Кто в двадцать лет был франт иль хват,

А в тридцать выгодно женат;

Кто в пятьдесят освободился

От частных и других долгов,

Кто славы, денег и чинов

Спокойно в очередь добился,

О ком твердили целый век:

N. N. прекрасный человек.

Но грустно думать, что напрасно

Была нам молодость дана,

Что изменяли ей всечасно,

Что обманула нас она;

Что наши лучшие желанья,

Что наши свежие мечтанья

Истлели быстрой чередой,

Как листья осенью гнилой.

Как листья осенью гнилой… В один из воскресных дней я разыскал могилу Якова Николаевича Толстого на Монмартрском кладбище. Найти ее было нелегко. В нескольких шагах от торжественного памятника Гектору Берлиозу и скромного бюста Генриха Гейне, у которого на груди присела каменная бабочка, на земле лежала плита простого серого камня, вся засыпанная прошлогодними гнилыми листьями. Надпись на ней почти стерлась. Было тихо. Шум суетливых бульваров Клиши и Рошешуар сюда не доносился. Здесь не было никого, кроме одичавших кошек, гревшихся на нежарком апрельском солнце. И стоя у забытого всеми надгробия, я подумал, что этот день, 29 января 1837 года, невидимой чертой разделил жизнь Якова Николаевича на две половины. В первой половине были Пушкин, пушкинское послание и «Стансы». А во второй не было ничего, кроме вечного забвения.

Вот об этом дне и напомнило письмо, найденное мной весенним апрельским днем в Парижской национальной библиотеке.

Одну Россию в мире видя

В архиве П. Б. Козловского — Я. Н. Толстого нашлись письма и документы братьев Тургеневых. Об одном письме надо рассказать особо.

Это письмо Александра Ивановича Тургенева, переданное Я. Н. Толстому 5 июня 1827 года в Париже. В нем он пишет о своем брате Николае Ивановиче Тургеневе. За этим письмом — судьба Н. И. Тургенева и Толстого, двух декабристов, близких Пушкину.

В судьбе Николая Ивановича Тургенева и Якова Николаевича Толстого поначалу было много общего. Оба они — видные члены «Союза благоденствия», оба по стечению обстоятельств 14 декабря 1825 года оказались за границей, оба стали политическими эмигрантами. Обоим посвящены вдохновеннейшие строки Пушкина. К Толстому, председателю литературного общества «Зеленая лампа», обращено знаменитое послание «Горишь ли ты, лампада наша» и «Стансы». В доме братьев Тургеневых на Фонтанке написана ода «Вольность». И «Вольность», и «Деревню» Пушкин написал под непосредственным влиянием Н. И. Тургенева. 29 августа 1820 года Н. И. Тургенев записывает в своем дневнике: «Главное — уничтожение рабства. Я умер бы спокойно… зная, что нет ни одного крепостного человека в России. Цепи рабства крепостного тяготят его… Но рабство может быть уничтожено, хотя и постепенно, по тому самому, что оно должно быть уничтожено». Десять лет спустя в десятой главе «Евгения Онегина» Пушкин даст такую характеристику Н. И. Тургеневу:

Одну Россию в мире видя,

Преследуя свой идеал.

Хромой Тургенев им внимал

И, плети рабства ненавидя.

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян.

В 1831 году Пушкин прочтет эти строки А. И. Тургеневу, а тот в письме из Мюнхена 11 августа 1832 года перешлет их брату.

Учрежденная царем 17 декабря 1825 года следственная комиссия начала дознание по делу декабристов, в том числе по делу Н. И. Тургенева и Толстого. Комиссия вызвала для допроса обоих. Ни Н. И. Тургенев, ни Толстой в Россию не вернулись. Но с этого момента пути двух декабристов расходятся. По свидетельству Б. Л. Модзалевского и П. Е. Щеголева, по донесениям Толстого в Третье отделение можно изучать историю борьбы царизма против революционной крамолы в европейской литературе и общественном движении. Дослужившись до тайного советника, Толстой умер в Париже в 1867 году. Декабрист, тайный агент, тайный советник — вот этапы его карьеры.

Иной оказалась судьба другого декабриста-эмигранта — Николая Ивановича Тургенева. Суд приговорил его заочно к смертной казни. Н. И. Тургеневу было предъявлено в числе прочих обвинение в том, что он принял Толстого в «Союз благоденствия», что отягчало его положение. А. И. Тургенев пытается спасти брата. В марте 1826 года он возвращается в Россию. Четыре месяца уходит у него на бесполезные прошения и хлопоты за брата. В день казни декабристов он уезжает за границу. Суд над декабристами окончательно открывает глаза братьям на Николая I. До конца жизни они останутся убежденными врагами крепостничества.

С середины мая по июль 1827 года А. И. Тургенев живет в Париже. Он просит Толстого дать показания в пользу брата. Щеголев нашел в архиве братьев Тургеневых черновик письма А. И. Тургенева к Толстому от 31 мая 1827 года, в котором он требует от Толстого письменного свидетельства о том, что брат никогда не принимал его в тайное общество. В этом письме записка Толстого, посланная им царю 17 октября 1826 года, не упоминается. Можно предположить поэтому, что А. И. Тургеневу до 31 мая не было известно об этой записке и о показаниях Толстого против Н. И. Тургенева. А. И. Тургенев пишет Толстому об обвинениях против брата, выдвинутых следственной комиссией и содержащихся в приговоре верховного суда. В ответном письме Толстого, посланном А. И. Тургеневу 5 июня 1827 года, Яков Николаевич оправдывается, изворачивается и указывает уже на Семенова как на лицо, пригласившее его вступить в тайное общество. Вот к этой переписке и относится письмо А. И. Тургенева Толстому, найденное мною в архиве Парижской национальной библиотеки. Оказалось, что оно является важным звеном в цепи событий, разыгравшихся весною 1827 года в Париже. Вот оно, это письмо:

«Милостивый государь мой, Яков Николаевич. Ежели Вы меня три раза не застали, то, конечно, от того, что меня не было дома. По нашим сношениям совесть моя ни в чем меня не упрекает, и я никаких встреч не боюсь. Мне не в чем Вас более подозревать, ибо Вы сами мне показали Вашу записку, хотя, к несчастью, уже и поздно; но я не могу и не хочу скрывать от Вас, сколь тяжело и странно было для меня читать в сей записке, что брат был в числе предлагавших Вам войти в общество (La proposition, qu’ils interent^[14], а в числе их первый брат мой), и далее: malgre la exhortation^[15]. Я ничего к сим словам прибавить не могу и ничего теперь не желаю знать боле. Благодаря Провидению я теперь спокоен за брата: он под защитою Бога и английских законов. Я обещал и ему и тем, кто принимали во мне участие, не упоминать более о деле и сдержу данное слово. Не знаю, в чем еще нужно нам объясняться, но если Вы желаете, то я зайду к Вам, когда теперешние мои хлопоты позволят. Впрочем, и Вы меня легко застанете, если потрудитесь зайти пораньше, до моего выхода, т. е. прежде девяти часов.

С исключительным почтением честь имею А. Тургенев.

5 июня. Бумагу Вашу возвращаю завтра или послезавтра: списать еще не удалось».

Итак, А. И. Тургенев отправил это письмо Толстому 5 июня 1827 года, не дождавшись ответа на свое письмо от 31 мая. В этот же день Толстой пишет ему ответное письмо, но А. И. Тургенев его еще не успел получить. Письма разошлись. А. И. Тургенев торопится, он пишет письмо Толстому, не получив еще ответа на свое предыдущее письмо. Почему? Из найденного нами письма становится понятным, что за это время (между 31 мая и 5 июня) Толстой передал ему текст своей записки, посланной царю 17 октября 1826 года. Из этой записки А. И. Тургенев впервые узнает, что обвинение брата в том, что он принял Толстого в тайное общество, основано еще на добровольном показании самого Толстого. («Вы сами мне показали Вашу записку, хотя, к несчастью, уже и поздно…», «Бумагу Вашу возвращаю завтра или послезавтра: списать еще не удалось».) Видимо, А. И. Тургенев читал текст этой записки на французском языке. Те фразы, которые он из нее приводит, совпадают с фразами из русского оригинала, опубликованного П. Е. Щеголевым. В письме от 31 мая А. И. Тургенев просит Толстого о помощи, взывая к его совести. Он обращается к Толстому как к товарищу, разделившему с братом и другими осужденными общую участь. Но за эти несколько дней он понимает свою ошибку; ему открылось истинное лицо Толстого. В письме от 5 июня возмущенный А. И. Тургенев уже ни о чем не хочет и не может просить Толстого («Не знаю, в чем еще нужно нам объясняться…»). Сквозь вежливый сдержанный тон письма А. И. Тургенева прорываются и возмущение предателем, и торжествующая гордость за брата, находящегося «под защитою Бога и английских законов».