Царевне захотелось еще чуть-чуть растянуть этот вечер. Забавно… Совсем недавно единственным ее желанием было поскорее выпроводить назойливого микенца, а теперь… Гермиона оценила насмешку судьбы и чему-то про себя улыбнулась. Прошло несколько мгновений, и она перестала думать о подобных вещах. Теперь ее занимало нечто совсем иное.
За их спинами простиралась оливковая роща, полная старых, узловатых деревьев; под ногами был золотистый песок, а впереди раскинулось могучее море. Волны бежали на берег, шипя белой пеной, и раз за разом отступали обратно, словно проигрывая свой извечный поединок с сушей. Солнце давно склонилось к закату: большая часть красок на земле поблекла, зато небо приобрело цвет свежего меда, и этот оттенок разлился по поверхности воды. В теплом закатном свете волосы Гермионы полыхнули бронзовым отливом и в следующий миг засверкали, подобно пламени. Орест уловил этот блеск, залюбовался гривой вьющихся волос… и его сердце пронзило незнакомое ранее чувство — сладкое и одновременно болезненное.
Спустя много лет, с сединой в волосах, глубокими шрамами на теле и в душе, он вспоминал этот миг с неизменной улыбкой. Образ молодой и прекрасной дочери Идоменея, любующейся закатом, до конца дней вырастал в его памяти.
Глава 13
Гермиона рассталась с Орестом лишь вечером — до дворца они добирались вместе, и девушка даже позволила микенцу править колесницей. Кносс, погруженный в тишину сумерек, уже озарялся масляными лампами, а вдоль высоких стен неспешно бродили ночные стражники. Царевна остановила одного из них, велела отвести лошадь на конюшню и после этого тепло попрощалась с новым другом.
Кносский дворец, подобно всем постройкам такого рода, разделялся на женскую и мужскую части. Гермиона неторопливо поднялась по крутым ступеням. Несмотря на усталость, царевна чувствовала себя превосходно; более того, душу дочери Идоменея грело легкое волнение — весьма приятное, но мешающее сосредоточиться.
Ей хватило одного лишь разговора с микенским гостем, чтобы проникнуться к нему симпатией и доверием. Это было совершенно не в характере критянки. Орест вдруг стал занимать ее мысли больше, чем стоило бы… Но они не раздражали — скорее наоборот.
Вдруг кто-то ее окликнул. Гермиона подняла голову — хорошее настроение разом поблекло. На последней ступени лестницы, ведущей на женскую половину, стоял Неоптолем. Судя по выражению его лица, он уже давно ожидал ее возвращения.
К брату прославленного Ахилла Гермиона относилась с добротой — они были знакомы еще с детства. Пелей, царь мирмидонцев, однажды прибыл на Крит в качестве гостя, прихватив с собой младшего — и уже единственного — сына. В то время посмертная слава Ахилла гремела во всех окрестных землях; ее отголоски долетали до Айгиптоса и царства хеттов. Неоптолем, брат знаменитого героя, тогда был лишь пухлым мальчиком, льющим слезы по любимой игрушке — маленькому, искусно вырезанному из дерева коню. Юная Гермиона случайно нашла в саду потерянную лошадку и отнесла ее владельцу. С тех пор они подружились, стали проводить много времени вместе в кносском дворце, на морском берегу и кипарисовой роще. Так продолжалось до самого отъезда Пелея и его свиты обратно во Фтию.
Царевна радовалась Неоптолему и тогда, когда он, чуть повзрослев, навестил Крит уже без отца. Мирмидонец за каких-то пару лет стал высоким юношей с развитой мускулатурой, а полноватый мальчишка остался в прошлом.
В ту пору они много беседовали, прогуливаясь по той же роще, где когда-то играли малыми детьми. Мирмидонского царевича угнетало, что его жизнь так и проходила в тени славы погибшего брата-героя.
Все помнили Неоптолема и царя Пелея лишь как родственников Ахилла. Один приходился ему братом, второй отцом, но оба не могли сравниться с человеком, который создал вокруг себя сияющий ореол легенды.
Юная Гермиона сочувствовала другу, хотя ее огорчала вдруг пробудившаяся в нем жажда власти и громких побед. Тем не менее она замечала, что рядом с ней грубоватый Неоптолем будто смягчался; его рассказы о драках и мечты о великом подвиге отходили на второй план, он начинал беззастенчиво радоваться жизни. Часто царевна ловила на себе внимательные взгляды, но не придавала этому особого значения.
Он не единожды навещал Крит. Когда Неоптолем прибыл погостить в пятый раз — окончательно возмужавший, с волосами до плеч и густой бородой, — все изменилось. Он начал откровенно заигрывать с Гермионой, и той пришлось наконец осознать, что мирмидонский царевич влюбился в нее без памяти. И это очень расстроило критянку.
Неоптолем совершенно не скрывал своих чувств; хотя он еще не попросил у Идоменея руки царевны, все во дворце были осведомлены о его намерениях. Хотя брачный союз между Фтией и Критом мог показаться неплохой идеей, сама Гермиона не была от этого в восторге. Мягко говоря.
Она ценила в мужчинах силу и волю, которыми сполна обладал Неоптолем. Однако чутье подсказывало: счастливой парой им не стать. Ее также привлекали острый ум и доброта, тогда как характеру Неоптолема было присуще невероятное самомнение. Кроме того, Неоптолем для нее всегда был лишь другом детства… но не более. Делить с ним ложе Гермионе совершенно не желала.
И теперь, глядя на стоявшего перед ней мирмидонца, она поняла: разговор предстоит не из приятных. Губы Неоптолема были сжаты, глаза поблескивали. Царевич Фтии явно накручивал себя, вид у него был упрямый и злой.
«Только бы не наделал глупостей…» — с тоской подумала Гермиона.
Неоптолем заговорил:
— Ты не должна так поздно возвращаться домой, Гермиона. Темнота небезопасна для молодых девушек. Пристало ли царской дочери подвергать себя риску и заставлять близких волноваться?
— Я и так дома, Неоптолем. Крит — мой родной остров! Распекать меня за вечерние прогулки может лишь отец, — Гермиона сказала это резко, выражая неодобрение тону мирмидонца. Но затем все же смягчилась. — Не стоит волноваться, меня сопровождали до самых стен дворца. Я ничем не рисковала.
— А мне говорили, что ты ушла одна, не взяв стражников. Кто тогда был твоим спутником? — Неоптолем с удивлением взглянул на критянку.
Гермиона поколебалась. Однако утаивать правду не было смысла. В конце концов, их с Орестом наверняка кто-нибудь да видел, когда они возвращались вместе. Рано или поздно об этом наверняка заговорят…
— Со мной был микенский царевич. Вы представлены друг другу, так что Ореста ты знаешь. Благодаря его компании, темнота вряд ли мне угрожала, — закончила она с деланной усмешкой.
— Орест… отказавшийся от трона, — Неоптолем неодобрительно покачал головой, нахмурив брови. — И где же вы встретились, интересно узнать?
Гермиона почувствовала, как начинает злиться. С чего этот человек вообще взял, что может распоряжаться ею!..
— Я обязана отвечать на расспросы, Неоптолем? Может, ты считаешь меня своей пленницей или прислугой? — холодно спросила она.
— Что ты! — он сделал усилие над собой, изобразив миролюбивую улыбку. — Я лишь поинтересовался…
— Мы встретились на побережье и вместе плавали. Надеюсь, мой ответ тебя устраивает?
Гермиона не без удовольствия заметила, как помрачнел мирмидонский царевич. Она понимала, что дразнить его не стоило, ведь Неоптолем был весьма вспыльчив. Но и удержаться оказалось невозможно, ведь он сам нарывался на ехидные ответы.
— Не скажу, что это мне по душе… — протянул гигант, его глаза зло сощурились.
— А какое тебе дело до того, с кем я провожу свободное время, друг мой? — непринужденно спросила царевна, выделив голосом два последних слова.
— Не желаю, чтобы та, кого я хочу видеть своей женой, купалась с другим мужчиной, — мирмидонец спустился на пару ступеней.
Вот оно! Гермиона почувствовала, как зашумело в голове. Это не было тревогой или радостью — напротив, царевну захлестнула горячая волна негодования: считались ли вообще с ее мнением?!
— С чего ты решил, что я стану твоей женой, Неоптолем? Я еще никому не давала подобных обещаний. Что за дикие мысли посещают твою голову!
