Человек тяжело, будто вол, поднялся – и перепрыгнул через костер, звякнув ножными браслетами.

Контрабандист простерся навзничь на мокрых листьях, а человек с ножом встал над ним.

– Вставай, поглядим, что у тебя там. – Он дернул контрабандиста за руку, больно. – Пошел! А кобениться будешь, враз перережу глотку!

Горящий позади костер освещал половину бороды, половину рассеченной губы, колышек в ухе.

– Хорошо-хорошо, забирай что хочешь! – Две картины накладывались одна на другую в его уме, не желая обрести ясность. – Разве ж я пожалею что для своего героя? Дай только встану. Мешок я везу, вот что! – Лезвие царапнуло ему подбородок. – Не надо! Думаешь, я против, что ты его заберешь? Чудо, что безмозглый болван вроде меня и досюда-то доехал! – С одной стороны ему представлялись города – не Колхари и не тот, что в Гарте, – где ему придется затаиться не меньше чем на год, чтобы недовольные получатели не разделались с ним по обычаю тех жестоких времен. – Для меня честь отдать твоему делу все, чем я владею, поверь! – Другая картина касалась людей Освободителя, засевших в лесу. Только и ждали, поди, как контрабандист с товаром подъедет. Это женщина в маске послала его сюда! И наврала, конечно, и про шрам, и про глаз… Ловко его навела.

– Вставай, показывай свой мешок! Мои люди мигом тебя продырявят, коль дурить будешь! Медленно. – Лезвие чуть отступило от горла, но продолжало порхать рядом, временами касаясь его.

Как только контрабандист встал, грабитель заломил ему руку за спину, а нож уперся в поясницу.

– Шагай к повозке.

«Может, сумею ухватить нож поменьше, – думал контрабандист, – а там…»

– Сейчас достану. – Он взялся за повозку свободной рукой, и нож тут же вонзился рядом.

– Отрезать их, что ли, ручонки твои шаловливые? Думаешь меч или дубинку достать? Я один палец потерял уже из-за таких штукарей. Я, парень, тем же промыслом занимался дольше, чем ты на свете живешь. Медленно давай и без глупостей.

Контрабандист залез под холстину, вытащил из-под горшков мешок.

– Вот! Сказал ведь, что по доброй воле отдам! Ой!

Грабитель, отшвырнув его прочь, взял мешок, вернулся к костру, проткнул ножом мешковину.

– Ну-ка посмотрим, что у нас тут!

Из мешка со звоном посыпались диски величиной с ладонь. При свете костра стало видно, что по ободу они украшены причудливыми варварскими письменами. Посередине торчали винты, прикреплявшие, как видно, к верхнему диску что-то еще.

Мысли контрабандиста несколько прояснились. Он, привыкший отделять один от другого противоречивые рассказы об Освободителе, видел перед собой две разновидности своего ближайшего будущего.

Первая была проще некуда: человек этот в самом деле Освободитель, с людьми в засаде или без оных, и то, что говорили его противники, правда: он обыкновенный разбойник и себялюбивый негодяй, какие бы там цели он якобы ни преследовал. Контрабандист понимал, что в таком случае весьма скоро умрет: грабители с большой дороги не отпускают свою жертву, чтобы она могла потом отомстить.

Вторая была ненамного сложнее: никакой он не Освободитель, а такой же контрабандист, поддакивавший некоторое время бредням молодого болвана, и только благодаря нелепости этих бредней молодой болван еще жив. Никаких сообщников в засаде у него нет, но молодой болван так и так недолго протянет.

Обе возможности разнились только тем, что в первом случае у грабителя могли быть помощники. Понять, какая из них вернее, было не легче, чем разобраться в историях о том же Освободителе.

На бегство контрабандиста подвигли не страх и не храбрость, а сознание того, что только так и возможно спастись. Ему и так везло до сих пор – видно, разбойник попался неопытный, Освободитель он или нет.

Контрабандист пригнулся и нырнул в туман.

Оттуда тут же выступили люди с мечами, ясно давая понять, которая из догадок была правдивой. Беглец споткнулся, упал и перевернулся на спину, желая видеть, что произойдет с ним в последние мгновения его жизни.

– Ты! – крикнул разбойник-Освободитель.

Первый воин молвил знакомым женским голосом:

– Можно ли так обращаться с умным красавчиком! – Еще миг, и его меч – странный какой-то меч – чиркнул по лицу грабителя. Тот, даже не вскрикнув, лишь захрипев, выронил нож и мешок и схватился за глаз. Сквозь пальцы – особенно там, где одного не хватало – хлестала кровь. – Видишь мой меч? – спросила его Вран. – Он двойной, не то что ваши. И оба лезвия обоюдоострые. Не поверишь, как хорошо он режет. Первым делом я отчикаю тебе яйца, одно за другим, потом нос, потом, глядишь, ухо. Пока все это будет падать, я возьму твой член в руку и отделю от тела. Потом дойдет очередь до сосков – я вскрою заново все раны Эйфха, не сомневайся! Если, конечно, ты не предпочтешь убежать. Тут у меня шесть бравых женщин и еще шесть двойных клинков, притом они куда злее меня. Просто звери лютые, и каждая владеет мечом куда искусней, чем я. Вот эта не иначе сожрет все мною отрезанное, а та… даже говорить не хочу, что способна она сотворить с мужским телом – да не мечом, а грязными своими ногтями, которых у нее десять! И хитрых жирных слизняков вроде тебя она особенно любит.

Контрабандист, все еще лежа навзничь, видел, что мечами вооружены только пять женщин, а шестая, с волосами светлее, чем у всех остальных, безоружна. Все они были повыше Вран, гологрудые, как и она, но маску, кроме нее, ни одна не носила.

– Ну так как, намерен бежать? Может, мы тебя и поцарапаем малость, пока преследуем, зато ты избежишь мучений, унижения и неминуемой смерти – ведь не станем же мы отпускать тебя, чтобы ты потом отомстил; а муки, которым мы тебя подвергнем, только варварам впору. Смерть покажется тебе избавлением. Да что с тобой говорить, ты и сам настоящий варвар! Так что для начала – палец на руке? На ноге? Яйцо? Ноздря? – Вран приставила к его бедру меч, как он сам приставлял раньше нож к горлу контрабандиста.

Последний был уверен, что грабитель даже и не слышит ее речей, – но прикосновение металла побудило его метнуться в лес мимо двух других женщин. Те с гортанным смешком взмахнули мечами, намеренно промахнувшись на целый фут.

Беглец врезался плечом в дерево, упал на одно колено, попытался встать, не сумел, попробовал снова и наконец поднялся.

Женщины сопровождали его попытки лающим смехом.

Вран встала над контрабандистом – ее меч, который он теперь хорошо рассмотрел, целил ему в ухо – и протянула руку.

– Вставай, красавчик!

Он снова уперся пятками в мокрую, не дающую опоры землю.

– Это Освободитель? – спросил он с отчаянием, зная, что она его не поймет. Он хотел отвести меч в сторону, но она взяла его большую руку в свою, маленькую и жесткую, и вдвинула меч в лохматые ножны.

– Кто, он? Разрезанный надвое червяк, извивающийся в грязи? Впрочем, когда заживет его глаз, он будет похож на Освободителя больше прежнего. – «Потому, что шрам останется, – подумал контрабандист, чьи мысли перемещались из тумана на лунный свет и обратно, – или потому, что глаз с бельмом совсем вытечет?» – Правду говорят у меня на родине: мужи не должны другим мужам доверять. Вы смотрите друг другу в глаза, улыбаетесь, поддакиваете любой лжи и обману – а как только один отвернется, другой так и норовит вцепиться ему в спину когтями. Это он-то Освободитель? Малый не лучше всякого желтоволосого парня, торгующего собой на столичном рынке? Гнуснейший из воров? Может, даже контрабандист… но нет, ни один контрабандист и ни один продажный парнишка не может так низко пасть. Хотя кто знает… вот заглянем в его повозку, авось найдем что полезное для тебя. Ну, вставай же!

Его рука дрожала в ее ладони – не от страха, а от перенесенного ужаса: ничего подобного он еще не испытывал.

– Поднимайся, красавчик. Не хочешь разве посмотреть, что тебе перепало от старого мордоворота?

Он снова попытался встать и снова не смог.

– Надо было убить его! – Женщины – половина из них уже убрали мечи в ножны – усмехнулись в ответ. – Что, если он вернется?