Мы входим в просторное фойе с мраморным полом, крутой лестницей и обшитыми деревянными панелями стенами, освещенными величественной хрустальной люстрой. Я оглядываюсь по сторонам в поисках хоть каких-то признаков моего нового хозяина — картин, фотографий, личных вещей, но их нет.

Конмак ведет меня по коридору к тускло освещенной лестнице, ведущей в подвал. Пульс бьется внутри ушей при мысли о том, что меня ведут на убой, но я отгоняю тревогу.

Он не заплатил бы за меня два миллиона, если бы хотел моей смерти. Он также не стал бы меня проверять. Скорее всего, он ведет меня в клетку, где я буду томиться несколько дней, прежде чем придумаю, как сбежать.

Когда мы достигаем промежуточной лестничной площадки, ноздри наполняются ароматом свежеиспеченного хлеба, и я понимаю, что мы направляемся на кухню. Облегчение охватывает меня при мысли о еде. Может быть, Конмак не так плох, как я думала.

Он открывает дверь и, придерживая меня рукой за спину, ведет в залитую солнечным светом кухню, которая по площади превосходит весь мой дом. Вместо привычных приборов из нержавеющей стали, которые я ожидаю увидеть в помещении такого размера, здесь стоит чугунная плита, которая по ширине больше, чем вся моя спальня, и столешницы из дерева в деревенском стиле.

— Леда, — кричит Конмак.

Из другой комнаты выходит черноволосая женщина лет пятидесяти в серо-белом платье домработницы. Она замирает на месте, окидывая взглядом мою фигуру.

Она высокая и стройная, с печальными глазами, которые прячет за строгими чертами лица. В отличие от Брианны, которая не могла скрыть своего беспокойства, Леда не выдает ни единой эмоции. Я не могу сказать, связано ли это с тем, что я не первая полуголая женщина, которую Конмак привел домой.

— Да, сэр? — она поднимает подбородок.

— Приготовь комнату для нашей гостьи и дай ей что-нибудь поесть, — говорит он.

— Конечно.

Рука, лежащая на моей спине, исчезает, и Конмак направляется к лестнице. Мои губы подрагивают, но я сдерживаю желание спросить, куда он пошел. Это прекрасная возможность исследовать дом и придумать, как сбежать.

Как только Конмак исчезает за дверью, Леда прочищает горло и выводит меня из задумчивости.

— Итак, кто умер? — спрашивает Леда.

Я отпрянула назад, нахмурив брови.

— Что вы имеете в виду?

Она качает головой.

— Неважно. Пойдем со мной.

Леда поворачивается на пятках и направляется к другой двери, оставляя меня в недоумении. Если она уже спрашивает о смерти, то, возможно, у меня больше проблем, чем я думала. Что, черт возьми, не так с Лу Конмаком?

Я бегу, стараясь не отставать от ее длинных, быстрых шагов, и выхожу за ней в темный коридор, который, похоже, когда-то был оживлен сплетничающей прислугой.

— Здесь еще кто-нибудь живет? — спрашиваю я.

— Никто не живет, — отвечает она под нос.

В конце коридора находится еще одна лестница, ведущая в небольшое крыло особняка. Потолки здесь ниже, а стены отделаны деревянными панелями цвета магнолии. Если бы это была старинная драма, то, скорее всего, тут бы находились покои слуг.

Леда открывает дверь, показывая небольшую, но уютную комнату с комодом и тумбочкой из красного дерева и двуспальной кроватью, придвинутой к стене. Я ступаю по паркетному полу на ковер кремового цвета. Это первая мягкая поверхность, которую почувствовали мои ноги за последние сорок восемь часов.

Я бросаю взгляд на задернутые шторы и мысленно отмечаю, что надо следить за движениями охранников.

— Тебе понадобится чистая одежда и пара обуви, — говорит Леда. — Какие размеры?

Я сажусь на край матраса и перечисляю свои размеры, а Леда кивает, похоже, запоминая мои требования.

— Тушеная баранина тебя устроит? — спрашивает она.

— Да, пожалуйста, — у меня урчит в животе. — Простите?

Леда поднимает бровь.

— Почему его называют Зверем?

Ее губы сжимаются в тонкую линию, она выходит в коридор и закрывает дверь. Как раз в тот момент, когда я поднимаюсь, чтобы спросить, можно ли поесть с ней на кухне, в замке поворачивается ключ.

Значит, Леда знает, что я его пленница.

Глава 6

После такого травматического опыта я считала, что буду спать как убитая. Но вместо этого большую часть ночи я провела, глядя в окно и следя за передвижениями охранников. Либо Конмак - параноик, либо у него сильные враги, потому что я насчитала по меньшей мере восемь разных мужчин.

Теперь, когда я нахожусь в запертой комнате, где компанию мне составляют только мысли, мой разум наконец-то может осознать последствия предательства Сайласа.

Как я могла не предвидеть этого? Может быть, он прав, я слишком требовательна? Где-то за десять лет совместной жизни наши отношения испортились, и я превратилась из жены в его собственность.

Я отворачиваюсь от окна, глаза щиплет, и погружаюсь в хрустящие хлопковые простыни. После того как отец умер, и я унаследовала скотобойню, каждая новая афера, о которой упоминал Сайлас, касалась моего бизнеса. Будь то пропуск сомнительного мяса через разделочный цех или кредиты под залог здания, я отказывалась.

Человек может вынести столько отказов, что потом сломается.

Неужели это все, что я когда-либо значила для Сайласа? Актив, который можно использовать в корыстных целях? Судя по восьмидесяти процентам от двух миллионов, которые он выручит с аукциона, я полагаю, ответ положительный.

Я поворачиваюсь на кровати лицом к двери, глаза горят. Не от слез, а от горького предательства. Жар разливается по горлу и проникает в нутро. Если мне удастся выбраться из этой передряги живой, я разорву Сайласа на куски и скормлю ему внутренности.

— Ублюдок.

Когда сквозь шторы пробиваются первые лучи солнца, мои веки тяжелеют. Я закрываю их и погружаюсь в сон. Конмак не может держать меня здесь вечно. Нужно подыграть ему в этой истории с ребенком, даже если придется заняться сексом. Что угодно, лишь бы найти выход и сбежать.