У меня все было хорошо. Но видно тетя Надя не зря меня предупреждала. Леша сбил меня с пути-дороги.

Мария Григорьевна и Наталья Ивановна были замужними женщинами и всегда торопились домой. Наверное, я сумел себя показать честным, добрым малым. Они не часто, но отправляли иногда меня одного отвезти груз, если он был габаритным, давали в помощники с собой Лешу. При этом строго наказывали, как правильно должны быть оформлены документы.

У Алексея было много друзей, таких же, как и он пьянчужек. Однажды, когда мы остались без товароведа, он, нет бы вернуться на базу, и, сделать еще одну поездку, подвез меня к какой-то избе, иначе этот покосившийся дом назвать нельзя было.

— Вот, знакомься это Бакут!

Прозвище было странным. Оно оказалось созвучным его фамилии и отличалось не значительно. Этот самый Бакут сидел в инвалидной коляске. Он был обрюзгшим солидным мужчиной. Я пожал протянутую им заскорузлую руку. Его товарищ по прозвищу Сметана, белобрысый крупный мужичище, стоял сзади коляски. Он лишь кивнул мне и уставился в землю.

Бакут здесь в Щурово старался быть паханом. Встреча со мной его обрадовала. От Лехи он узнал, что я не так давно вышел из тюрьмы. В отличие от меня Бакут провел, в местах не столь далеких, более десяти лет и неизвестно, сколько бы сидел еще, если бы не вышел на инвалидность. Его товарищ, также побывал в тюрьме, как-то при встрече он рассказал мне, что Бакут, чтобы «скосить» срок специально обморозил себе ноги. Это позволило ему получить пенсию.

Парочка Бакут-Инвалид и Сметана была еще та. Промышляли они вместе. Во время ярмарок Сметана возил его по торговым рядам на коляске и они просили милостыню:

— Подайте инвалиду Афганской войны!

Люди, которые его не знали, бросали в грязную шапку не только копейки, но и рубли, как же человек воевал. Друзья в кавычках все делали лишь бы «заработать» себе на бутылку.

— Присаживайся, — сказал, приподнявшись в коляске, стареющий обросший щетиной мужчина и указал рукой на грязный табурет. Мне сидеть не хотелось. Однако пришлось уступить ему. Забравшись в карман, инвалид достал из него скрученную сигарку и затем выдал:

— На, разговейся. Это травка. Тут один мужичок Филипп Шувара снабжает. Это он надоумил меня «косить под афганца». Первый раз здорово получилось. Я даже и не ожидал. Сейчас народ озверел, деньги давать уже не хочет.

Домой я пришел поздно. Надежда Кондратьевна меня не тронула. Однако я чувствовал, что она знает о моем походе к Бакуту. Для себя я решил больше к нему не ходить. Он сам по себе я сам. И какое-то время я свое слово держал. Но произошел инцидент, его товарищ Сметана, однажды забравшись к старику в дом, попался. Его посадили, должен был состояться суд. Бакут искал себе нового человека.

Мой напарник Леша хитро поступил. Он жил на той же улице, что и я. Порой мы вместе ходили на работу и возвращались домой. Когда Алексей запивал, его мать, проклиная парня, приходила к нам в дом и просила меня отнести Клавдии Яковлевне заявление. Она очень боялась, что сына выгонят с работы. Без работы он мог окончательно спиться.

Однажды Леша уговорил меня пойти домой другой дорогой.

— Я на минуту забегу к одному мужику, — сказал он. Этим мужиком оказался все тот же Бакут, прозванный мной Инвалидом.

Первые минуты я был как бы в стороне. С ним разговаривал Леха. Но потом снова оказался в эпицентре. Инвалид грозно рявкнул на маленькую старушку мать и отправил ее в магазин за бутылкой.

— Бакут — пахан. Ты, знаешь, что это такое. Я ведь не сидел. Он и ты — два сапога пара, — сказал мне Алексей в свое оправдание, когда мы, поддерживая друг друга в темноте, тащились домой. — Тебе же было о чем с ним поговорить. Я не мог тебя не привести к нему. Так, что ты меня прости. Простишь? — спросил Леша, заглядывая мне в глаза. Я смалодушничал, и простил его. Однако тетя Надя меня не простила.

Дома Надежда Кондратьевна грозно сказала мне:

— Я тебя предупреждала.

Мне было стыдно смотреть ей в глаза. Она сколько могла, терпела. Ее терпению пришел конец. Я не знал, что тетя Надя предпримет.

На следующий день был выходной. Я должен был пойти к Бакуту. Он меня об этом просил. Однако я никуда не пошел. Надежда Кондратьевна отправилась к нему сама. А мне строго-настрого наказала сидеть дома и никуда из дома не выходить. Мне пришлось ее приказ выполнить. Я чувствовал себя, после проведенного вечера у Инвалида, виновным.

Мой новый знакомый жил на соседней улице. Надежда Кондратьевна вернулась не скоро. Что она там делала, я не знал, был в неведении. Но не долго. В понедельник я вышел на работу. А уж там Леша, который не так давно меня познакомил с Бакутом, со смехом выдал:

— Николай, ты свободен. Инвалид, так ты зовешь Бакута тебе уже не товарищ. Тетя Надя дала ему от ворот поворот. Знаешь, что она с ним сделала, когда он вальяжно восседал в своей коляске? Не знаешь? Она подскочила к нему и закричала: «Ах ты Цаца, расселся, сидишь, а мать твоя как прислуга вокруг тебя бегает… Ах, Гришенька, ах сыночек. Да я тебя», — и, ухватившись за колесо, она так резко с силой потянула коляску вверх, что Бакут полетел на землю. Затем, не останавливаясь, тетя Надя двинула его драндулет ногой и выломала несколько спиц. Теперь, наш пахан, не транспортабелен.

Не транспортабельным Бакут оставался долго. Сметана сидел в тюрьме, и возить его было некому.

Посмеяться с Лешей я, как следует, не успел, скоро раздался голос Марии Григорьевны:

— Николай, собирайся! — и я пошел запрягать Малыша, затем нагрузил товар и отправился в дорогу. Мы поехали в Вариново. Там я оставил Марию Григорьевну торговать, а сам пошел к Чугунихе поговорить насчет покупки дома. Она, выяснив, что я сын Веры Кондратьевны, с удовольствием снизила мне цену на дом и согласилась продать его в рассрочку. Словом, мы сторговались.

На следующий день я взял все свои деньги у Надежды Кондратьевны и отдал их Чугунихе. Мы сходили в сельский совет и оформили куплю-продажу. Дом теперь был мой.

Надежда Кондратьевна возражать не стала, даже обрадовалась:

— Знаешь Коля? Это к лучшему. Там, на родине матери ты будешь в безопасности от таких людей, как Бакут. Правда, он себе «лошадь» уже подыскал. Его Филипп Шувара возит, «афганец чертов».

Дом требовал ремонта. Однако я был не только грузчиком, но и плотником. По вечерам я занимался обустройством своего нового жилища. Жить в нем первое время было невозможно, и я ходил ночевать к Надежде Кондратьевне и Владимиру Ивановичу.

Работа с топором, пилой, рубанком, стамеской меня преображала. Как-то раз тетя Надя, бросив на меня оценивающий взгляд, не выдержала и сказала:

— Николай, да ты вылитый дядя Коля. Знаешь, мать не зря тебя так назвала. Есть у тебя многое от него. Ты также, как и он размахиваешь руками. У тебя его осанка, походка, волосы, а особенно глаза и нос.

— Нет, что вы тетя Надя. Я ничем не похож на дядю Колю. Вот ваш Семен тот… — я не успел досказать.

— Не говори глупости. Сеня, и рядом возле него не стоял. Мой сын спокойный, уравновешенный даже несколько заторможенный. Если бы мой сын был, как дядя Коля разве он допустил бы того, что произошло у вас там в Москве. Он не может воздействовать на других — давить. Сила у него есть, я согласна, но она эта сила направлена на него самого. Себя он может заставить, других нет.

Ты же, как и мой брат импульсивный, шебутной — дома от тебя никому не было покоя. Ты всех был готов нагрузить. Да вот здесь, когда ты приезжал к нам, я всегда посматривала, какого ты еще выкинешь конька. С моим братом один дед Макар мог управляться. Николай большую часть жизни прожил у него. У нас гостил раз-два в неделю.

Твоя мать была ласковой девочкой. Она выделялась среди нас, и он ее любил. Всегда что-нибудь да приносил ей.

Подарки Николая ее приводили в восторг. Многие из них Николай делал сам — вырезал ножом человечков, всяких зверушек, птиц. Он как ты любил работать с деревом. Представляешь, даже балалайки делал. Где-то одна у меня есть, на чердаке лежит. Твой дядя Володя одно время играл на ней.