Хелен показала доктору книгу миссис Лэнгли. Его эта книга ничуть не удивила. Впрочем, он остерег их от проявления слишком большого интереса к ней и сказал, что лучше бы им относиться к тому, что в ней написано, как к сказкам и ничему более.

Джек, услышав это, поскреб голову, но ничего не ответил. Он посмотрел на доктора Дженсена, на его комбинезон, на ведерко со смолой, на его невероятную лодку и сказал:

– Все, кажется, куда-то собираются ни с того ни с сего, правда?

– Неужели? – сказал доктор.

– Ну, может быть, они никуда и не собираются, но что-то у них на уме есть. В воздухе что-то чувствуется, правда? Вот точно, как перед грозой, только это продолжается уже целую неделю и становится все… не знаю. Нет, не хуже, более таким… как бы это сказать… или чем-то вроде такого.

– Очень странно, – пробормотал доктор Дженсен и снова принялся замазывать дыры в ботинке, казалось, почти не обратив внимания на слова Джека. Либо не обратил, либо не счел предмет достаточно важным.

Джек рассказал ему про мисс Флис и монстра из моря. Доктор Дженсен покачал головой отчасти с отвращением. А вот известие о появлении миссис Лэнгли и ее участии, казалось, заинтересовало его, правда, всего на несколько секунд, а потом он пожал плечами и вернулся к своим трудам.

– Миссис Лэнгли в последнее время была активной? – спросил он как бы невзначай, вытирая руки о комбинезон и подняв глаза на Хелен. Она кивнула.

– По правде говоря, да. Иногда ее никак не заставить замолчать. Обычно, когда я ей отвечаю, она радуется и замолкает. Скажем, она говорит о розовом платье или об индейке на День благодарения, а я говорю, что платье очень красивое или что ничего вкуснее индейки я никогда не ела. А потом ничего, словно ее беспокоили лишь платье и индейка, а теперь она всем довольна. Но всю последнюю неделю она стонала и беспрерывно говорила. А еще я слышу кошачье мяуканье где-то вокруг чердака. Кажется, там не один кот – может, три или четыре.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал доктор Дженсен, раскуривая трубку. – Коты, говоришь? Коты-призраки?

Хелен пожала плечами.

– Ни одного живого кота я там не видела.

– По дороге к Мунвейлу раскопаны могилы, – сказа доктор Дженсен и посмотрел на нее взглядом, который вроде бы говорил, что у него вдруг возникло желание поболтать о загадках, упомянутых раньше, но дело это было очень серьезное и требовало тщательного подбора слов. – Не слышали?

Они все трое отрицательно замотали головами.

– А еще одну раскопали на кладбище Рио-Делла. До тебя эти сведения непременно дойдут, Джек, если уже не дошли.

Глаза Джека широко раскрылись. Доктор Дженсен только по одной причине мог произнести такие слова.

– Это могила моего отца?

Доктор кивнул, пыхнул трубкой и прищурился, глядя на Джека. На секунду он полностью отвлекся от своей лодки. Разговор подошел к такому повороту, который требовал от него полного внимания.

– Я сходил туда сегодня утром, посмотрел. Я мог бы сказать тебе об этом на берегу, но сначала хотел посмотреть могилы близ Мунвейла. Такое случается здесь не в первый раз. Если ты дойдешь до этого места в книге миссис Лэнгли, то она тебе все расскажет об этом, ну и чуточку приукрасит, как она это любит. Она не видела ничего плохого в небольших манипуляциях с истиной, если это добавляло красок в историю. Но мы ищем истину, и, повторяю, я бы рассказал вам, в чем она состоит, если бы сам знал. Я этим вечером ходил на ферму, думал, найду вас там, но Уиллоуби сказал, что тебя не было целый день. Эти могилы у Мунвейла никто не грабил, их наполовину смыла Угрёвая речка, и если дождь не прекратится, то к утру в море будут плавать покойники. Но несколько могил еще не вскрыты рекой. По крайней мере, я так считаю. Я думаю, тела поднялись и ушли.

Скизикс рассмеялся неискренним смехом, словно отчасти смущаясь, но считая эту мысль довольно глупой, чтобы ее оспаривать. А Джек даже не улыбнулся. Жуткая картинка, возникшая в его воображении, – тело его отца шагает прочь от кладбища Рио-Делла – никакого смеха у него не вызывала. Доктор Дженсен, видимо, прочел выражение на его лице, потому что поднял руку и покачал головой.

– Могила твоего отца была раскопана. И это другое дело. Кости остались внутри.

Мысль о костях тоже не вызвала никакого восторга у Джека, но он хотя бы испытал некоторое облегчение.

– Почему? – спросил он, странным образом чувствуя, что доктор Дженсен знает ответ.

Он только пожал плечами, с десяток раз затянулся из своей трубочки, неторопливо набил ее заново, разжег, а потом сказал:

– Это кости не твоего отца.

Джек стоял безмолвно.

– Я сам заполнил этот гроб, Джек, костьми человека, которому следовало бы умереть на много лет раньше. Его кости рассыпались в прах, когда я укладывал его, и мне пришлось для веса добавить туда всякого хлама, принадлежавшего твоему отцу.

– Вы хотите сказать, что мой отец жив?

– Нет. Ничего подобного я тебе не говорю. Только то, что его не захоронили в этом гробу. Может быть, он и жив, а может быть, мертв. Может быть, я сейчас ремонтирую его ботинок.

– Так, значит, в него не стреляли?

– Стреляли, еще как стреляли, но не убили. Харбин попал ему в руку. А твой отец – Харбину в лицо. Хотелось бы мне сказать, что это была самозащита. Но это ложь. К самозащите это вообще не имело никакого отношения. Харбин заслужил смерть как никто другой. Да и чего-нибудь похуже. Я не уверен, что с ним в конце концов не случилось чего-нибудь похуже. Тела его так и не нашли. Ты это знаешь. Он спрыгнул с утеса в штормовое море. Случилось это, конечно, в солнцеворот, который ничем не отличался от нынешнего: дождь и ветер целую неделю. Прилив сегодня слишком высокий, завтра слишком низкий; волны штормового прибоя набегают с севера, а через час спадают, а еще час спустя возвращаются. В ту ночь смыло несколько домов близ Ферндейла. Утопленников было столько – не счесть. Все тела нашли, все – до последнего. Но Харбина так и не обнаружили, хотя и искали целую неделю внизу и вверху по побережью.

– Так чьи же кости лежали в гробу? – спросил Джек; его ошеломило известие об исчезновении доктора Харбина, и он никак не мог отвлечься от мысли об отрытой могиле, которая вовсе не была могилой его отца. Известие о том, что его отец, возможно, все еще жив, странным образом обескуражило его. Почему-то его угнетала эта мысль. Если так оно и было на самом деле, если его отец застрелил Харбина и бежал, то это означало, что он бросил Джека на все эти годы на попечение Уиллоуби, хотя мог легко вернуться и забрать его. Никто в деревне не считал его виновным в каком-либо преступлении. Никакого обвиняемого не было, как не было никого, кто был бы озабочен предъявлением обвинений.

– Это были кости человека, о котором я тебе говорил сегодня утром. Старого китайца из Сан-Франциско, который жил в складе на заливе. На берегу были и трое других из нас: Уиллоуби, я и Кеттеринг. Я не меньше Ларса Портленда хотел, чтобы Харбин умер, но мне не хватало смелости убить его своими руками. Не было такой гнусности, какую бы он не совершил. Убийство твоей матери – его рук дело, тут и сомнений никаких нет – было только одним из многих его преступлений, но и этого вполне хватало. Твой отец сказал, что убьет его, и сдержал свое слово. Или хотя бы попытался, и ушел с мыслью, что ему это удалось. Я предпринял попытку остановить его, но потерпел неудачу, и я вместе с Уиллоуби видел, как они вызвали друг друга на дуэль. Если бы Харбин убил твоего отца, то я бы этого Харбина сам застрелил прямо там, на месте, и нес бы за это ответственность. Но, как я тебе уже сказал, твой отец попал ему прямо в голову, и Харбин упал на спину и свалился с утеса. Мы видели, как он летел в океан как тряпичная кукла. Мы видели, как приливная волна бросала тело Харбина в белом пальто на прибрежные камни, а потом большая отливная волна унесла его на глубину, и он исчез навсегда. Превратился в корм для рыб – так мы считали. Теперь я уже в этом не уверен.