Но насчет Скизикса Хелен не была так уж уверена. Скизиксу иногда требовался кто-нибудь, чтобы приглядывал за ним. В разговорах он был очень смел, но мисс Флис была злобной и завистливой, и Скизикс всегда был легкой добычей. Он стал для Хелен почти братом, был ей близок как никто другой. Но два года назад он влюбился в нее, создав между ними напряженность. Или решил, что влюбился; ей тогда пришлось положить этому конец. Потом он влюбился в Элейн Поттс, дочь пекаря. Элейн Поттс конца этому не положила, хотя временами и делала вид, что Скизикс ей совершенно безразличен.
Хелен узнала всю правду об Элейн Поттс, когда они зашли в пекарню. И это ее тоже не удивило. Скизикс принадлежал к тому сорту простых людей, которые становятся все менее и менее простыми, когда узнаешь их поближе. Хелен нравились такие превращения. Один из ее любимых авторов написал, что красивых женщин нужно сохранять для мужчин, лишенных воображения. То же самое можно было сказать и о мужчинах – вернее, о по-настоящему красивых мужчинах. Скизикс имел одно из таких интересных лиц, которое предположительно было обречено никогда не стать красивым, но станет – как это говорят? – привлекательным. Вот как говорят. Его лицо принадлежало к тем лицам, которые легко рисовать, если художник поймет, что именно делает это лицо таковым.
Элейн Поттс, казалось, почувствовала это. Она была той же породы, хотя и не знала об этом. Именно это отчасти и привлекло к ней Скизикса – ее незнание.
Джек никак не подходил на роль брата, никогда не подходил. Он был по-своему странным парнем: смотрел со своего чердака в подзорную трубу, бродил по лесу, собирал стеклянные бутылки и старые книги. А теперь этот его эликсир; он отобрал его у мыши, сказал он. Или у крохотного человечка, одетого, как мышь. Это было очень похоже на Джека.
Хелен улыбнулась. Главная улица была почти пуста. Все отправились в луна-парк, решила Хелен. Только один рыбак сидел на причале и что-то лениво строгал ножом. Ветер задувал по центру улицы, нес старую пожелтевшую газету по воздуху, подбирал лежащие листья. Хелен внезапно стало одиноко. Она пожалела, что не пошла вместе с Джеком и Скизиксом, даже подумала, не повернуться ли ей и не догнать ли их. Но она даже не догадывалась, где их теперь искать. Джек был хорошей компанией. Жалко, что он такой одиночка, настолько погружен в себя, хотя именно это в какой-то мере и делало его таким интересным. Интересным, подумала Хелен. Какое отвратительное слово для такого свойства.
Она увидела мастерскую таксидермиста. Они втроем – Джек, Скизикс и она – проникли туда как-то вечером и украли набитую обезьянку, которую потом отдали Ланцу. Ей это воспоминание долго не давало покоя, но то случилось уже два года назад, и поеденные жуками животные продолжали сидеть там без дела. Таксидермист Райли умер. Этим утром он «явился» в луна-парк, по крайней мере, такие она слышала разговоры. Райли без умолку твердил о качестве стеклянных глаз, никак не мог остановиться, пока в лицо медиума не плеснули холодную воду, заставив таксидермиста умолкнуть. Но сейчас в мастерской горел свет – где-то в глубине, слабый такой свет, будто кто-то зажег свечу.
К ней это, конечно, не имело никакого отношения. У нее были занятия поважнее, чем интересоваться горящими свечами. Джек и Скизикс, вероятно, попытались разобраться с этим, если проходили мимо, а кончилось это, вероятно, тем, что какой-то бродяга бросился вдогонку за ними по проулку. Они расследуют все, что попадется им на глаза. Скизикс этим днем пришел домой в хорошем настроении, хвастался своими находками, был полон всевозможных теорий, прищелкивал языком и качал головой, жалея, что Хелен не было с ним. «Чем она вообще занималась?» – спросил он с напускным интересом. Потом он одобрительно кивал на все ее художественные творения, говорил что-нибудь умное по их поводу, а потом вздыхал. Потом он принимался бахвалиться и корчить рожи в ответ на предполагаемые рожи Хелен. Но Хелен никаких рож, конечно, ему не корчила. Она полностью его игнорировала.
Она поймала себя на том, что прошла уже полпути до задней двери в мастерскую таксидермиста, и теперь подкрадывается к ней на цыпочках. Она не хотела возвращаться домой с пустыми руками и решила в одиночку организовать себе приключение, а потом бросить его в физиономию Скизиксу.
Окна, выходящие во двор, были пыльными и тусклыми, заклеенными изнутри газетами. Заклеили их тысячу лет назад, и газеты здесь и там высохли и пожелтели, кое-где отслоились от стекла.
Она посмотрела на реку в обе стороны – никого. Рыбак на причале отсюда не был виден. Она подошла к мастерской сзади, морщась при звуках гравия и мусора под ногами. Внутри горел свет. Она увидела комнату в разрыве газеты, приклеенной к окну. Пригляделась, затаив дыхание, прищуриваясь, чтобы было лучше видно в сумерках интерьера.
На полу валялись несколько набитых игрушек, половина из которых была почти не видна в тени. Она разглядела только голову медведя, спинной плавник акулы, несколько выложенных в длинный ряд кальмаров с луноподобными глазами, они словно проплывали в потоке над рифом в открытом море. Потом она увидела шевелящуюся руку. Человек в халате художника работал, сидя на скамье. Все же горели в комнате не свечи – комнату освещал огонек в печи, на которой стояла кастрюля с каким-то варевом. Хелен, вздрогнув, поняла, что тяжелый запах океана и смолы все же надул не ветерок с моря, этот запах происходил из комнаты, в которую она смотрела сквозь разрыв в газете на стекле.
В комнате находились два человека – не один. Хелен, разглядев их получше, поняла, что тот, на котором рабочий халат, ростом значительно превосходит другого. Теперь, когда Хелен пригляделась, ей стало ясно, что халат для него маловат. Он работал – растирал что-то, – сидя на скамье. Он был самым высоким из людей, каких видела Хелен, – не меньше семи футов, а может быть, и больше. Он, словно страдая от страшной близорукости и потери очков, наклонялся к плодам своих трудов, так что его от них отделял какой-нибудь дюйм. Другой человек помешивал содержимое стоящей на огне кастрюли. Он явно был карликом, а не казался таковым рядом с гигантом, трудившимся рядом с ним, ведь его голова не доходила даже до высоты скамейки. Чтобы помешивать варево в кастрюле, ему пришлось залезть на табуретку, и одежда на нем была на несколько размеров больше, чем ему требовалось, рукава и брючины ему пришлось закатать. В мастерской таксидермиста было слишком темно, чтобы разглядеть подробности, но эти двое вполне могли быть братьями, даже близнецами.
Как ей следовало поступить? Как поступили бы на ее месте Джек или Скизикс? Она могла бы просто уйти, но тогда ей не удастся поведать им свою историю. Она будет рассказывать то, что видела, во всю меру своих способностей, но когда подойдет к концу, Скизикс спросит: «И что ты сделала потом?» Она на это ответит: «Ничего, я вернулась домой». Нет, это не годится. Запах смолы и океана неожиданно был заглушен резким запахом одуванчиков. Пузырилась и шипела жидкость в кастрюле, над которой теперь поднимался зеленоватый пар, рассеивался по всей комнате, и запах эликсира, эликсира Джека, утяжелял воздух.
Хелен отпрянула от окна, прижавшись спиной к стволу перечного дерева. Ее глаза подернулись туманом эликсира, ее переполнили грусть и тоска по всем местам, где она так хотела побывать в жизни, но не побывала, по всем замечательным местам, в которых она была и которые была вынуждена покинуть, по всем местам, которые она хотел увидеть, но так и не увидела. Перед ее глазами возникло скоротечное видение холмистой местности в окне железнодорожного вагона, и она ухватилась рукой за ветку дерева, испугавшись, что сейчас от головокружения упадет в траву. В ее ушах слышались звуки океанских волн, накатывающих на берег, стук колес по рельсам на железнодорожном мостике, и на какое-то короткое мгновение ей показалось, что она стоит на железнодорожных путях на крутом берегу и машет уходящему поезду, мужчине и женщине, которых не знает и которые машут ей в ответ с того места, где стоят в последнем вагоне. Через мгновение они уменьшились до размеров точек на бескрайнем ландшафте и исчезли из виду.
