«Ша. Не хочешь – не останешься».

Цыгане, впрочем, не отступились так просто. Однажды Короля разбудили гортанные крики под окнами. Белка, глянув в форточку, с писком залезла в шкаф и прикрыла за собой дверцы. Сообразив, в чем дело, Король быстро оделся и растолкал храпящего на полу Таракана.

У подъезда, азартно переругиваясь со сбежавшимися соседями, стояли человек шесть цыган. При виде Короля они притихли, а массивная фигура Таракана, на ходу натягивающего тельняшку, заставила их умолкнуть окончательно. Ленька протяжно зевнул, оглядел цыган и потопал к одноногому столику под каштанами, где вечерами собирались любители домино. Цыгане следили за ним настороженными взглядами. Ленька, как морковку, выдернул столик из земли и, держа его за ножку наперевес, вернулся к подъезду:

«Король, им чего?»

«Ромалэ, вам чего?»

Ответа почему-то не последовало. Спрашивать повторно было уже некого: цыган как ветром сдуло. Таракан пожал плечами, хозяйственно воткнул столик на место и отправился досыпать.

Все же Король решил, что сестренке будет лучше уехать из города, и на следующий же день отправил ее в Москву. Теперь к Белкиным услугам был Киевский вокзал, барахолки и обширная Комсомольская площадь. Ее бесчисленная родня съезжалась отовсюду: не было случая, чтобы Король, приехав в Спиридоньевский переулок, не застал там цыганскую ватагу. Однажды Белка смущенно представила ему худенькую большеглазую девочку:

«Это Симка, моя сестра. У нее мать посадили. Можно, поживет?»

Потом появились еще одна сестра, пара племянников. Король не возражал. Вскоре он сам привез Белке на воспитание трехмесячную дочь, совершенно не зная, что с ней делать. Она отреагировала спокойно: «Пусть будет».

К двадцати годам Белка снова собралась замуж. На взгляд ее родни, партия была блестящей: Славка Рогожин был «из артистов» и работал в дорогом московском ресторане, откуда его, впрочем, вот-вот грозились выкинуть из-за систематических пьянок. Король никак не мог понять, где сестренка умудрилась познакомиться с новым мужем: ни родственников, ни знакомых среди артистов у Белки не было. Сама она упорно отказывалась от бесед на эту тему и сказала лишь, что встретилась со Славкой в доме Розы Метелиной. Когда Король спросил об этом у Розы, та расхохоталась:

«Э, милый, у твоей сестры ума палата! Правду говорит, у нас они спихнулись. Славка в тот день пьяный был в сосиску, если бы не Белка – и домой бы не дошел, пропащая душа! Она его от нас увела, до дома дотащила и жить с ним осталась. Самое главное, когда замуж хочешь, – вовремя подсунуться! А он тоже не дурак, ему в дом хозяйку надо, жена-то еще когда сбежала...»

Королю все это не понравилось, но мешать сестре он не стал, и Белка торжественно перебралась со своими сковородками, подушками и выводком малолетних родственников к супругу.

...– Кто тебе морду побил? – потянувшись, спросила Белка.

– В поезде с полки упал, – отшутился Владимир. Белка скорчила недоверчивую гримасу, но дальше выпытывать не стала. Ходики показывали два. Дети сопели под одеялами; из угла, где спал Антрацит, доносился густой храп. Маркела дремала сидя, так и не вынув изо рта потухшую сигарету. За окном прополз последний троллейбус, пробежала по потолку голубая полоса света.

– Что у вас опять со Славкой?

– Как всегда, – не сразу отозвалась сестра. – Неделю домой не приходил, я чуть с ума не сошла. Спасибо, цыгане позвонили, все рассказали – и где, и с кем...

– Поехали в Одессу, – предложил Король.

Криво усмехнувшись, Белка кивнула на детей:

– А с ними что делать? Кто их кормить будет? Я одна, да?

– Прокормлю. Поехали?

– Ай... – отмахнулась она. Кто-то из детей захныкал во сне. Белка встала, перевернула его на другой бок, поправила одеяло. Вернулась.

– Да и не в этом даже дело, Вовка. Понимаешь... Я же знаю, к кому он ходит. Эта его первая, Рада... Она артистка в театре, Рада Черменская – слышал, может. Знаешь, какая она? Мне с ней рядом не стоять. Будь я мужиком – сама бы за ней, хвост задравши, бегала... А ты от Нинки тоже гулял?

– Ну, как... – растерялся он. – Всяко было.

– А тебе-то, паршивцу, чего не хватало? – вдруг набросилась она на него. – С нее же ико-ны можно было писать! Не то что твоя курва рыжая! Другой бы на шаг не отошел, а ты!..

– Хватит, – оборвал ее Король. – Третий час, спать давай.

Белка не стала спорить. Принесла ему подушку, взбила ее, подняв вихрь из перьев. Уселась в изголовье.

– Ты спи, а я на тебя посмотрю. Совсем редко приезжать стал. Как было хорошо, когда вместе жили... – она запустила пальцы в волосы и вполголоса запела:

– Гоп со смыком – это буду я.

Граждане, глядите на меня!

Ремеслом я выбрал кражу, из тюряги не вылажу.

Прокурор скучает без меня...

В цыганском поселке гремела свадьба. К огромному двору одна за другой подъезжали машины, слышались веселые голоса, песни. Дети стайками носились по саду, вертелись среди взрослых. Музыканты расположились на невысокой эстраде. К ним то и дело поднимался кто-то из гостей, брал в руки гитару или становился за синтезатор, чтобы песней поздравить молодых. Молодые, как обычно на цыганских свадьбах, были врозь: невеста Графа сидела в кружке подруг, что-то со смехом рассказывала им, давала трогать и рассматривать белое платье на кринолине. Сам Граф стоял рядом с мужчинами, с интересом разглядывая всходящую на эстраду молодую цыганку.

Ей было не больше двадцати пяти: стройная, высокая, в длинном вечернем платье. Распущенные волосы кольцами вились по спине. Надменное выражение бледного лица только подчеркивало его красоту. Сняв со стойки микрофон, цыганка привычно взяла дыхание и запела «Очи черные». Чистый, сильный голос разом покрыл шум во дворе: притихли даже дети. Все головы повернулись к эстраде.

– Дэвлалэ... – подивился Граф, осматривая стоящих рядом цыган. – Чья она? Почему не знаю?

– Рада, из театра, – подсказал кто-то. – Славки Рогожина жена, два года уже с ним не живет.

– Свободна, значит, – подытожил Граф. Цыгане рассмеялись.

– Мало тебе других твоих? Хоть цыганок пожалей, морэ... Тебе теперь на жену смотреть надо!

– Насмотрюсь еще, – отмахнулся он.

Рада допела песню, с улыбкой пожелала счастья молодым. На миг ее неласковые глаза остановились на лице Графа. Затем она опустила ресницы и, придерживая серебристый подол платья, чинно спустилась с эстрады.

– Видели, как посмотрела? – усмехнулся Граф. – Захочу – со мной будет.

– Ой... – недоверчиво протянул молодой парень. Граф повернулся к нему:

– На спор, морэ! Две недели сроку.

Стоявшие рядом «разбили» руки, с усмешкой пожелали удачи, усомнились – не короток ли срок, уверенно сказали, что когда-нибудь Графа зарежут за его штучки.

– Не дождетесь, – без улыбки сказал он. Оглядел стол и гостей, нашел глазами Белаша. Он стоял среди цыган, о чем-то вполголоса им рассказывал. Его слушали в почтительном молчании; молодая цыганка в расшитом бисером костюме осторожно зажимала рот попискивавшему малышу на ее руках. Белаш улыбнулся, заметив ее маневры. Цыганка угодливо поклонилась, отпустив ребенка, после чего малыш немедленно заревел во всю глотку.

Граф подошел к ним.

– Извините, ромалэ. Белаш, можно тебя на два слова?

– Конечно. – Белаш взглянул на молодую цыганку, усмехнулся. – Дана, не мешай сыну кричать: хорошо петь будет.

– Дай бог, дорогой, дай бог, спасибо... – уже в спину ему поклонилась цыганка. Стоявшие рядом мужчины проводили взглядами Белаша и Графа. Торопливо заговорили о другом.

– Так что случилось, морэ? – спросил Белаш, когда они оказались в глубине запущенного сада, под навесом яблоневых ветвей. – Ты товар в Одессе не получил?

– Даже в глаза не видал! – зло процедил Граф, пиная носком ботинка сухой комок земли. – Говорил я, что гаджо обдурит!

– Семь лет с Королем работаем. Такого еще не было.

– Так и денег таких еще не было. На десять лимонов героина! Мне он сказал, что в первый раз слышит и ничего не знает.