– Объясни ты мне, за что я воюю, – требовал русский солдат на одном из таких бурных митингов, – за Константинополь или за свободную Россию? За демократию или за грабителей-капиталистов? Если ты мне докажешь, что я защищаю революцию, я пойду воевать и без угрозы расстрела. Когда земля будет принадлежать крестьянам, заводы – рабочим, а власть – Советам, мы будем знать, за что воюем, и будем воевать!

Робинс чувствовал себя в родной стихии. Дома, в США, он часто выступал с трибуны, часто спорил с американскими марксистами. Почему бы не поспорить с русскими большевиками? Нередко он просил разрешения ответить оратору-большевику. В окопах и на многолюдных заводских собраниях этот плечистый, темноглазый американец вставал с места и говорил. Через своего переводчика Робинс рассказывал русским об американской демократии и об угрозе прусского милитаризма. Его выступления неизменно вызывали бурю аплодисментов.

В то же время Робинс не забывал своих обязанностей по Красному Кресту. Задачей его было добывать продовольствие для голодающих городов. На Волге Робинс обнаружил огромные запасы гниющего на складах зерна, которое нельзя было вывезти за неимением транспорта. При царском режиме бездарное руководство совсем развалило транспорт, а Керенский ничего не предпринял для его восстановления. Робинс пробовал собрать на Волге флотилию барж для перевозки зерна, но чиновники Керенского уверяли его, что это невыполнимо. Но вот к Робинсу явился один крестьянин, отрекомендовавшийся председателем местного совета крестьян. Он сказал, что баржи будут. И на следующее утро хлеб двинулся вверх по реке к Москве и Петрограду.

Повсюду Робинс наблюдал тот же контраст между полной беспомощностью правительства Керенского и организованностью и решимостью революционных советов. Раз председатель совета что-нибудь обещал, можно было не сомневаться, что дело будет сделано…

Когда Робинс впервые попал в русскую деревню и пожелал увидеть кого-нибудь из местных властей, крестьяне в ответ только улыбнулись: «Вы бы лучше потолковали с председателем совета».

– Что это за совет? – спросил Робинс.

– Рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

– Но это какая-то революционная организация, – возразил Робинс, – а мне нужна гражданская организация – законные гражданские власти.

Крестьяне рассмеялись: «Ну, эти немногого стоят. Вы лучше поговорите с председателем совета».

Вернувшись в Петроград, Робинс сделал предварительный доклад полковнику Томпсону. Он заявил, что Временное правительство Керенского – «власть на бумаге, навязанная сверху и опирающаяся на штыки в Москве, Петрограде и нескольких других пунктах». Подлинную власть в стране осуществляют Советы. Но Керенский стоит за продолжение войны с Германией, и поэтому он, Робинс, считает необходимым, чтобы Керенский оставался у власти. Если союзники не хотят, чтобы Россия пришла в состояние хаоса и попала под власть Германии, они должны всячески повлиять на Керенского и заставить его признать Советы и договориться с ними. Пока не поздно, следует подробно ознакомить с положением дел правительство США.

Робинс выдвинул смелый план: немедленно развернуть широкую пропаганду с целью убедить русский народ, что истинную угрозу для революций представляет Германия.

К его великому удивлению, полковник Томпсон безоговорочно одобрил и его доклад, и его предложение. Он сказал Робинсу, что сообщит в Вашингтон о задуманной кампании и будет просить санкции и средств для ее проведения. А пока пусть Робинс, не теряя времени, приступает к работе.

– Но где взять денег? – спросил Робинс.

– Я сам рискну миллионом, – ответил полковник Томпсон.

Робинс получил разрешение брать деньги со счета Томпсона в петроградском банке.

– Главное, – твердил Томпсон, – удержать русскую армию на фронте и не пустить Германию в Россию.

Однако полковник отлично понимал весь риск такого активного личного вмешательства в русские дела.

– Вы знаете, что это означает, Робинс? – спросил он.

– Думаю, полковник, что это единственный шанс спасти положение, – ответил Робинс.

– Нет, я не о том, а что это означает для вас?

– А именно?

– Это означает, что если мы провалимся, вас расстреляют.

Робинс пожал плечами.

– На Западном фронте каждый день гибнут люди и моложе, и лучше меня. – И, помолчав, прибавил: – Если меня расстреляют, то вас, полковник, повесят.

– Вероятно, вы правы, черт побери! – сказал полковник Томпсон[2].

С Балтики дул холодный осенний ветер, дождевые тучи низко нависли над городом; в Петрограде события стремительно неслись к своей исторической развязке.

Бледный, взволнованный, как всегда в доверху застегнутом коричневом френче, выпучив глаза и по-наполеоновски согнув в локте правую руку, Александр Керенский, премьер Временного правительства, шагал по своему кабинету в Зимнем дворце и кричал в лицо Рэймонду Робинсу:

– Чего они хотят от меня? Половину времени я должен проповедовать западно-европейский либерализм, чтобы угодить союзникам, а остальное время – российско-славянский социализм, чтобы сберечь голову на плечах!

У Керенского были причины волноваться. Те, на кого он опирался – русские миллионеры и англо-французские союзники, – уже сговаривались за его спиной о том, чтобы отстранить его от власти.

Русские миллионеры прямо угрожали, что откроют двери немцам, если Англия и Франция не предпримут мер для борьбы с революцией.

«Революция – это болезнь, – сказал американскому корреспонденту Джону Риду „русский Рокфеллер“ Степан Георгиевич Лианозов. – Рано или поздно иностранные державы должны будут вмешаться, как всякий вмешался бы, чтобы вылечить больного ребенка и научить его ходить».

Другой русский миллионер, Рябушинский, заявил, что видит один выход из положения – «костлявая рука голода, народная нищета схватит за горло лжедрузей народа – демократические советы и комитеты».

Сэр Сэмюэль Хор, начальник британской дипломатической разведки в России, вернулся в Лондон после бесед с этими русскими миллионерами и доложил, что лучшее разрешение русской проблемы – военная диктатура. По словам Хора, самыми подходящими кандидатами на пост диктатора были адмирал Колчак (Хор назвал его «самым близким подобием английского джентльмена, какое он видел в России») и генерал Лавр Георгиевич Корнилов, маленький и крепкий, с черной бородкой, командующий казачьими частями русской армии.

Английское и французское правительства решили сделать ставку на Корнилова – пусть именно он будет тем сильным человеком, который не даст России выйти из войны, покончит с революцией, и будет отстаивать англо-французские финансовые интересы в России.

Когда Робинс узнал об этом решении, ему сразу стало ясно, что союзники допустили серьезную ошибку. Они не понимают характера русского народа. Они играют на руку большевикам, с самого начала предупреждавшим, что режим Керенского окажется ширмой, за которой будет тайно подготовляться контрреволюция. Генерал-майор Альфред Нокс, английский военный атташе и начальник английской военной миссии в Петрограде, резко предложил Робинсу оставить свое мнение при себе.

Путч должен был состояться 8 сентября 1917 г. Утром Корнилов в качестве главнокомандующего выпустил прокламацию, в которой призывал к свержению Временного правительства и к установлению «дисциплины и порядка». На улицах Москвы и Петрограда появились тысячи листовок, озаглавленных «Русский герой Корнилов». Много лет спустя Керенский рассказал в своей книге «Катастрофа», что «эти листовки были отпечатаны на средства английской военной миссии и доставлены в Москву из английского посольства в Петрограде в вагоне английского военного атташе генерала Нокса». Корнилов отдал приказ о наступлении двадцатитысячной армии на Петроград. В рядах ее были французские и английские офицеры в русских мундирах.

Керенский был потрясен этим предательством. В Лондоне и в Париже его по-прежнему величали «героем русских народных масс» и «великим демократом». А здесь, в России, представители союзников пытаются его свергнуть! Керенский беспомощно искал выхода и ничего не предпринимал.