Кто-то может сказать, что это навязчивая идея? Возможно. Но после того, как Курту стало известно, что Демьянов участвовал в операции по его дискредитации и высылке, Шлоссер уже не мог остановиться. Пока следует собирать информацию, а когда её накопится достаточное количество, можно будет и подумать о том, как этой информацией распорядиться.

30

Поезд шёл на север, к Воронежу. Именно к составу, везущему демонтированное промышленное оборудование в Пензу, прицепили «литерный» вагон чекистов.

Отпускать Демьянова из Москвы на юг, где сейчас вовсю гремели орудия, прорывающие советскую оборону в ходе реализации немецкого «Плана Блау», очень не хотели. Но Николай настоял на том, чтобы операцию по разоблачению попаданца провёл именно он. Всё-таки возможность «переселения душ» была и остаётся важнейшей государственной тайной, в которую посвящены едва ли два десятка человек на весь Советский Союз. И сопровождать человека из будущего решено было доверить уже допущенным к этой информации. Реалии же предполагаемого «времени отбытия из будущего» «объекта» и вовсе знал только один Николай Николаевич.

Да, как и обещал Эйтингон, Ушакова обнаружили по ориентировке, присланной из центрального аппарата наркомата. Обнаружили после того, как он купил билет из Россоши до Миллерово, и взяли под плотный контроль. А поскольку время не ждало, уже на следующий день Эйтингон, Демидов и Кузнецов на ПС-84 летели в Сталинград, откуда уже на трёхмоторном стареньком ПС-9 их забросили в окрестности Миллерово.

Чуть больше, чем в ста километрах, проходила линия «Миус-фронта», но основные бои всё ещё шли южнее Харькова. 57-ю армию практически полностью вытеснили на узкий плацдарм на правом берегу Северского Донца. А если быть точнее, то часть её дивизий отрезали танки Клейста, переправившиеся через реку и прорвавшиеся к Изюму. 6-я армия Паулюса деблокировала свою группировку, окружённую в Балаклее, и теперь при поддержке переброшенной с севера танковой дивизии из состава 4-й Танковой армии Гота двигалась на юго-восток, навстречу Клейсту. По сути, у Кузьмы Петровича Подласа, оставшегося вместе с окружёнными частями на правом берегу, шансов пробиться к своим нет. История повторяется, хоть и в куда меньших масштабах?

Да, куда в меньших, поскольку в «Барвенковский котёл» не попала 9-я армия, в основном успевшая переправиться через Донец. И ещё не попала 6-я, оказавшаяся между молотом и наковальней, между клиньями Клейста и Паулюса. Но севернее, от Харькова, немцы уже рвутся на стыке 28-й и 38-й армий в направлении Вейделевки, между Ольховаткой и Купянском. Пусть их успехи пока незначительны, но направление удара уже прослеживается.

В Крыму пока наступило затишье. И Манштейн с приданными ему румынами, и три советских армии выдохлись в весенних сражениях, и теперь накапливают силы перед решительным рывком немцев к Севастополю или на восток Крымского полуострова. Что именно предпримет на этот раз «идеолог Блицкрига» — сосредоточиться на уже второй с начала войны осаде главной базы Черноморского флота или скинуть 44-ю и 51-ю армии в море — пока неясно. Если исходить из логики, то предпочтительнее второе, чтобы постоянно не ждать удара по своим коммуникациям. Тем более, осада Севастополя без сверхмощной артиллерии, потерянной в ходе контрудара Приморской армии, может затянуться очень надолго.

Любопытно, что в этой истории Южным фронтом назначен командовать Жуков, «пожарный Сталина», как его уже прозвали немцы. Значит, Ставка придаёт направлению особое значение. А Малиновский направлен на Западный фронт атаковать немцев на дальних подступах к Москве. Ржевского выступа сейчас не существует, но линия фронта в конце зимы стабилизировалась лишь немногим западнее, чем было по воспоминаниям Демьянова.

Если учесть то, что Южный и Юго-Западный фронты с середины весны активно насыщались живой силой, оружием и техникой, то время есть как у группы Эйтингона, так и у Ушакова, если он действительно решил пробираться в Ворошиловград. Катастрофические последствия «Харьковской катастрофы» привели к масштабным изменениям линии фронта даже при худших для Красной Армии условиях только к середине лета, а сейчас лишь начало июня. Но и тянуть нельзя, чтобы успеть завершить операцию до того, как придётся «смазывать пятки», рискуя где-нибудь по дороге в Москву нарваться на прорвавшиеся немецкие танки. Поэтому, вылетая из столицы, Леонид Александрович дал указание не допустить отъезда Ушакова из Миллерово.

Впрочем, как оказалось, тот и не собирался менять привычную схему действий. Снял на несколько дней «угол» и принялся подыскивать варианты «заработка»: присматриваться к магазинам и богатым квартирам, заводить знакомства среди «блатных». А когда спецгруппа из Москвы прибыла в город, ещё несколько лет назад бывший административным центром Северо-Донского округа Азово-Черноморского края, было решено доставит его в отдел милиции «для проверки документов». Вечером, чтобы, если что, можно было оставить его ночевать в КПЗ. Мол, постовому показалось подозрительным то, что человек, последним местом постоянного жительства которого в документах значилась Свердловская область, каким-то образом оказался в Ростовской.

Впрочем, «отмазка» у Ушакова существовала, поскольку являлся уроженцем Ставропольская губерния, значительная часть которой ныне носит название Орджоникидзевского края. Этим объясняется и характерный малоросский акцент при совершенно русской фамилии.

Невысокий, даже ниже Николая, в этом теле имевшего средний рост, но жилистый, явно привыкший к тяжёлому физическому труду. Русоволосый, с карими глазами. Правая рука, ампутированная по локоть, в подвёрнутом внутрь рукаве тёмно-серого пиджака. Сапоги новые, хотя и давно не чищенные. Сатиновые штаны, обычные для простого народа этого времени. На голове, как и у практически всех мужчин, кепка: ну, не принято в это время ходить с непокрытой головой.

Демьянова нарядили в заношенную красноармейскую форму без знаков различия и пилотку без звёздочки. А чтобы прихрамывал естественным образом, под стельку сапога с брезентовыми голенищами приклеили камешек. Вот и получился из него комиссованный по ранению красноармеец, тоже задержанный для выяснения личности.

Активная фаза операции началась с того, что задержанным принесли ужин: чёрствый чёрный хлеб и «типа-бигус». А точнее — протушенную с прогорклыми крошечными кусочками сала гнилую квашеную капусту, исходящую мерзким запахом. Жрать это не стали даже оказавшиеся в «клетке» «приблатнённые», явно собирающиеся в очередную «ходку». Но они, просто побубнив себе под нос, презрительно вывалили «блюдо» в парашу. Хай поднял, как и было задумано, Демьянов, принявшийся требовать от охранника, чтобы тот сам жрал «это дерьмо».

— Ты, сука, тут, в тылу, жопу отъедал, пока я на фронте кровь лил, а теперь ещё и говно вместо еды подсовываешь! Вызови начальника, пусть посмотрит, чем невиновных людей здесь кормят!

— Где я тебе другую еду возьму? Какие продукты на кухню привезли, из тех вам еду и приготовили. И вообще молчи лучше, пока по зубам не получил.

— Вот, значит, как моя милиция меня бережёт? Фронтовику, раненому при защите социалистического отечества, зуботычинами грозится? Вместо того, чтобы поблагодарить за то, что я здоровья не пожалел, защищая Родину, меня запирают вместе со всяким уголовным элементом и грозятся побоями! Да я завтра в лепёшку расшибусь, а добьюсь, чтобы тебя на фронт отправили. И попрошу сделать то же самое тех невинных, кого вместе со мной закрыли потому, что кому-то взбрело в голову, будто я, фронтовик, или вот этот товарищ инвалид, не те, за кого себя выдаём. Верно, товарищ? — повернулся Николай к Ушакову. — Разом нас багато, нас не подолаты!

Ну, вот и спалился «гость из будущего»! От этого майданного лозунга вздрогнул так, будто его кнутом по спине стеганули.

А поскольку милиционер был строжайше проинструктирован не реагировать на дальнейшие возмущения Демьянова, он просто ушёл в дальний конец коридора.