В ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ОТНОШЕНИИ, ВАЖНО ПОНЯТЬ, ЧТО ПРОСТОЙ ФАКТ ДАЧИ ПОКАЗАНИЙ И РАССЛЕДОВАННИЯ ОКАЗЫВАЕТ ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ВЛИЯНИЕ. Как только человек попадает под перекрестный допрос, он может быть парализован процедурой и признаться в поступках, которые он никогда не совершал. В стране, где распространено принуждение к расследованиям, растет подозрение и нестабильность. Все заражаются чувством всемогущества следователя. У прослушивания телефонных разговоров, например, есть такая сила; ему доступны тайны других. В психологических кругах, уделяют теперь большое внимание воздействию опросов и допросов на людей. Психологически допрашивающий должен знать о различных межличностных процессах, вовлеченных в этот вид общения; если он не будет этого знать, то не сможет узнать, где находится правда. Вместо этого он получит ответы, которые скрыты в его собственных вопросах, ответы которые могут иметь мало общего с реальной правдой. Этого не происходит только в тогда, когда оба и допрашивемый и человек, который допрашивает - недобросовестны. Это может случится несмотря на их лучшие намерения. Каждый привносит в допрос суммарный итог всех его более ранних межличностных отношений. В начальных вербальных "пробах и ошибках", которые мы можем назват периодом разнюхивания, каждая сторона мобилизуется, чтобы узнать слабые места и ожидания другой стороны, в то же время пытаясь скрыть свои слабые места и подчеркивая свои преимущества. Человек с улицы, которого внезапно допрашивают, имеет тенденцию отвечать то, что ожидает допрашивающий.
Каждый разговор, каждое вербальное общение, повторяют по крайней мере до некоторой степени, форму раннего вербального общения ребенка со своими родителями. Для мужчины или женщины под следствием, следователь становится родителем, хорошим или плохим, объектом подозрения или подчинения. Так как сам следователь часто не знает об этом неосознанном процессе, результат может запутать битву подсознательных или полубессознательных тенденций, в которых произнесенные слова часто являются просто прикрытием для полного подозрения разговора между более глубокими уровнями обоих лиц.
Все люди, которые систематически опрашиваются или в суде во время запроса конгресса, или устраиваясь на работу или проходя медицинское обследование, чувствуют себя беззащитными. Этот факт сам по себе вызывает странную защитную психическую позицию. Эти отношения могут быть полезными и защитными, но иногда они могут быть вредными для человека. К примеру, когда человек ищет работу, он заволноваться и в своём рвении "произвести хорошее впечатление" и "постараться изо всех сил", он может произвести плохое впечатление и пробудить подозрение. Поскольку не только то, что мы говорим, но и то, как мы говорим, может указать на нашу честность и устойчивость. Нервные звуки, жесты, паузы, минуты молчания или заикание, могут нас разоблачить. Агрессивное рвение может спровоцировать у нас излишние высказывания. Сдерживание может воспрепятствовать нашей излишней разговорчивости.
Ответчик в судебном иске или в расследовании, защищается не только от выдвинутых против него обвинений или вопросов, на которые он должен ответить, он защищается еще больше от своей собственной неосознанной вины и своих сомнений относительно своих возможностей. Множество моих коллег по медицине и психиатрии, которые привлекались, как свидетели-эксперты в судебных делах, рассказывали мне, что в тот самый момент, когда они находились под перекрестным допросом, они чувствовали себя обвиняемыми и почти осужденными. Перекрестный допрос часто казался им не сколько способом достичь правды, сколько формой эмоционального принуждения, которое оказывало большую плохую услугу и фактам и правде. Это причина того, что каждый вид официального расследования, легко может стать официальным принуждением. Свидетели и подсудимые страдающие от острогой фазы испуга, могут стать отвратительным оружием тоталитаризма.
Поскольку для психологов и психиатров эти факты представляют ценость, в их кругах сейчас имеется сильная тенденция, применять то, что мы можем называть, как «пассивная техника опросов». Когда вопросы задающего не направлены ни на какой определенный ответ, они способствуют ответам по личной инициативе опрашиваемого человека, из-за его собственного желания общаться. Нейтральный вопрос, "Что сделали затем?" вызывает более свободный и более честный ответ, чем вопрос "После этого Вы пошли домой?"
Свидетель и его субъективные показания
В последние годы мы видели длинный парад отрекшихся коммунистов, которые свободно и открыто свидетельствовали о своём прошлом. В настоящее время у нас есть другой тип парада: отрекающийся рассказчик. Как мы можем узнать правду во всем этом болоте противоречивых свидетельств? Как мы можем оградить себя от запутанности противоречивых свидетельств мужчин и женщин, чьи слова могут повлиять на направление нашей национальной активности? Как научиться оценивать, что они говорят? В психологическом отношении, насколько надежны их свидетельства, дружественные ли они или нет?
В целом мы можем сказать, что те, кто больше всех выступает с оскорбительными заявлениями - наименее надежен. Многие из них - мужчины и женщины, в прошлом принявшие тоталитарную идеологию из-за своего собственного внутреннего чувства ненадежности. Позднее наступил момент, когда они почувствовали, что избранная идеология их подвела. Не смотря на то, что она неуклонно удерживала их разум заключенным в тюрьму в течение долгого времени, с этого момента они стали способными полностью отбросить систему. Они это сделали благодаря процессу внутренней реструктуризации старых наблюдений и убеждений. Однако то, что они потеряли, было просто особым набором жестких идеологических правил. Большинство из них вместе с этими правилами не потеряло ни своей скрытой ненависти, ни изначальной ненадежности. Возможно, они подчинились политической идеологии, которая предложила им защиту и оправдания, но они сохранили свое негодование.
Достаточно легко найти людей, которые ищут насущное святилище в некоторых других строго организованных институтах. Поскольку теперь они видят вещи иначе, старые факты и понятия приобретают другое значение. Все же, все время, когда-либо - присутствующее стремление к самооправданию и самоискуплению, которое функционирует во всех людях и которое в этих случаях мотивировало прежнюю преданность Коммунизму, работает. Теперь они должны доказать свою невинность и свою преданность недавно принятым идеям. Их эмоции, теперь уже в новом облачении, все еще направлены на цель самооправдания.
В глазах новообращенного, новый взгляд - новое расположение внутренних требований и способов их удовлетворения - логичен и рационален также, как и его бывший набор ожиданий и удовлетворений. Теперь он вновь открывает некоторые события из давнего прошлого. Его бывшие друзья становятся врагами; некоторые из них выглядят, так это или иначе, как заговорщики. Он сам не способен различать правду и фантазию, фактическую и субъективную потребность. Следовательно, может иметь место, полное искажение восприятия и воспоминаний. Он может ошибаться в своих собственных воспоминаниях и этот процесс — один из преобразующих процессов, о которых сам новообращенный в большей части не знает. Я ярко вспоминаю один пример такого поведения во время Второй мировой войны. Бывший нацист стал храбрым членом антифашистского подполья. Он стремился исправить свое прошлое поведение нет только борьбой с нацистами, но также и распространяя все виды провоцирующих беспокойство слухов о своих бывших друзьях. Он думал, что заставляя их выглядеьб более жестокими, он сможет показать себя более преданным.
Точно так же, опровержения и ошибочные заявления, которые могут быть сделаны новообращенным перед судом или Комитетом Конгресса, часто - не так сильно осознаются неправдой, поскольку они - продукты новых внутренних соглашений. Каждое обвинение новообращенным своего прошлого, может быть сплетено им в новый инструмент для применения в процессе самооправдания. Только у некоторых людей есть моральная храбрость признать сделанные в прошлом реальные ошибки. Расстояния между ложью во спасение и избирательной забывчивостью и подавлением, часто очень коротки. Я открыл это для себя во время исследования участников сопротивления, которые были в руках нацистов. Я обнаружил, что от них было почти невозможно получить объективную информацию о том, что они сообщили врагу после пыток. Сообщая о своём принудительном предательстве, они немедленно окрашивали свои истории ложью во спасение и вторичными искажениями. В зависимости от своего чувства вины, они либо слишком обвиняли себя, либо вообще не находили никаких недостатков в своём поведении.
