Сказка

Бабушка, продав дом в деревне, переселилась в город к детям. Из многочисленных детей у неё по прошествии тяжелых лет, голода и войны осталось всего четверо да ещё приёмышь, дочка умершей двоюродной сестры. Из жалости к маленькому ребетенку, хоть и было тогда их и своих много, взяла ее к себе и привязалась к ней, как к родной. Девочка была кроткого нрава, ее все приняли, кому-то она просто не мешала, а кто-то ее полюбил всем сердцем.

Итак бабушка переселилась в город. Жила она теперь понемногу у всех. Это, наверное, было непросто, но старуха, привыкшая к разным и не таким жизненным трудностям, переносила это просто, с открытой душой. Душа

эта впитывала все, что ее окружало. И все это каким-то образом там раскладывалось, не делая душу жёстче и суровее.

Звали ее Александрой, бабушкой Сашей. Круглое лицо ее было все в клеточку, сухие, но гладкие и добрые руки тоже были морщинистыми. От некогда густой косы осталось одно название, которое она ловко скручивала в фигульку на затылке. Она голову по деревенски всегда покрывала платком, по праздником белым с голубыми крестиками, а в остальные дни донашивала старые. Драповое коричневое ее пальто было очень тяжелым, но бабушка говорила, что когда вещь тяжелая ее «маешь». Пальто было с двумя большими накладными карманами, в которых всегда внуки могли отыскать гостинец.

Саша была набожной, каждый вечер исправно молилась и долгими вечерами сидела за Библией. Бабушка была неграмотной, но каким-то загадочным образом могла прочитать все, что ни попросишь в Библии. Эту загадку так до конца ее жизни никому из окружающих не удалось разгадать. И читала она и молилась под свой бубнёж, мелодично певучий и почему-то веселый. Так казалось одной из ее внучек, которая любила бабушку во всех ее проявлениях, любила подглядывать в щелочки прикрытых глаз за ее молитвой. Бабушка, уверенная, что маленькая проказница уже давно спит, делала это при свете накрытой платком лампы. Поворчать на внучку она тоже любила, но как-то совсем не злобно. Девочка ябедничала маме, а потом, сожалея об этом, подлизывалась. Иногда Саша обижалась на кого-нибудь и какое-то время ходила с плотно поджатыми губами. Потом губы уставали и разжимались в добродушную улыбку, ждать приходилось недолго. Маленькая проказница была у неё единственной маленькой среди многочисленных внуков. Саша подолгу проживала в этой семье. Жили они в достатке и благополучно, сын, отец самой маленькой внучки был тоже самым младшим и любимым среди ее детей. И невестка к ней относилась внимательно и по доброму. Ягоза-внучка очень любила эти периоды. Во- первых каждое воскресенье бабушка отправлялась в полюбившуюся ей церковь к заутрене. И хотя эта церковь была намного дальше другой и тоже действующей, она, подолгу дожидаясь автобуса, ехала все же в ту, полюбившуюся. А когда возвращалась, то в своём большом коричневом кармане приносила внучке просвиры. Девочка их съедала с невероятным удовольствием. Вкуснее ничего не было на свете! А вторая радость наступала по вечерам, когда Саша усаживалась поодаль от девочкиной кровати на пуфик и начинала петь разные народные песни из ее1 молодости. А ещё она любила «сказывать» сказки. И сказки эти были удивительными! Вернее они, наверное, все были историями из жизни ее, ее знакомых или когда-то слышанными. Но отличительной чертой их было то, что все они были с трагическими концами. И как же было здорово заливаться вместе с бабушкой слезами! Никого роднее в эти моменты у них на свете в эти минуты не было! С тех пор девочке сказка без слез казалась не сказкой. Господи, как же бабушка сладко и горестно причитала, плача над трагедией своих героев! Потом мама обычно прерывала этот хоровой плач, говоря, что ребёнку давно пора спать. Бабушка тихонько выходила из комнаты, а девочка засыпала в сладких слезах.

С тех пор прошло страшно подумать сколько времени, а воспоминание до сих пор согревало душу.

Стадо

Деревня эта находилась высоко в горах. На краю горы она заканчивалась монастырем, очень древним монастырем. Монастырь был по сей день действующим. Некогда эта деревня была богатой. Домов здесь было много. Детей в ней тоже было много. Шумная ватага ребятни целыми днями носилась по улицам и дворам. А дворы всегда оставались открытыми, да и двери домов никогда никто не запирал. Все беды и радости переживали вместе. Так и перемещались с одной веранды на другую, и оттуда далеко в горах разносился то смех, то плач, и всегда слышны были песни. Песни протяжные, скорбные, нежные, задушевные и всегда спокойные, бархатные.

Почти каждый дом держал скотину. В основном это были овцы, был в этой деревне и осел очень горластый и упрямый. Каждое утро старик-пастух, проходя по всем улицам села, собирал овец в стадо и вёл его выше в горы на выпас. Это происходило всегда ранним утром, когда солнце только намекало, что собирается показаться из-за гор. Возвращались они к полудню, и овцы постепенно, проходя мимо своих дворов, расползались. Мимо монастыря к своему дому, что стоял прямо на краю горы, притулившись к стене монастыря, старик уже шёл один, кивая встречным односельчанам. Старик жил всю жизнь в этом селе, слыл молчуном, но философом. Пожалуй все его любили и уважали, и овцы, конечно, тоже.

Иногда в село приезжала из Москвы столичная гостья. Родом она была отсюда, дедом ее был некогда настоятель этого монастыря, человек прогрессивный и деятельный. Им в деревне была организована школа для местных детей. По его инициативе был сооружён источник питьевой воды из горного ручья. Вся деревня стекалась сюда за свежей и вкусной водой. Когда внучка его подросла, родители ее, которые были врачами и служили в госпитале внизу, у подножия гор, забрали единственную дочь к себе, дабы дать ей городское образование. Потом девочка выросла, вышла замуж и переехала к мужу в Москву.

Уже давно умер тот настоятель монастыря, родители-врачи. А женщина эта иногда все же приезжала навестить своё детство.

Однажды она приехала со своей младшей дочкой, девочкой лет десяти. Ребёнок был типично городской, но шустрый и любопытный. Остановились они не в родовом доме, окружённом огромным садом с персиковыми деревьями. Дом этот и сад давно уже поделили между собой два брата, дальних родственника настоятеля. Отношения с ними у приехавшей складывались непросто. Жила в этом селе ещё семья подруги ее матери. Семья большая, шумная и очень гостеприимная. Вот у них-то и останавливалась всегда гостья. На этот раз им с дочкой выделили целую комнату, маленькую, но уютную, с окнами на тенистую сторону. Каждое утро девочку будила труба, на которой во всю мощь кто-то играл под окнами. Спустя несколько дней девочка узнала, что это был тот самый местный осел, который издавал этот протяжный с переливами звук. «Осел специально приходит меня будить!»– решила гордо девочка.

В те годы даже в сёлах учили русский, дети все говорили с акцентом, но понятно. В свою компанию ее принимали, но девочка была любопытной, поэтому любила тереться и рядом со взрослыми. Правда, общались они между собой и с ее мамой на своём языке, но наблюдать за их жестами, мимикой и проворными действиями ей было очень интересно. А дел у этих людей было очень много.

Но самым знаменательным событием в тамошней ее жизни было знакомство со стариком-пастухом и его овцами. Сначала она встречала его, когда он возвращался и помогала ему закрывать их в загонах, куда они и сами покорно стремились, уставшие от похода. Со стариком она общалась по русски, а он на непонятном ей языке. Русского он не знал, но жесты его были очень красноречивыми. Ей все было понятно и без слов. Однажды он позвал ее пойти с ним прямо с утра туда в горы. Так как она радостно закивала своими хвостами, он зашёл в дом, где они остановились и обсудил это предложение со взрослыми. После некоторого колебания, но под всеобщее заверение, что это совсем не опасное мероприятие, мама тоже согласилась.