Он положил руку на стол директора музея и разжал кулак – на его ладони была открытая грецкая скорлупа.

– Вам удалось?! – прошептал Плещеев.

– Представьте себе. Но путь к этому открытию был очень непрост.

– Догадываюсь, Андрей Петрович, – кивнул директор. – А вы мастер на все руки, как я погляжу…

– А вы – счастливый обладатель еще одного экспоната из быта графов Оводовых. – Крымов взглянул на часы. – Сейчас он будет здесь. И я вам обоим расскажу эту историю. – Детектив обернулся. – О, я уже слышу его тяжелые шаги…

– И что я делаю в этом месте, кто мне скажет? – послышался из холла голос с легкой одышкой. – Эй, люди?!

– Да-да, – с ехидной улыбкой кивнул Плещеев, – и запах кошек чую тоже.

Вскоре Андрей Крымов поведал двум старикам, как сложились обстоятельства этой трагической детективной истории.

А начал он так:

– Уважаемый Платон Платонович и не менее уважаемый Петр Семенович. – В его голосе зазвучал тон строгого учителя. – Прошу быть внимательными и не коситься друг на друга враждебно, чем вы сейчас и занимаетесь, отвлекая себя и меня.

Те натужно засопели, только один тоненько, а другой низко, но смирились. С этим норовистым детективом трудно было спорить.

– Итак, когда-то граф Дмитрий Иванович Оводов взял на воспитание девочку из обедневшей дворянский семи Черкасовых, своих дальних родственников. Она росла бок о бок с юношей, молодым графом Павлом Дмитриевичем. Нет ничего странного в том, что девочка прониклась к красавчику невинной детской любовью. Но тот был отдан учиться морскому делу в далекую Великобританию. Повзрослевшая Мария Черкасова, ставшая красавицей, привлекла внимание старого графа. Хотя пятьдесят лет – разве это старость? – усмехнулся детектив. – По нынешним временам – жених!

– По нынешним временам и я жених, – пробурчал Рыков и кивнул: – Даже Платон, а он старше меня на пять лет…

Плещеев занервничал.

– Не будем отвлекаться, – продолжал Крымов. – О Павле у нее остались только воспоминания. А ей уже исполнилось восемнадцать, еще пара лет и, по меркам девятнадцатого века, – старая дева. Так или иначе, она ответила взаимностью графу, который, разумеется, собирался жениться на юной красавице при первой возможности. Судя по семейным письмам, выставленным в экспозиции, и фотографиям с Елисейских Полей, это случилось, когда они отправились в Париж. Граф знал, куда надо везти девушку. Там они и обручились. Свадьбу решили сыграть после возвращения. А когда приехали, обнаружили в доме молодого офицера – Павел Дмитриевич вернулся. Он и учебу закончил, и в обеих Америках успел побывать. Потянуло домой – на месяцок, прежде чем отправиться в Константинополь, потом в Китай и Японию. И, конечно, он тотчас влюбился в юную красавицу. Но она уже принадлежала его отцу. Хотя чувства к молодому графу у нее тоже остались, а возможно, вспыхнули с новой силой. В один из вечеров Павел Оводов ворвался в комнату Марии, которая металась по своим покоям, не зная, как ей быть, и взял ее буквально силой.

– Откуда вы это знаете? – подозрительно спросил Платон Платонович. – Опасное обвинение, детектив!

Крымов вопросительно посмотрел на Рыкова.

– Вы понимаете, о чем я?

– Так это о нем рассказывал Митрофан Пантелеевич? – вскинул брови краевед-кошатник. – Красные шторы? Вы уверены?

– Именно – красные шторы, – кивнул Андрей.

– О чем знаете вы оба и не знаю я? – возмутился Плещеев.

– Платон Платонович, скоро вы все узнаете, – успокоил его Крымов. – Разумеется, Петр Семенович, это был молодой граф. Чего бы ей метаться, если должен был прийти старый граф, как мы его называем? Они и так жили вместе. И вспомните ее слова: «Прошу тебя, нет! Я так не могу!» – И слова мужчины: «Сможешь, никуда не денешься!» Так мог сказать только тот, кто ждал давно и терпеть более не мог. Человек бешеных страстей, каким и был Павел Оводов. Он получил то, что хотел. И с этой ночи весь дом обезумел. Дмитрий Иванович заказал портрет Марии; написанный очень круто, насколько я могу судить, он выдавал всю ту мятежность, что охватила душу несчастной Черкасовой. Павел Дмитриевич, едва они оставались наедине, настаивал на новых встречах и близости, но Мария отказывала ему. Во время одной из таких сцен молодой граф буквально обезумел, он требовал, чтобы она уехала с ним. Тут и застал их Дмитрий Иванович. Он ворвался в покои невесты с револьвером, но и в руке сына было оружие – кольт «Миротворец».

– Митрофан Пантелеевич ничего не говорил об оружии в руках молодого графа, – воспротивился Рыков.

– Правильно, потому что он застал самый конец этой сцены. Итак, было два выстрела. В итоге – убитая Мария Черкасова, застреленная собака, изувеченная рука Павла Оводова. Что же случилось? Ни один из трех револьверов, находившихся в арсенале графа Дмитрия Оводова, не участвовал в той стрельбе. Калибр не соответствует. Я проверил, и криминалисты подтвердили. Уверен, старый граф вообще не стрелял.

– Но общепринятая версия… – попытался воспротивиться Плещеев. – Как же…

– Она неверна, Платон Платонович. Ошибочна. Думаю, дело было так. Будущий пират и разбойник, хладнокровный убийца, готовый пойти на любое преступление, Павел Оводов угрожал отцу и Марии оружием. Наверное, говорил, что убьет ее, отца и застрелится сам. В духе Серебряного века, когда они и жили. Пес не выдержал и бросился на Павла Оводова, тот закрылся левой рукой, но успел выстрелить два раза. Одна пуля досталась Арчибальду, другая – Черкасовой. Не думаю, что молодой граф хотел убить Машу. Но когда человеку отсекают пальцы, он может пальнуть куда угодно. Свинцовые горошины идентичны – обе пули от «Миротворца». Отцу так и не хватило сил нажать на спусковой крючок и выстрелить в сына. Тут ворвался дворецкий Митрофан и застал картину, о которой потом рассказал своим детям. Пуля, убив Машу, оказалась в скорлупе грецкого ореха, из которого позже и была создана миниатюрная шкатулочка. – Крымов указал на стол. – Вторая пуля, убившая Арчибальда, – он достал из кармана кусочек свинца в крохотном полиэтиленовом пакетике, – была найдена мною в могиле пса. Да, да, Платон Платонович, не удивляйтесь, я ночью проник в музейный дворик и эксгумировал его тело.

– Какой вы авантюрист, однако, – неодобрительно покачал головой Плещеев. – С вами держи ухо востро…

– Обижаете! Не я ли вам принес золотой крест Оводовых, который достал из второй могилы – Марии Аркадьевны Черкасовой?

– Вы и там побывали?! В селе Елесеево?!

– И там побывал. Сыщик я или нет? Пуля пробила сердце молодой женщины, сломала ребро и дальше ушла по траектории – в буфет, в шкатулку и в грецкий орех. Остальное известно: от Митрофана граф Оводов откупился, тело Машеньки отправил ее отцу, а сына выгнал вон и лишил наследства. Впрочем, оно ему не понадобилось: молодой граф Оводов обокрал британскую казну и растворился в мире с горой африканских алмазов.

Оба старика с удивлением уставились на рассказчика.

– Эту историю я вам расскажу чуть позже. За бутылкой коньяка, которая причитается с вас, Платон Платонович. Заодно и с коллегой на мировую выпьете. – Он кивнул на Рыкова.

– Я-то не против, если коньяк с Платона, – миролюбиво съязвил старый кошатник.

– Да хоть две, – по-гусарски ответил Плещеев.

– Вот и отлично, – одобрил его реакцию Крымов. – Я заканчиваю. Старый граф нашел искусника Иоакима Самсонова, и тот смастерил из пробитого ореха махонькую шкатулку с секретом. Остается последний вопрос, еще одна улика и третий экспонат для вашего музея, Платон Платонович. У вас есть лопаты? В подсобке?

– Две штуки, – ответил Плещеев.

– Ну вот, как раз для вас – я уже рылся в вашем дворе. Там земли-то всего двадцать сантиметров. А я буду на подхвате.

– Пошли, – кряхтя, встал со стула Рыков. – Платон мне друг, но истина дороже. Когда я еще в такой истории поучаствую? Пошли, Платон!

Два старика копали на зависть слаженно. Пожелтевший тополь шумел над их головами. Остро пахло мокрой землей. Крымов смотрел и радовался. Любовался ими! Столько лет враждовали – и вот тебе, работают вместе. А там, глядишь, и дружба вернется.