Роберт заметил ее зажатость.
– Теперь расскажи мне про цвет. Он был белый, как я видел в прошлый раз?
Астрид молчаливо кивнула.
– Чаще всего они белые.
Роберт непроизвольно приподнял брови.
– Чаще всего? Бывают и другие цвета?
– Белые, когда я спокойна, фиолетовые – когда грущу. Зеленые, когда…
– Когда? – Роберт участливо подался вперед. – Смелее, Астрид.
– Когда я зла. Но это бывает нечасто.
– Счастье? Может, сексуальное возбуждение?
Этими словами он вогнал ее в краску, что, в общем-то, было ожидаемо, поскольку она создавала впечатление неопыленного и невинного во всех смыслах цветка.
– Когда я счастлива, то появляется оранжевый.
– Возбуждение? – переспросил Роберт.
Астрид замолчала.
– Мне нужно знать данную информацию, чтобы начать исследование. Мне нужно знать все.
Астрид задвигала закушенной нижней губой.
– Знаете… пудровый такой. Ох!..
Когда Астрид воскликнула, Роберт весь встрепенулся вместе с ней. Он не понял, в чем дело, пока та не извернула свою руку локтем к себе. Сперва невозможно было ничего увидеть, но секунда-другая – и чудо произошло на глазах Роберта: прорывая пору на руке, наружу лезло нечто микроскопическое и едва заметное. Нежный гиацинт был цвета бирюзы, и он рос-рос-рос, пока не достиг размера ноготка детского мизинца.
Роберт оказался ошарашен в очередной раз, он смотрел на происходящее как умалишенный, однако взял себя в руки и, достав из ящика стола увеличительное стекло, взял Астрид за покрывшееся мурашками предплечье, чтобы рассмотреть лепестки получше.
Они произрастали из самой глубины, через все слои кожи. Так Роберт предполагал.
– Тебе очень больно?
Астрид покачала головой.
– Я привыкла. Просто это было неожиданно. Обычно я чувствую, когда это начинается, но сейчас отвлеклась…
– Какие эмоции передает этот цвет? Волнение? Ты волнуешься?
Казалось, сейчас вот-вот прокусит себе губу, так сильно она сжимала ее зубами.
– Нет причин для волнения. Я просто ученый, который хочет тебе помочь, и я не собираюсь класть тебя на пыточный стол, если ты вдруг об этом подумала, – увидев, что его слова возымели ноль реакции, он улыбнулся. – Пойдем, покажу тебе мой скромный уголок.
Когда Роберт встретил Астрид на пороге своего дома, уже тогда она выказывала чистейшее любопытство, переливами сверкающее в ее небольших, но невероятно серых глазах. Внешне она оставалась спокойной, словно ничто не могло потревожить ее детской невозмутимости, но глаза… Глаза выдавали ее.
И теперь, шагая по дому Роберта, Астрид то и дело оглядывалась равнодушным поворотом головы, будто кто-то ей запрещал проявлять чуть больше участия. Ей было семнадцать лет, однако вела она себя как ребенок, который наслушался от дурных родителей псевдосоветов о том как можно и как ни в коем случае нельзя. Для Роберта она, конечно, и была ребенком, но не до той смехотворной степени, когда человек мыслит и ведет себя как пятилетнее дите, не соответствуя реальному возрасту.
Проведя ее через гостиную, Роберт заметил ее восхищенный взгляд, направленный на огромный, двухметровый в ширину, камин с догорающими там поленьями. Возле камина стояли два кресла, между ними – журнальный столик. Чуть поодаль расположились удобная софа, обитая тканью цвета красного дуба, и книжные полки с идеально ровно выставленными в ряд антикварными книгами. Люстра над всей этой красотой была сделана из настоящего хрусталя.
Всю эту роскошь, гармонично вмещенную в двухэтажный дом, Роберт нажил непосильным трудом, еще будучи работая с Клаудией при одной известной лаборатории. Платили им немало, да и Роберт занимался частными уроками – ходил по домам сильных мира сего и обучал естественным наукам их чад.
Астрид неуверенно плелась за ним на своих тонких, почти дистрофических ногах, и продолжала озираться, впитывая в себя этот сдержанный шик. Роберт про себя усмехался – это она еще сад не видела.
Говоря, что его лаборатория – скромный уголок, Роберт значительно приуменьшил. Лаборатория занимала по площади две комнаты. Так было в действительности, потому что однажды поняв, что ему не хватает места, Роберт снес стенку, отделявшую одну комнату от другой. Теперь перед ними красовался последний писк передовой технологии: габаритная аппаратура, всяческие приборы, конструкции и прочее-прочее… Все, что нужно было ученому, находилось в пределах его комфортабельного жилища.
Астрид замерла на пороге лаборатории и, на мгновение растерявшись, слабо тряхнула головой и вошла вслед за Робертом.
– Располагайся, – сказал он, снимая с себя пиджак и несколько небрежно кинув его на спинку стула за одном из столов. – Пока я достану все необходимые предметы.
Удобным для себя местом Астрид, видимо, посчитала жесткую тумбу, стоявшую подле окна. Может, она была настолько забитой, а может, просто ей хотелось смотреть в окно. И она смотрела. Смотрела неотрывно, пока Роберт доставал необходимые пробирки, стетоскоп и прочие вспомогательные вещи.
За окном с этой стороны дома не было видно шикарного сада, поэтому сложно сказать, на что Астрид смотрела так меланхолично. Наверное, на одинокое высокое дерево, которое в летние дни загораживало солнце и которое Роберт так и не смог до сих пор спилить. Руки не доходили. Словно все шло против того, чтобы от этого дуба остался только пенек, и Роберт часто думал о его скрытой, неизвестной никому сакраментальности, ведь прошлые хозяева дома тоже жаловались на это дерево, но никак не могли от него избавиться. Вероятно, Астрид ценила самую сущность одиночества.
– Сейчас я должен буду провести стандартные процедуры: взять у тебя кровь, измерить давление, проследить мощность работы сердца, – ему пришлось отвлечь ее от долгого созерцания. – Подойди поближе.
Астрид повиновалась. Она встала с тумбы, и ее внимание моментально переключилось, словно до этого она не предавалась своим пространным мыслям.
Подойдя к Роберту, она спокойно и покорно опустила руки вдоль туловища, мол, делайте со мной, что хотите.
– Задери рукав кофты, пожалуйста. И присядь на этот стул.
Все было сделано. Роберт тонометром измерил ее давление, которое, к слову, оказалось самым обыкновенным, а затем попросил ее задрать кофту, чтобы пустить в ход стетоскоп. Когда Астрид выполнила просьбу, Роберт на мгновение замер, как и всегда при виде чего-то ошеломляющего.
Цветки изменили свое положение – то бишь выросли уже в другом месте: теперь бирюзовые лепестки облюбовали себе место на левом боку, волнообразным завитком беря свое начало у ребра и заканчивая у верхней области таза.
– Они выросли только что?
Астрид кратко покачала головой.
– Иногда вырастают новые, а иногда старые меняют цвет. Эти – вчерашние.
Роберт пообещал себе записать все необходимые данные немного позже, чтобы хоть как-то структурировать возникший в голове хаос, вызванный фактами, которые очень сложно сопоставить друг с другом.
Упорядочив мысли, Роберт примерился к грудной клетке, облаченной в черный тканевый топ.
– Дыши, как дышишь обычно.
По итогу этих незамысловатых осмотров выяснилось, что все, в общем-то, стандартно: никаких сбоев, в легких везикулярное дыхание, без хрипов, тоны сердца ясные и ритмичные. На сегодня осталось последнее, самое малоприятное и колющее в самом буквальном смысле.
Роберт достал запакованные шприц и иглу, медицинский спирт, пробирку.
– Знаю, скверная штука, но так надо.
Астрид даже не шелохнулась в ответ.
После всех подготовительных манипуляций иголка вошла в вену четко, в одно мгновение, словно не было ничего естественней в этом мире. Кровь оказалась красной – уже хорошо. Но удручающе то, что одним только забором крови, которая к тому же оказалась нормальной на вид, нельзя определить первоисточник феномена. Быть может, он что-то найдет непосредственно в самом составе, но до результата его отделял только завтрашний день, поскольку сегодня, после того как Астрид уйдет, он планировал заняться своими делами. Если это ему, конечно, удастся, учитывая, насколько захватывающ и интересен процесс разгадки цветков на коже этой юной девушки. Роберт не исключал, что может потерять сон, как это было много раз, стоило ему вдруг взяться за нечто необычное.