– А! – ору я. – Вы тут охренели?! Пытки, да ещё и по отношению к несовершеннолетнему!

– Давай-давай, поточнее, – подбадривает Зарипова генерал. – Чё попасть не можешь?

Может. И попадает урод. Больно, блин…

Он наносит несколько ударов и выжидательно смотрит на начальника. Тот удовлетворённо крякает. И, подумав, заявляет:

– Давай ещё. Как следует, смотри, не отлынивай.

И Зарипов, гоняя меня по камере, наносит ещё несколько ударов. Судя по всему, заканчивать они не собираются. Поэтому я решаю прекратить эту хрень и, вместо того, чтобы в очередной раз попытаться увернуться, ставлю блок, перехватываю руку и забираю дубинку себе, заставляя Зарипова взвыть.

Очень хочется пройтись по его хребту, но опасаюсь, что за это они будут гасить меня всем отделением.

– Отдай дубинку, – кивает Печёнкин.

Ага, щас прям, разбежался. Зарипов протягивает руку, и я легко, но чувствительно бью по ней резиновой палкой.

– Что за подстава, товарищ генерал-майор? – спрашиваю я. – Мы ведь с вами договорённости имеем.

– Да, – охотно подтверждает он, – имеем. Отдай палку человеку. Это как раз к нашим договорённостям относится. Отдай сказал, не заставляй взвод вызывать!

– И как же это относится? – уточняю я, поигрывая дубинкой.

– А так. Хочу показать тебе, кто в доме хозяин, ясно? Чтоб ты понял, что я могу делать всё, что захочу.

– А как же другие карающие органы, прокуратура например?

Он выпучивает на меня глаза и смотрит в упор, чуть покачивая головой, вроде как удивляется, какой же я тупой.

– Карающий орган у нас только один, во всей области, – говорит он с апломбом, – и тот у меня в штанах, ты понял? А все остальные, и ты в том числе, это караемые органы. Такая вот раздача, Брагин. Улавливаешь мысль? Вот взять прокурора вашего, Севку Кокшенова. Я его, как облупленного знаю, и он меня. Бывали мы в ситуациях. И я тебе так скажу, на меня он залупиться не посмеет. И первый не посмеет. Секретарь в смысле. Сечёшь? Я здесь у вас, как волк, пасущий стадо.

Как козёл в огороде, хочу сказать я, но сдерживаюсь.

– Так что, Брагин, пойми меня правильно, я могу с тобой сделать всё, что пожелаю.

А что ж ты тогда в Сибири торчишь, которую ненавидишь, раз такой могущественный?

– И никто даже не пикнет. Но меня заинтересовало твоё предложение. Хотя, я думаю, это было враньё. Ну, а с другой стороны, а вдруг нет? Или, например, это было враньё, но учитывая перспективы, которые тебя ждут, ты вывернешься наизнанку и сделаешь невозможное. Может ведь такое быть? Чисто в теории, хотя бы? Может. Ну вот поэтому я и даю тебе твой год. Но тут очень важно, чтобы у тебя не было никаких иллюзий, понимаешь? Чтобы ты не думал, что с какого-то перепугу вдруг сможешь меня поиметь. Улавливаешь мысль? Кивни хотя бы, чтоб я понял.

– Да мысль-то несложная, товарищ генерал. Не нужно быть академиком, чтобы вас понимать.

Он хмыкает:

– Дерзкий ты парень, но ладно. С этим потом разберёмся, через годик.

Он встаёт с табуретки и кивает Зарипову, чтобы тот забрал обратно свой «демократизатор».

– Вот поэтому, сынуля, – заканчивает Печёнкин выступление, – я тебя и пригласил на это совещание. Вопросы есть?

Я качаю головой и отдаю Зарипову дубинку. Нет вопросов. Всё кристально ясно.

– Ну, и отлично. Иди и не забывай о моих словах. Время-то оно быстро летит. Ты по юности лет не понимаешь, а я тебе, как человек пожилой, могу авторитетно заявить, не успеешь глазом моргнуть, а год уже того, ту-ту.

– Глеб Антонович, есть вопрос всё-таки.

– Ну, давай, – милостиво разрешает он.

– А как вы к творческим процессам относитесь?

– Это каким-таким? – хмурится он.

– Ну, связанным с экономическими инициативами трудящихся.

Печёнкин внимательно смотрит на меня и снова садится на табуретку. Смерив меня взглядом, он кивает Зарипову и тот лупит меня дубинкой по хребту. Вот же скот!

– Иди теперь, за дверью постой, а мы ещё поговорим немного.

Зарипов выходит.

– Больно? – участливо спрашивает генерал.

– Хотите попробовать?

– Не зарывайся, – он проводит рукой, поправляя волосы. – Это хорошо, что больно. Память об этих ощущениях будет направлять тебя по верному пути.

Он ухмыляется.

– Про творчество я тебе так скажу. Будем решать вопросы по мере их возникновения.

– Так может их и задавать-то нельзя. Вы уж прямо скажите, заинтересованы в экономическом сотрудничестве?

– Б**ть! Ты, Брагин, и бревно из себя выведешь. Заинтересован, да.

– Тогда ещё вопрос. А предводитель местного КГБ тоже караемый орган?

– Сейчас Зарипова позову! – грозит он мне коротким толстым пальцем.

– Не хотите отвечать. Ладно. Ещё вопрос.

– Чёт ты разговорился больно.

– Как с вами связываться по вопросам творчества? Нужен доступ к телу.

– Чего?

– К вашему, естественно.

– Ногой хочешь дверь ко мне открывать? – щурится он.

– Ногой не обязательно, – отвечаю я, – но контакт какой-то необходим. Может доверенное лицо, я не знаю, адъютант, жена, дочь.

– Я тебе яички оторву за жену и дочь, понял? Вот этими руками. Не побрезгую. А в принципе, хочу сказать, что ты, наглец, мне даже симпатичен. Но, повторяю, не строй иллюзий, каким бы ни оказалось твоё творчество, если через год я не окажусь в Москве на солидной должности, тебе пи**ец. Говорю прямо и откровенно.

– Да понял я уже, сколько можно одно и то же. Понятно всё. Ладно, выпускайте, а то мне на бюро горкома надо.

– Деловой, – хмыкает он. – Ну пошли. Зарипов! Открывай!

Мы выходим из отдела вместе.

– Глеб Антоныч, – говорю я на прощание, когда мы подходим к его «Волге».

– Чего ещё? – морщится он.

– Предупредить хочу. Когда в Москву буду вас отправлять, имейте в виду, я вас тоже дубинкой отх**чу. Может, того же Зарипова возьму для этого дела. Чтобы и вы там в столице с памятью своей советовались.

Он даже рот открывает. И снова, как уже было, глаза его быстро наливаются кровью, но вместо того, чтобы разораться, он начинает хохотать.

– Ох, Брагин, ну ты и кадр, – едва выдавливает он сквозь свои кудахтанья. – Ну, ты и кадр. Жалко будет тебя в топку истории бросать.

– Не придётся, – отвечаю я. – Вы, кстати, тоже тот ещё фрукт. Но ничего, бывает и хуже.

Видал я таких. Видал. Мне кажется, теперь я его насквозь вижу. Впрочем поживём – увидим.

В школу сейчас идти уже нет никакого смысла. Поэтому иду сразу в горком. По прямой здесь десять минут ходу. На здоровых ногах, а на отбитых чуть подольше. Скотина, Печёнкин этот. Я тебе ещё устрою. Ты ещё попляшешь у меня…

У Новицкой оказываются посетители, поэтому, поторчав немного в приёмной, я иду в малый зал, туда, где будет проходить наше заседание. В коридоре сталкиваюсь с Леной Ивановой, несущей пачку распечаток для сегодняшнего бюро.

– О, Егор, привет! – улыбается она. – Сияй, Ташкент, звезда востока, столица дружбы и тепла. Так что ли? Что-то ты бледный, не загорел на солнце?

Мы заходим в зал.

– Лен, какой загар, – возмущаюсь я, – пахал, не покладая рук.

– Не смеши меня, пахарь. Отчёт в бухгалтерию не забудь сдать.

– Сдам-сдам. Вы-то как тут жили без меня?

– Жили не тужили, но тебя вспоминали.

– Что со свадьбой? Когда и где? Я приглашён, кстати? Я бы пришёл полюбоваться твоим счастьем.

Она мрачнеет:

– Издеваешься? Не ожидала от тебя.

– Ой, – становлюсь я серьёзным. – Чего? Прости, я не специально…

– Ты же знаком с этой лярвой?

– С какой, Антониной Сухостоевой?

– Вот именно…

– Ну, я её один раз в жизни видел-то всего. Она знакомая моей знакомой.

– И как она тебе показалась? – спрашивает Лена, буравя меня взглядом.

– Да не знаю даже. Девчонка как девчонка. Медсестра. Так, вроде ничего, симпатичная… Но с тобой не сравнится. Ни по красоте, ни по уму.

– Да ну тебя, Брагин, – как бы недовольно говорит Иванова, но я вижу, что мои слова ей приятны. – Подхалим.