— Тебе нужно поесть, — сказала Дженис. — Подожди, вот придет Пит, тогда чего-нибудь достанем.

Девочка решила не спрашивать, кто такой Пит, просто кивнула.

И они стали ждать Пита. Временами мимо проносились машины, иногда одна за другой, иногда с интервалом в полминуты или по одной каждые десять секунд. Девочка считала их, но со своего места не могла разглядеть, какого они цвета, какой марки. Дженис пристально глядела на автостраду, неподвижная, как голуби.

Когда Пит наконец пришел, бетонный пандус завибрировал под его тяжелыми шагами, и хотя эта вибрация была едва заметна, она отдалась в теле девочки острой болью. Казалось, внутренности у нее дребезжат, как колеса тележки для покупок, которую Пит толкал перед собой. Подойдя ближе, он привязал тележку к опоре моста, чтобы она не скатилась по бетонному склону.

— Где ты шлялся? — проворчала Дженис. — Я уж думала, мы так здесь и подохнем. Слушай, Пит, пригляди за ней, чтобы я могла пойти перекусить. Умираю с голоду. Проторчала с малышкой весь день и всю ночь.

— Что нужно, Джей? — спросил он, даже не взглянув на девочку.

— А у тебя есть обезболивающие? Опиаты?

— Ишь чего захотела! — усмехнулся Пит. — Конечно, я могу достать, но тебе придется меня хорошенько ублажить, поняла?

— Тайленол?

— Нет уж, извини.

— На что, черт возьми, ты годишься, Пит?! Какого хрена мы сидели здесь всю ночь и ждали твою жалкую задницу?

— Ищи сама тайленол, если хочешь.

— Только не с ней, — возразила женщина, кивая на девочку. — Она даже стоять не может.

— Обратись в клинику.

— Никаких клиник, — произнесла Дженис охрипшим голосом.

— Ну как хочешь, — пожал плечами Пит. — Что у меня есть, так это немного травки.

— Я знала, что от тебя будет прок, — улыбнулась женщина. — Давай ее сюда. Малышка, у меня есть кое-что для тебя. Это поможет, поверь.

Девочка заставила себя подняться, но передвигаться по неровному бетону оказалось труднее, чем она думала.

— Ну же, ты идешь или нет? Травка снимает спазмы. А потом я принесу нам чего-нибудь поесть.

Девочка попыталась выпрямиться и увидела, что Пит впервые посмотрел на нее. А потом воздух наполнился странным ароматом, отдаленно напоминающим запах внутри обуви и одновременно пара над чашкой горячего чая. Противным он не был.

— Вот, милая, — сказала Дженис, тыча косяком ей в лицо.

Как-то раз один мальчик принес такую штуку в школу, и другие ребята говорили, что это душица. Когда Дженис протянула девочке теплую самокрутку, она вспомнила тот запах.

— Да ты издеваешься, — скривилась Дженис, видя ее смущение. — Ты действительно не знаешь, как с этим обращаться? Сейчас покажу. Вот так, малышка… — Она взяла кончик косяка потрескавшимися, сморщенными губами, затянулась, задержала дым в легких и выдохнула его с кашлем. — Ты и впрямь совсем малышка. — Она снова протянула косяк девочке.

Та осторожно сжала губами влажный кончик и втянула дым. Ощущение в груди удивило ее: как будто что-то тяжелое и острое надавило на ребра. Она попыталась удержать дым в легких, но судорожно закашлялась, отплевываясь.

— Ничего страшного. Для первого раза нормально, — успокоила Дженис. — Затянись еще. Обо мне не беспокойся, детка, сама докури. Это все для тебя. Я просто показала. Мне ничего не нужно.

— Ага! — поддел ее Пит. — Ничего не нужно, как же. Никогда не видел, чтобы ты отказывалась от своей очереди.

— Я просто показала ребенку, как это делается! — возмутилась Дженис.

Тем временем девочка снова закашлялась. Вскоре она почувствовала, будто изнутри ее приятно обволакивает густой сироп, кашель прекратился, а в животе появилось сладостное ощущение, что кулак разжался. Или он все еще был там, по-прежнему крепко стиснутый, но ей уже стало все равно, потому что мышцы начали расслабляться и превращаться в эластичную субстанцию, как жвачка, которая может растягиваться до бесконечности. По коже пробежал озноб, волоски на руках превратились в чувствительные антенны, и над ними замелькали светящиеся точки, похожие на пузырьки, как в лимонаде. Она чувствовала себя такой счастливой, такой защищенной. Даже бетонный пандус превратился в таинственную пещеру с сокровищами. Девочка и была этим сокровищем, спрятанным в темной глубине, где ее никто не найдет.

— Тебе получше, малышка? — спросила Дженис, и девочка кивнула. Губы у нее разомкнулись будто сами по себе, и из них вырвалось:

— Да, спасибо.

— Какая вежливая! Это хорошо. Очень хорошо. Продолжай курить. Только скоро ты проголодаешься. Пойду раздобуду немного еды. Вот Пит, он посидит с тобой.

Девочка кивнула и проводила женщину взглядом. Какая Дженис, оказывается, искусница, точно акробат в цирке: держится на ногах и не падает, хотя весь мир наклонен, а она ловко балансирует на самом краю. Девочка попыталась нагнуть голову, чтобы мир встал на место, но он снова накренился. Тогда она вспомнила, что пандус и был наклонным, и это открытие показалось таким забавным, что она рассмеялась. Теперь живот у нее болел от смеха, а не от спазмов. Девочка уже забыла, из-за чего возникло ощущение вакуума внутри нее. Ведь там ничего нет. Она сама — ничто. К этому времени Дженис уже скрылась из виду, а потом девочка поняла, что происходит. Конечно, уже поздно было сопротивляться, ее пригвоздило к бетону, точно куклу с широко раскрытыми стеклянными глазами, которые не закрылись, даже когда Пит, источая невыносимую вонь, залез к ней в спальный мешок и принялся шарить у нее под одеждой. «Ну и ладно», — сказала она себе, отчетливо понимая, что звать Дженис или кого-то другого бесполезно. Девочка подавила приступ паники, готовой захлестнуть ее. Разве не она сама ступила на этот путь еще тогда? Впредь только ей позволено выбирать, куда идти и чем себя наполнить. А прямо сейчас ее наполнял Пит, и она делала с ним то, что должна была сделать, в обмен на теплую патоку ароматного дыма, обволакивающего блаженством израненные внутренности.

Время тянулось так медленно, что девочка успела придумать, как быть дальше. Она лежала в спальном мешке, словно в пузыре, с человеком по имени Пит. За пределами мешка были голуби, машины, чьи фары освещали место за опорой моста лишь на четверть секунды, но за эти краткие мгновения она успела разглядеть, что у мужчины крепкие кулаки, а из кармана торчит рукоятка ножа. Почему бы и нет? Это будет не первый украденный ею нож.

Девочка лежала неподвижно, дожидаясь, когда все закончится, и под углом глядела в пустоту, в ничто.

13

Я выжидающе наблюдаю за ней всю неделю.

Теперь я благодарна за короткие рыжие волосы, которые одновременно и открывают, и скрывают ее лицо. Я изучаю ее черты, но не с сокровенной материнской любовью, а с любопытством постороннего. Я стараюсь не связывать настоящую Джули с фальшивой, не сравнивать забытые милые черты с чертами этого нового лица, а заново изучить каждый изгиб и каждую ямочку. Подбородок у нее изящный и заостренный, а челюсти шире, чем кажутся с первого взгляда; высокий лоб испещрен первыми морщинами, которые уже ничто не разгладит. Я пытаюсь вспомнить, такой ли угол был у Джули между переносицей и кончиком носа, рассматриваю линию ноздрей.

Я слежу за Джули украдкой, стараясь не встречаться с ней взглядом. Слишком опасно. Если она посмотрит прямо на меня, воображение у меня снова разыграется.

Так или иначе, ей со мной явно неловко. В среду утром она роняет в раковину стакан, и тот разбивается; Тому приходится взять ее за плечи и отодвинуть в сторону, чтобы собрать осколки. Она бежит к себе комнату и закрывает дверь резко, но почти бесшумно, будто играет роль в немом фильме. Она способна подниматься и спускаться по лестнице без единого скрипа или шороха. Интересно, расхаживает ли она по своей спальне. Внизу ничего не слышно.

С Томом я ничего не обсуждаю. Мы не разговариваем с понедельника, он спит в пустой комнате Джейн, куда перенес свой компьютерный стол. Полагаю, он работает там днем. Может быть, Джули заходит к нему, а он смотрит на экран и старается ничего не замечать.