Удивительно, но как только белоцарский маг остановил иномирную жаровню, Карницкому сразу стало легче. И голова уже не болела, и живот, оказалось, урчал не из-за хвори, а из-за голода, и бодрость в теле появилась. А еще мнилось, будто дело уже закончено, осталось лишь объяснить военным и убрать заграждения.

— Стой! Стрелять буду! — крикнули Адриану из-за заслона.

Он поднял руки и прошел еще немного.

— Не подходи!

— Да я тут побуду, — отозвался Карницкий и сел на жухлую траву в двадцати шагах от солдат. — Когда орденский командор приедет, разбудите меня, пожалуйста.

— А что, исцелили деревню-то? — поинтересовался другой голос.

— Исцелили.

Адриан, не заботясь о чистоте сюртука и уместности своего поведения, растянулся прямо на земле, подложив под голову сумку. И уснул.

Проснулся от негромких голосов.

— Мож, помер уже?

— Да непохоже, вишь, не иссох, как те. Поди, и впрямь нет больше тут хвори.

— А вдруг она в ём затаилась? Обмануть вздумала? То ж от чужака хворь, тама оне всякие бывают. Нельзя пущать.

— Эй, орденец! Старополье! Подъем! — прогремел приказ.

Карницкий сел и увидел мужчину в совершенно нелепейшем наряде: купеческий кафтан был пошит из дорогой тонкой ткани, которая обычно шла на камзолы благородных, при этом полы его были длиньше, чем полагалось, из-под кафтана виднелись короткие штаны, тоже более подходящие для аристократов, но с ними в паре были не остроносые туфли, а вполне привычные грубоватые сапоги. Волосы подвиты и уложены под шляпу, а борода торчит лопатой. А еще по лицу и фигуре этот странный человек больше напоминал деревенского кузнеца, который сдуру ограбил портного и нацепил на себя всё, что нашел в сундуках.

Никогда прежде Адриан не видел человека, больше похожего на попаданца, чем этот.

— Ты, что ли, вздумал угрожать? Думаешь, Путило так просто застращать?

Просто или нет, но он-таки приехал. Впрочем, Карницкий не стал говорить этого вслух, а сказал лишь:

— Не казните гонца! Сейчас я позову своего старшего! Прошу извинить за столь тягостные испытания для вашего терпения!

И неспешно пошел к другому концу деревни.

А там Марчук уже развел кипучую деятельность. Он собрал всех выживших в самом большом доме, где прежде явно жил грамотей, отыскал последнюю живую корову, что была уже на последнем издыхании, прирезал ее и сварил крепкий говяжий бульон, коим и потчевал сельчан. А их осталось не так много, причем больше женщины да подростки обоих полов, мужчин — раз-два и обчелся, а деток недорослых и стариков — по пальцам пересчитать.

— Путило приехал, — доложил Адриан, разглядывая ходячие кости. — А он точно не попаданец?

Аверий, раскрасневшийся от трудов да от жара печи, отмахнулся:

— По одежке судишь? Он всегда таким был. Сам у сохи родился, а всё в барья метит. Одевается так, чтоб смотрелось значительнее. Совсем уж по благородному опасается, а вот так, сикось-накось, ему годится. Пригляди тут пока.

Вернулся Марчук и злой, и довольный одновременно.

— Вот же лободырный! Баляба пятигузный! Как его только в командоры поставили? Не выпустит он нас, боится, что брешу я насчет хвори и мага подговорил.

— Так и чего? Навсегда тут останемся? — испугался Адриан.

— Нет, скоро Молчан заподозрит неладное, приедет и даст ему взбучку. Зато Путило согласился привезти провизию, несколько коров и сено для них тоже. Как народ на поправку пойдет, так всякому станет ясно, что нет тут больше мора.

* * *

Семь дней Марчук, Карницкий и Паник Куликов пробыли в Хлюстовке. Адриан вспомнил, как ходил за скотом, научился доить коров. Маг заставлял сельчан пить парное молоко прямо из-под коровы, потому как в нем жизненная сила плещется. Марчук готовил болтуньи, протирки и похлебки для болезных. И с каждым днем было видно, как крепнут люди. Они все еще выглядели оголодавшими и тощими, но понемногу разглаживалась кожа на лицах, появлялся румянец и блеск в глазах, худые руки и ноги наливались силой. Так что к седьмому дню большую часть работ орденцы смогли переложить на самих сельчан.

Путило уезжал и приезжал через день. И хотя он соглашался, что люди выглядят лучше, но солдат не отзывал и заграждения не убирал.

— Марчук, ну, ты ж меня понимаешь… А вдруг ты ошибся? Не могу я так рисковать.

На пятый день приехал и Молчан, не дождавшийся своих Стрел и Молотов обратно. Разругался с Путилой вдрызг, но так и не сумел его переспорить. Пообещал вызвать главного мага из Белоцарска, чтоб хотя бы тот вразумил упрямца.

А на восьмой день на взмыленной лошади прискакал незнакомый Адриану мужчина, подбежал к заграждению и попытался его отодвинуть. Только он был настолько измучен, что ничего у него не вышло. А там и солдаты подскочили, оттащили назад.

— Нет! Откройте! — закричал он. — Там не хворь! Там магия! Нужно выпустить людей! Иначе все умрут!

Оказалось, что это поборгский Стрела, который всё это время гонялся за чужаком, оставившим жаровню. Нашел его, а точнее ее, в жарнике в другой деревне, за десятки верст отсюда. Сразу убивать не стал, расспросил иномирку о той хвори, что она принесла за собой.

— Она сказала, что ей стало дурно на второй день, как здесь очутилась. Жар, озноб, бред. Чудом набрела на деревню, постучалась в крайний дом. На улице ливень стоял, она вся в грязи, трясется. Вот сельчане ее и пожалели, поселили в бане, принесли сухой одежды, одеял, горячего отвара. Несколько дней она болела, потом пришла в себя, а баню согревала своей жаровней. Видимо, именно тогда женка поняла, что девка-то чужачка, испугалась, потребовала, чтоб муж прогнал ее. Грамотею говорить не стали, чтоб не заругал, что сразу не рассказали о пришлой. Но чужачка не обиделась, а подарила им в благодарность жаровню, научила, как ее пробуждать и усыплять. И ушла.

— Полагаю, что подарок был сделан не от чистого сердца, — сказал Карницкий, услыхав эту историю. — Не могла чужачка не знать, что у нас худо с магией.

Но поборгский Стрела возразил:

— Не знала. Дура она мелкая. Ей хлюстовские-то рассказали и про Орден, и про иномирцев, но она решила, коли один раз свезло, так и другой повезет. Снова подхватила какую-то хворь и сдуру вышла к людям, а те уж не сплоховали и засунули ее в жарник. Знаете, зачем она к нам в мир пришла? Погулять решила! Набрала амулетов целый мешок и сбежала. Есть у них там особое место, откуда можно в иные миры пойти, так она не глядя шагнула и вышла у нас.

После слов своего же подчиненного Путило не смог дольше тянуть и разрешил снять оцепление.

С Хлюстовкой Карницкий расстался с облегчением. Слишком хорошо он помнил, как с Марчуком и Паником выносили легкие иссохшие тела из домов, как рыли общую могилу, как опускали покойников друг на друга. Потом Марчук сложил общий дом сверху, и Адриан всякий раз, как вспоминал о той могиле, думал: «А годится ли один дом для стольких душ? Не будет ли им тесно? Не перепутает ли Яков, сын Спаса, души, отправит ли каждую куда полагается?»

А вот с Паником Адриан за эти дни сдружился и уже не находил нелепым ни его вид, ни скромные усики. Много они переговорили в эти дни, многое друг о друге узнали. Благодаря магу Карницкий поменял мнение о том, кем ему быть в дальнейшем.

— Меня звали остаться на Хребте. Там магов много. А еще тысячи записей о попаданцах из магических миров. Можно всю жизнь изучать их, разгадывать, что там заложено, прикидывать, а нельзя ли применить у нас какие-то придумки! Но я сам попросился обратно, в Белоцарск. Я полагаю, что раз у нас иной мир, то и магия должна быть иной. Нельзя придумать что-то новое, если ковыряешься в старье. Я хочу создать нашу магию! Понимаешь? Вот взять хотя бы эту жаровню. Если я сумею разгадать, как сделана эта пластина, и сумею сотворить что-то похожее, то орденские амулеты не придется возить на Хребет и ждать, пока их снова наполнят маной. Материал сам будет потихоньку собирать энергию, и амулет снова сможет работать. Маленький кусочек особого вреда не причинит, ну будет несколько дней тебе плохо, как при золянке, зато потом — полный амулет! Разве не замечательно выйдет?