– Что мне делать? – услышал Лок чей-то незнакомый голос. – Что у меня теперь осталось?

* * *

Воронцов посмотрел на лицо мертвеца, запечатленное в мертвенном сиянии фотовспышки, провел пальцем по увеличенной фотографии. Потом он поднял голову.

– Значит, след ведет в никуда?

Дмитрий мрачно кивнул, снова напоминая обманутого ребенка. Это выражение стало уже обычным для него.

– Санитар из больницы Фонда Грейнджера. Мы знаем о нем все. Ты проверял его комнату в общежитии, ты можешь дать отчет о его передвижениях, привычках, друзьях, сексуальных склонностях, – все, кроме того, почему он был заинтересован во встрече с Хусейном.

Дмитрий стыдливо кивнул.

– Он даже не был наркоманом?

– Нет.

– И по результатам обыска нет никаких оснований предполагать, что он занимался распространением наркотиков?

– Никаких.

Воронцов вздохнул и покачал головой. Глаза жгло, словно под веки насыпали песку. На улице неохотно занимался день, окна были покрыты морозными разводами.

– Значит, не обнаружив героина на квартире у Хусейна, мы проверили каждого подозреваемого, проследили каждую ниточку, так? И ничего не нашли.

Воронцов невольно симпатизировал Дмитрию, ерзавшему на своем стуле. Сам он не мог испытывать такого острого чувства вины. Меа culpa.

– Послушай, я никого не виню, – добавил Воронцов. – За исключением, быть может, того ублюдка, который успел вовремя выдать план операции. Но не тебя и не Любина, доказавшего умышленность взрыва.

Любин улыбнулся и провел рукой по своей густой шевелюре, а затем разом посерьезнел, словно сочтя такое выражение более подходящим для дискуссии.

– Итак, что будем делать? Это не настоящие террористы, верно, Любин? То есть это не какая-то отдельная группа, собирающая средства на оружие контрабандой героина?

– Это один из обычных источников дохода, товарищ майор. А вы как думаете?

– Нет, – твердо ответил Воронцов. – Единственные здешние террористы – это янки и русские предприниматели, – он горько усмехнулся. – Все было сделано слишком аккуратно. Террористы ведь не стали бы открыто предупреждать нас?

Любин покачал головой.

– А значит, мы имеем дело с хорошо организованным бизнесом.

– Частью чего-то большего?

Воронцов пожал плечами. Солнце устало карабкалось по горизонту над автостоянкой.

– Надеюсь, что нет. Но террористы... это исключено. Они выпадают из общей картины. Они не смогли бы противостоять искушению взорвать газовую скважину или участок газопровода – хотя бы для того, чтобы заявить о себе. Да и кем они могут быть в конце концов – Труппой Арктических Рейнджеров – борцов за свободу"? Страна полна дерьма, но это мафиози и гангстеры, а не политики. Кого волнует политика?

– Тогда нужно отправиться в больницу и прижать кое-каких засранцев из нарокологического отделения, – предложил Дмитрий.

– ...или двинуть к шлюхам. Какой у нас любимый бордель? – глаза Воронцова оживленно блеснули. – Мы держали его под наблюдением до того, как приезд Хусейна перевернул все вверх дном.

Воронцов с опозданием подавил зевок. Бессонница была обычной гостьей в опрятной квартирке, где редко появлялся еще кто-нибудь, кроме него самого. Когда музыка приедается, книги перестают интересовать, а мысли так же мрачны, как и лицо, которое отражается в оконном стекле, становится нечего любить, нечего ожидать, не на что надеяться.

– У нас не было проверенной информации.

– Я знаю, – Воронцов встал и прошелся по кабинету к столу, где стояла кофеварка. Он наполнил чашки подчиненных, затем собственную. Кофе сближало, усиливало чувство общности, даже конспиративности.

Он был рассержен. Очень рассержен.

– Мы думали, будто кое-что нащупали, когда двое наркоманов умерли там от передозировки. Бордель казался удобным центром распространения, так как он обслуживает рядовых иностранных рабочих, а они-то и доставляют товар в Новый Уренгой. Но все пошло прахом, – Воронцов наклонился над исцарапанной крышкой стола. Его руки, сжатые в кулаки, лежали на двух стопках рапортов и свидетельских показаний. Потом он резко выпрямился и закурил сигарету.

Дмитрий с Любиным облегченно потянулись за своими сигаретами. Табачный дым, неизменный спутник раздумий, заполнил небольшой кабинет.

– Итак, кто же это? Уборщицы, санитары, сиделки из наркологического отделения или девки и их клиенты из лучшего борделя в городе? – он выпустил струю дыма в потолок. Любин сиял от удовольствия. Он был впервые неофициально допущен к доверительному разговору.

– Можно попробовать провести облаву в борделе, прежде чем слухи успеют... – Дмитрий умолк на полуслове и с силой потер лицо руками.

– Ничего, ничего. Мы постоянно должны напоминать себе, что у них есть источник информации внутри этого здания, – Воронцов мрачно взглянул на Любина. – Может быть, у них на крючке дюжина сотрудников. Так-то, молодой человек, от жизненных фактов никуда не уйдешь.

Он глубоко затянулся. «Мальборо», любимое курево американских ковбоев. Он слишком много курил: бессонными ночами, беспросветными днями.

– Ладно, нанесем визит сегодня вечером. В конце концов мы искали этот проклятый героин во всех других местах. Он не мог быть весь отмерен, продан и впрыснут за последние два дня! Так что, может быть, мы его там найдем... – Воронцов раскрыл первый попавшийся под руку отчет, затем второй, третий. Имена, даты, подозреваемые... Сотрудники госпиталя, уборщицы, проститутки, рабочие-газовики, приходившие в бордель, чтобы напиться, заплатить за секс, потом подраться на улицах... и забрать героин обратно на газовые скважины или в город.

Он сделал неопределенный жест и отодвинул папки в сторону.

– Как насчет ОМОНа? – спросил Любин. – Они на нашей стороне?

– Нет. Они винят нас в смерти одного из своих парней и требуют, чтобы мы нашли того, кто это сделал. А что касается помощи... забудьте о ней.

– Значит, мы остались сами по себе? – Дмитрий выглядел вполне довольным таким положением дел. Солнце постепенно утрачивало свой кровавый оттенок но по-прежнему низко висело над горизонтом.