– Ой, как нехорошо, – отзывается та, внезапно понизив голос. – Вы что, хотите, чтобы он вырос… отсталым? Или, что еще хуже… кхм…голубым?

– Мама, ты что! – ужасаюсь я. – Как это вообще связано?

– А что? Вы вникали в суть сего «шедевра»? Оно как минимум девчачье, а как максимум написано для отстающих в развитии детей.

Лиля пробует заступиться:

– Во-первых, оно написано и для взрослых в том числе. А во-вторых, мы с Майей не думаем, что книги стоит делить на девичьи и…

– Нет! Моему внуку просто жизненно необходимы порядочные сказки! Да, мой сладкий?

Мама наклоняется к моему животу и, широко улыбаясь, касается его длинным накрашенным ногтем. Мне тоже приходится улыбаться, хотя радости внутри все меньше и меньше.

И тут…

– Майя Львовна?

Не успев задуматься о том, что происходит, я оборачиваюсь с глупым выражением на румяном, вспотевшем лице и вижу за спиной Лешу.

– Привет! – только и получается вымолвить. – Вот так встреча…

А губы сами собой складываются в улыбку. Несмотря на всю плачевность ситуации, бодрости духа во мне прибавляется.

– Здравствуйте, – отвечает Леша несмело.

Лиля выглядывает из-за стеллажа, да и мама обращает на юношу внимание, как бы ей ни хотелось вместо этого привлекать его к себе.

– Приве-ет! – расцветает она в улыбке, предлагает Леше потискать ее миниатюрную ладошку. – А ты у нас кто будешь?

– Алексей, – сознается паренек и смущается под пристальным маминым взглядом.

– Ага, кавалер, значит.

– Ой, нет! – Теперь мы смущаемся оба. – Я учусь в колледже, где работает Майя Львовна.

– Студент, получается, хм-м…

Мама загадочно улыбается и кивает, пока Леша играет глазами в пинг-понг, испуганно переводя взгляд между мамой, мной и в довесок Лилей.

– Хорошо учишься, студент?

– Ну… Не знаю…

Тут во мне просыпается чувство справедливости, и я подаю голос:

– Леша – один из лучших студентов своего курса!

– Ну-ну, не перехвали парня! – отзывается мама и подмигивает новому знакомому. – У преподавателей ведь не должно быть любимчиков, да?

Мы стоим, оба румяные, больше всего в тот момент напоминая пристыженную детвору.

– Эй, Леш? Ну, ты что там? – доносится за его спиной спасительный голос; появляется шанс улизнуть.

– Ой, мне пора!

Он захлопывает книгу, которую так и держал развернутой все это время, и смотрит на меня виновато, будто не хочет подводить и оставлять одну.

– Извините, Майя Львовна, я правда тороплюсь.

– Ничего-ничего!

Леша убегает, а мама подтрунивает надо мной всю дорогу до нашего дома: «Неужто этот студентик – отец моего внука и будущий зять? Ты поэтому ничего не рассказывала? Ему восемнадцать-то есть?» Лиля косится недоверчиво, но меня не выдает; понимает: раз уж есть какие-то секреты, хранимые мной от семьи, то лучше им так и оставаться нераскрытыми.

Порог квартиры мы переступаем с огромными пакетами бессмысленных детских книжек и голубого цвета вещичек, которые вряд ли понадобятся моему сыну. И то Лиля своевременно (после десятого магазина) предлагает отправиться домой на автобусе, ведь все изрядно устали, но я понимаю, что, продолжи мы следовать тем же маршрутом, натолкнулись бы еще на детский универмаг в три этажа ростом.

Дом встречает нас приятной прохладой. Наконец-то мы здесь, и можно расслабиться!

– Ты в порядке? – шепчет Лиля обеспокоенно, склонившись надо мной.

– Да, все в норме, – улыбаюсь в ответ.

Она отправляется на кухню, чтобы разогреть еду к ужину, но мама категорически против.

– Нет! Я не позволю! – Она выдергивает фартук из Лилиных рук. – Мама приехала! Мама сегодня хозяйничает!

И кажется, она говорит это – «мама» – так, будто сама пытается привыкнуть к этому слову.

И все никак не может.

Лиля с трудом уступает любимую плиту. Для нее это последняя капля. Никому не дозволено занимать ее место на кухне, но что поделать. Она молчаливо уходит в гостиную и располагается в кресле с принесенной из магазина книгой.

– Вот и славно!

Мама, довольная, берется за готовку. В результате мы ужинаем спустя час, зато все вместе, за одним столом, как настоящая семья. В целом ужин не такой потрясающий, как те, какими меня привыкла баловать Лиля, но все мы в отличном расположении духа, чему я безмерно рада.

– Ну, Николя все-таки уговорил меня сесть на этого дурацкого быка, так что… Да, милая, ты можешь гордиться своей мамой: она продержалась на этом треклятом аттракционе добрых полминуты!

– Ух ты!

Мама смеется. Я тоже. Лиля отвечает сдержанной улыбкой. Моих сил хватает лишь на то, чтобы время от времени вставлять в мамин рассказ односложные предложения вроде «Понятно», или «Ну, да», или «Как мило». А мама рассказывает байки, не замечая времени и усталости на наших лицах.

И когда мы все вместе располагаемся перед телевизором, у меня уже слипаются глаза. Лиля и вовсе украдкой читает книгу. Мама обнимаем меня и поглаживает волосы. Я старательно проглатываю зевки, чтобы не обидеть ее, пока она рассказывает, и рассказывает, и рассказывает…

А когда я открываю глаза, мамы уже нет. Кажется, я мигнула – и она растворилась в воздухе, а может, ее и вовсе не было с самого начала. Вместо нее – подушка. В комнате – полумрак. Только Лиля – все в той же позе, с новой книгой в руках, до финальных страниц которой остается уже совсем немного.

Я приподнимаюсь на локтях. Голос звучит охрипшим:

– Зрение совсем испортишь. Тебе разве что-нибудь видно?

Лиля поворачивает ко мне лицо и смотрит долгим, глубоким взглядом.

– Это был сон? – спрашиваю я, потирая глаза, и она закрывает книгу, встает с кресла, подходит ко мне и садится рядом.

Я кладу голову на ее колени.

– Который сейчас час?

В полумраке взгляду внезапно открывается ужасная картина разбросанных по полу книг, поломанных дисков, испорченных детских вещей.

Значит, не сон.

– За полночь.

– Как? И ты здесь?

Веки то и дело норовят опуститься, но я держусь, только постоянно зеваю.

– А мама где?

– Уехала.

Больно колет в груди, но я отчего-то улыбаюсь, хоть и горько.

– Сказала, что семейные узы – это не по ее части.

– Сказала?

– Ну да, вообще-то, она кричала. Я была уверена, что ты проснешься, но ты… как обычно.

– Опять меня оставила …

– Еще пыталась прихватить с собой Фродо…

– Что?! Фродо?!

И вдруг сна – ни в одном глазу! Вихрем проношусь по комнате к аквариуму, чтобы убедиться: обе любимые рыбы дома.

– Она вообще придумала, якобы явилась сюда за ним. Мол, Фродо на самом деле принадлежит твоему отцу, а он в депрессии после его исчезновения, поэтому вы и в ссоре.

– Очень похоже на маму, – вновь усмехаюсь я и возвращаюсь к Лиле. – А знаешь, с каждым разом как будто становится не так больно… Но я ее все равно люблю, она же моя мама. И я буду давать ей столько шансов, сколько потребуется. А пока…прости меня, Лиля. Я весь день тебя не замечала, думала только о себе – набралась от мамы эгоизма.

– Скажешь тоже. – Лиля поднимается с дивана, вытирает слезы с моего лица. – Есть хочешь?

Она улыбается – искренне, честно, открыто. И я ей в ответ – точно так же, не скрывая чувств, не обманывая себя или ее. И признаюсь:

– Еще как!

– Ну, так пойдем.

05. ЛИЛЯ

Фильм длится два часа. Я оставляю Майю на пятнадцатой минуте и обещаю в скором времени быть в моем кресле с огромным ведром попкорна. Лгу, но в зале кинотеатра достаточно темно, а Майя чересчур увлечена происходящим на экране, чтобы разглядеть мою ложь.

Макс ждет меня в последних рядах кинозала, хватает за руку, когда я прохожу мимо его кресла, поднимается, и мы выходим на улицу вместе.

– У нас полтора часа, и я должна вернуться к финальной сцене, иначе Майя никогда мне этого не простит.

– Я сам себе не прощу, что пожертвовал сегодняшней премьерой ради какой-то стычки.

Я натягиваю капюшон и втихаря разглядываю лицо Макса – огорченное, раздосадованное, упрямое. Напоминает надувшегося ребенка. Либо Майю.