквиля, полученного Пушкиным 4 ноября 1836 года по городской почте. Ведь это был фитиль к пороховой бочке. Проясняют ли письма и другие документы из чемодана Клода Дантеса этот вопрос?
— Прямо нет. Но появился ряд новых соображений. В архиве посла Баден-Вюртенберга в Штутгарте я нашла донесение посла, написанное в декабре 1836 года и неизвестное Щеголеву, о том, что многие семьи в Петербурге получали в это время подобные анонимные письма. Об этом же пишет в своих воспоминаниях старый князь Трубецкой, так что в этом отношении ему можно верить. А вот из письма Дантеса от 6 марта 1836 года мы узнаем, что великий князь Александр, наследник престола, знает о его романе и шутит с ним на эту тему. Отсюда, заключает Дантес, следует, что в обществе поговаривали об этом («в свете, должно быть, прохаживались на мой счет»). И это в начале марта 1836 года. Сохранилась традиция, согласно которой автора пасквиля ищут среди врагов Пушкина, таких, как С. С. Уваров, князь Петр Долгорукий, госпожа министерша Нессельроде, графиня Коссаковская и т. д. А почему им не может быть враг Жоржа Дантеса? Им могла быть одна из брошенных им женщин. И таких врагов у него было много. Среди его любовниц — Мария Барятинская, но она не в счет, так как умерла в 1835 году. А вот, например, некая «Супруга», о которой он впервые упоминает в письме Геккерну от 1 сентября 1835 года. В письме к Геккерну от 26 ноября 1835 года он сообщает, что бросает эту женщину («Едва не забыл сказать, что разрываю отношения со своей Супругой и надеюсь, что в следующем письме сообщу тебе об окончании моего романа»). Разрыв с «Супругой» совпадает по времени с увлечением Натальей Николаевной (осень 1835 года). Если «Супруга» была светской дамой, то, конечно, знала об этом романе и могла мстить.
Или вот еще один сюжет… В чемодане Клода Дантеса я нашла любопытный документ. Русская дама, назвавшаяся Марией, писала Дантесу в Сульц из Москвы. К сожалению, сохранилась только машинописная копия письма, оригинал был утерян. На копии стояла дата «10 июня 1845 года», хотя я предполагаю, что это ошибка при перепечатке и подлинной датой был июнь 1844 года. Я не исключаю, что автором письма была сама Наталья Николаевна, вышедшая замуж за Ланского, хотя скорее всего это была другая женщина.
Серена показывает то место в своей книге, где это письмо напечатано в переводе с французского на итальянский. Вот русский перевод этого письма:
«Я уверена, что Вы — человек чести, Жорж, и я не сомневаюсь ни на минуту, что эту жертву Вы принесете для меня. Я вышла замуж и хочу быть хорошей женой. Человек, за которого я вышла замуж, заслуживает счастья. Я умоляю Вас сжечь все мои письма и уничтожить мой портрет. Пожертвуйте этим для моей безопасности и для моего будущего. Сделайте это во имя тех счастливых дней, что я подарила Вам. Вы заставили меня задуматься о моей жизни и настоящем долге женщины. Конечно, Вы не захотите уничтожить то, что создано Вами, и если Вы это сделаете, я не смогу быть счастливой. Не пишите мне больше, я не могу получать больше ни строчки, которую мой муж не мог бы читать. Будьте счастливы, чего я Вам желаю; так счастливы, как я мечтаю. Пусть у Вас будет счастье, которого я не могла Вам дать. Теперь мы разлучены навеки, и Вы можете быть уверены, что я никогда не забуду, что Вы сделали меня лучше и пробудили во мне лучшие чувства и мысли, которые я не знала до встречи с Вами. Еще раз прощайте, Жорж».
