Выслушав положительный ответ, Сталин продолжил.
— Сегодня днём случилось очень неприятное происшествие. Группа немецких дальних бомбардировщиков нанесла бомбовый удар по строительству очень важного промышленного объекта. Причём, сделала это совершенно безнаказанно. Мало того, руководство нашей противовоздушной обороны не может ответить на целый ряд возникших в связи с этим вопросов. Первый — откуда взялись эти самолёты в нашем глубоком тылу? Второй — что это были за самолёты? Третий — куда они улетели после бомбардировки? И четвёртый — как получилось, что германские самолёты сумели беспрепятственно обойти нашу ПВО? Поэтому нами принято решение снять с поста командующего противовоздушной обороной генерал-майора Громадина и назначить на эту должность вас. Вы не возражаете?
Несколько не то, на что рассчитывал генерал-лейтенант, но его никто не тянул за язык, когда он рапортовал о готовности выполнить любой приказ главы государства.
— Большое число жертв? — подтвердив согласие вступить в должность, поинтересовался Смушкевич.
— Дело даже не в количестве погибших и ущербе, нанесённом фашистскими стервятниками. Промышленный объект, как я и говорил, только строится, и на него даже не завезли оборудования. Дело в его местонахождении.
Сталин взял указку и её остриём обвёл небольшой кружок на карте СССР. За Уралом! Между Свердловском и Челябинском, в которых сосредоточен выпуск важнейшей для фронта техники. Невероятно! Как знал Яков Владимирович, так далеко мог забраться только единственный немецкий бомбардировщик FW-200 «Кондор». Если только это не был «полёт в один конец». Очень медлительная (крейсерская скорость на высоте немногим более 300 километров в час) и низковысотная (потолок меньше шести километров) машина, но позволяющая при максимальной топливной загрузке пролететь 4400 километров.
— Вы понимаете, что в случае последующих ударов по Челябинску, Свердловску или Молотову, совершенно незащищённым противовоздушной обороной, последствия будут намного более серьёзными?
— Понимаю. Но почему они бомбили не промышленные гиганты перечисленных вами городов, а всего лишь, как я понял, голые стены или даже фундаменты?
— Учитывая важность этого объекта для Советского Союза в будущем и интерес к нему со стороны немцев, это для нас как раз не является загадкой, — ушёл от прямого ответа Верховный. — Как нам кажется, это ещё и, в своём роде, опытный полёт. Разведав пути обхода нашей ПВО, в следующий раз они могут отбомбиться и по, как вы выразились, промышленным гигантам.
Прозвеневший телефонный звонок прервал их разговор, и Сталин какое-то время слушал чей-то доклад, лишь время от времени подтверждая, что слышит слова собеседника. Наконец, он положил трубку и обратился к новому командующему ПВО страны.
— По линии НКВД поступили доклады, что группу неизвестных самолётов сегодня видели восточнее Молотова и западнее Свердловска. Уже после бомбардировки её засекли в окрестностях Чкаловска и Гурьева. И везде их принимали за советские самолёты, совершающие перелёт на какой-нибудь другой аэродром. Буквально два часа назад их засекли севернее Астрахани, а час назад — близ Элисты. ПВО и авиации Южного фронта отдан приказ уничтожить эти самолёты, но это будет затруднительно из-за наступающей темноты. Немедленно направляйтесь в штаб противовоздушной обороны, куда будет стекаться вся информация об этом дерзком авианалёте. И в течение завтрашнего дня вы должны подготовить план предотвращения подобных пиратских нападений.
Вот так — с корабля на бал!
По дороге, в машине, выделенной для него из кремлёвского гаража, Яков Владимирович уже примерно прикинул часть маршрута стервятников. Немцы, скорее всего, воспользовались слабой заселённостью уральской тайги и полным отсутствием восточнее Волги средств противовоздушной обороны (насколько он помнил, эту территорию считали недостижимой для немецкой авиации, и на ней не размещали ни зенитных батарей, ни аэродромов для перехватчиков). А отбомбившись, вражеские машины продолжили маршрут по таким же пустынным местам, пока не вышли к окрестностям Астрахани и не взяли курс куда-то на юг Украины. Но о месте, откуда стартовали «Кондоры» (в том, что это были они, сомнений уже не оставалось), и конечной точке их маршрута он подумает над картой уже в штабе ПВО.
Ситуация, конечно, очень неприятная. Но и винить предшественника во всех смертных грехах Смушкевич не мог, поскольку вовсе не генерал Громадин принимал решение о «нарезке» округов ПВО. Впрочем, и сам он до сего дня не видел необходимости тратить силы и средства на прикрытие городов, столь отдалённых и от фронта, и от, тем более, государственных границ.
Пока он ехал, пришли новые известия. Где-то на юге Башкирской АССР зафиксировали падение тяжёлого бомбардировщика, экипаж которого выбросился с парашютами, и сейчас разыскивается местной милицией. В Заволжских степях севернее Астрахани произвёл вынужденную посадку ещё один многомоторный самолёт, сгоревший уже на земле. Близ станицы Кущёвской истребители Южного фронта уже в сгущающейся темноте вели воздушный бой с неизвестным бомбардировщиком, который загорелся и со снижением ушёл на запад, в сторону Таганрогского залива Азовского моря. У истребителей закончилось топливо, и они не смогли преследовать и добить «подранка».
Итого полторы (или чуть меньше, поскольку показания о количестве отбомбившихся по стройке самолётов «плавали» от 12 до 15) эскадрильи потеряли за вылет не менее трёх машин. Вполне приемлемый результат для столь дальнего и рискованного рейда. А значит, прав Сталин: удары по промышленным центрам Урала немцы могут посчитать вполне осуществимыми. И если они состоятся, то отвечать за «ловлю ворон» придётся уже ему, Смушкевичу. Удивило лишь то, что ни Председатель ГКО, ни кто-то другой так и не указали, какая такая стройка оказалась настолько важной для немцев, что они рискнули отправить на её замедление (даже не на полное уничтожение) полтора десятка (будем пока ориентироваться на эту цифру) очень дорогих машин и больше сотни хорошо обученных членов экипажей.
16
Празднование Международного женского дня прошло «в кругу семьи» и ограничилось вручением небольших подарков тёще и дочери. И не только из-за того, что шла война, но и потому, что в это время 8 марта, будучи официальным государственным праздником, не являлся выходным днём. К тому же, Николаю предстоял отъезд.
В первую командировку после госпиталя Демьянова отправили не куда-нибудь, а в Ленинград. В этой истории — не вымирающий от холода и голода в плотном кольце блокады, а просто прифронтовой город, с которым всё-таки сохранилось железнодорожное сообщение. Не ледяная «Дорога жизни» через Ладожское озеро, а именно «чугунка», проходящая по узкому коридору, на который гитлеровцев не пустили. Да, некоторое время фашисты имели возможность обстреливать её из дальнобойной артиллерии и практически ежедневно совершали авианалёты, но после зимнего контрнаступления, в ходе которого удалось оттеснить их от Тосно и Любани, артобстрелы прекратились.
Целью контрнаступления был возврат ещё и трассы Октябрьской железной дороги. Цели достичь удалось, но в районе Любани дорога по-прежнему оставалась в пределах досягаемости немецкой дивизионной артиллерии, и возобновить сквозное движение на этом участке пока не получалось.
В приёмной Сталина, куда вызвали Уполномоченного ГКО, присутствовал и Курчатов, и Николай понял, что разговор пойдёт о делах ядерного проекта, консультантом которого он оставался. А когда увидел в кабинете Вождя, Берию и (как выяснилось после представления) Ванникова, понял, что не ошибся.
За то время, пока Николай Николаевич болел, ядерщики добились очень неплохих успехов. После первой «Саровской поленницы», как Курчатов по аналогии с собранной Ферми в другой истории конструкцией обозвал опытный реактор (котёл в нынешней терминологии), эксперимент повторили в увеличенном масштабе, добившись отдачи реактора не в несколько десятков ватт, а в пару киловатт. И теперь приступили к расчётам опытного уран-графитового реактора мощностью 4–5 мегаватт.
