– Да. – Настя тоже опустила глаза, поёжилась и стала потирать руки, громко хрустя суставами. – Потому что я винила себя за смерть мамы. Не могла себе простить.

– Почему вы так решили?

– Тогда, в машине, мы очень сильно с ней поругались. Я закатила самую настоящую истерику. Мама успокаивала меня, отвлеклась от дороги – поэтому и случилось… то, что случилось. А потом… – Настя замолчала и смотрела уже как бы сквозь Игоря, словно позабыв о том, где она и кто сидит перед ней.

– Настя, – негромко произнёс Игорь. – Давайте продолжим разговор завтра.

Девушка молча встала и вышла из кабинета, не проронив на прощание ни слова.

Нужно было что-то делать со всей этой ситуацией. Люба сказала, что если дело так и пойдёт дальше, то либо её пациентку – мифическую маму – переведут в другое отделение, либо саму Настю. Общение их только провоцировало недуги и могло перерасти во что-нибудь неуправляемое. Другие пациенты тоже стали проявлять нездоровый интерес к этому делу.

Но Игорю не давало покоя то совпадение, что Любина пациентка ровно четыре года назад попала в клинику после того, как вышла из долгой комы, причиной которой стала автомобильная авария. Бывают ли в жизни такие совпадения? Знала ли Настя об истории этой женщины? Вряд ли. Та и сама ни о чём не помнила. Но их разговоры могли спровоцировать женщину на какие-то проблески в памяти. Не исключено. Игоря всё больше и больше захватывала эта история. Он начинал верить Насте, он начинал думать, что такое вполне возможно. И, что само страшное, ему хотелось помочь девушке, и он почти решил во всём разобраться. На таком решении он и поймал себя, когда вдруг очнулся и увидел и себя, и всю свою прошлую жизнь в совершенно ином свете. Очнулся после следующего их разговора с Настей, когда он спросил её, каким образом она может отличить свои галлюцинации от реальности.

– Я понимаю, – сказала девушка, – что больна. Я знаю, что такое шизофрения. Но это не тот случай, доктор.

– Почему вы в этом уверены?

– Доктор, – Настя улыбнулась, – как вы думаете, у животных бывают психические расстройства?

– Науке пока не известно, – ответил Игорь. – Зачем вы об этом спросили?

– Вот вчера, – спокойно сказала Настя, – я разговаривала в палате с лошадью.

– С лошадью?

– Да. Рыжая такая. И глаза очень умные. Мы с ней долго беседовали, почти до самого утра.

– И что же лошадь?

– Она не-на-сто-я-щая, – по слогам продекламировала Настя. – И это я понимаю. Ведь лошади не могут разговаривать, как люди.

– А вас только это смутило?

– Этого достаточно.

– А то, что лошадь оказалась в палате – это вас не навело ни на какие подозрения?

– Вот я и спрашиваю поэтому, – пожала плечами девушка, – могут ли животные страдать психическими заболеваниями. Я же не знаю, есть у них звериные психушки или же они содержатся где-то по соседству в других палатах.

– Понятно, – заключил что-то для себя Игорь. – А мама, значит, настоящая?

– Именно так. – Настя нахмурилась и снова замкнулась.

Тогда-то Игорь и вспомнил о лекции и уже на следующий день поспешил в академию, чтобы оказаться в первых рядах и получить потом возможность остановить профессора и наедине спросить у него совета, как поступить в том случае, если мания больного начинает завладевать рассудком врача.

Профессор уже заканчивал. Игорь не услышал и половины того, о чём тот вещал с кафедры в течение часа.

– И возвращаясь к нашим гусям… – весело произнёс тот. – Здесь интереснее было бы изучить не реакцию птиц, а последствия неудачного штурма для самих галлов, я имею в виду, в психическом плане. Полагаю, что немногие из вас знакомы с таким понятием как анатидаефобия.

В зале раздался смех. Наверное, кто-то всё-таки знал, что это такое.

– Да-да, – продолжил профессор. – Это когда человеку кажется, что его повсюду преследует утка, пристально за ним наблюдая. Представляете, у скольких галлов после того события мог возникнуть этот синдром? Жаль, что у нас нет машины времени, материальчик-то куда более интересный, чем гуси.

Профессор закончил, и все слушатели стали расходиться, гремя партами и смеясь. Лекция, видимо, получилась весьма забавной. И только Игорю совсем не было радостно. Он продолжал сидеть, пристально наблюдая за учёным и пытаясь застать тот нужный момент, когда можно будет обратиться к нему за советом. Но чем больше Игорь настраивался на разговор, тем меньше оставалось у него желания это сделать. Когда вышел из аудитории последний человек и они с профессором остались одни, тот, наконец, обратил на Игоря внимание. Достав из толстого портфеля бутерброд, он откусил от него большой кусок, прищурился слегка и спросил:

– Вы, молодой человек, хотели что-то спросить?

Игорь посмотрел на его жующую челюсть и окончательно передумал.

– Нет, – сказал он, – простите. Просто задумался.

Он встал и тоже вышел из зала, чувствуя спиной, как удивлённо смотрит на него профессор Кондратьев.

***

Все чувства Игоря смялись, а мысли разбежались по закоулкам, так что невозможно стало их собрать, чтобы рассмотреть ближе. Да пожалуй, лучше было бы и вовсе к ним не приглядываться, потому что ни одной приятной скорее всего и не нашлось бы. И не только приятной, но хотя бы более-менее вразумительной. Всё нутро его походило на промокашку, которой захотели осушить море. И только от одного образа, то и дело вспыхивающего у него в голове, сердце начинало то замирать, то биться неестественно быстро. И этим образом была Настя – неотступно всплывала прямо перед глазами, смотрела чёрными, пронзительными глазами, которые на бледном как мел лице выглядели чем-то инородным, совсем из другой вселенной. Что там говорил профессор? Что-то про уток. Анатидаефобия. С ним сейчас происходило что-то подобное, только вместо утки была Настя. Вглядываясь в толпы прохожих, Игорь непременно замечал её тоненькую фигуру. А стоило ему посмотреть в витрину какого-нибудь кафе или магазинчика, то тут же в ней начинали отражаться эти пронзительные глаза. Наверное, за такую болезненную красоту в средние века и сжигали на кострах ведьм. Ведьма! От этого слова Игорь весь содрогнулся. Ему сделалось жарко. Он потрогал ладонью лоб – тот был влажным от пота, хотя конец мая выдался довольно прохладным. По всему телу блуждал жар. Заболел? Или просто сдали нервишки? Домой! Нужно быстрее попасть домой. Зашторить окна, закрыть двери и спрятаться под одеяло, чтобы ничего больше не видеть.

Ускорив шаг, до дома он добрался за десять минут. И сразу стало спокойней. Особенно умиротворили его книги – толстые, с потрёпанными корешками, застывшие в каких-то истинах, которые уже никто не сможет переиначить. До встречи с Настей он и сам был похож на эти тома́ – Фрейд, Юнг, Адлер… Почти на все вопросы у них имелись ответы. И Игорь, спроси его хоть посреди ночи, наизусть знал каждый абзац этих текстов. И вполне мог ответить на то, что с ним происходило все последние дни. Но не мог ничего поделать со своими чувствами. Они-то развивались совсем по другим законам, для которых любая истина и любой диагноз – это пустой звук.

Игорь достал из бара бутылку коньяка, хранившуюся ещё с прошлого года – подарок брата, заскочившего на пару часов и оставившего после себя пустоту в душе Игоря, как это всегда случалось и раньше, когда они жили в одном городе. Брат был успешным адвокатом, семейным человеком, образцом социальной адаптации и профессионального роста. Он много рассказывал о себе и почти никогда не интересовался делами Игоря, а если и делал вид, что выслушивает его истории, то получалось это у него так, будто он вот-вот собирается встать из-за стола и сказать, что ему хочется в туалет.

Игорь налил целый бокал спиртного и медленно, по глоточку опустошил его, закусывая шоколадной конфетой. Тоже подарок брата. Какой-то из благодарных клиентов всё это вручил ему, а тот нашёл удобный случай и способ, чтобы избавиться от лишнего груза.

Уже через минуту голова закружилась и тревога будто ушла, сменившись томным любованием узорами на кухонных занавесках. Игорь снова наполнил бокал и выпил уже одним залпом. Да. Так намного лучше. И чего это он так разошёлся вдруг со своей дурацкой тревогой? Ничего же не случилось такого, чего он не видел раньше. Ну, допустим, красивая пациентка. Да пусть даже она и запала ему в сердце – что в этом необычного и уж тем более такого опасного? Он – мужчина, она – красивая девушка, пускай и с приступами шизофрении. Шизофреники могут заводить семьи и иметь вполне здоровых детей. Так показывает практика, особенно заграницей. При правильном лечении и контроле болезнь эта не так сильно выражена. В той или иной степени шизофрениками можно считать всех, кто так или иначе увлечён конспирологическими теориями – заговор мирового правительства, плоская земля, рептилоиды в правительственных структурах… Игоря опять понесло. Какая семья? Он что, серьёзно подумал о семье, имея в виду Настю?! Сладкий комок при этой мысли застрял в горле. Игорь сглотнул – и комок опустился ниже, разливаясь приятным теплом по всему телу.