Единственное, что они могли и должны были делать в полном объеме – это спать, чтобы экономить воздух. Однако неровные жёсткие доски от их импровизированных нар, жестоко впивались в их уставшую плоть, заставляя время от времени вставать и совершать на ватных ногах медленные прогулки по замкнутому пространству, подобно животным в клетке. Приходилось даже специально подсыпать прах на свое лежбище, выравнивая и умягчая постель – только для того, чтобы потом не проснуться от жуткой боли в спине и от синяков на своих бедрах, которые еще долго напоминали о себе болезненными уколами при новом неловком движении или повороте на другой бок. И каждый следующий день был точно таким же, как и предыдущий, и не сулил им ничего нового. Они жили в ожидании чуда, которое могло бы освободить их от этого кошмара. Но чуда не было.

Все это происходило в звенящей пустотой тишине, при которой звук мыслей становился громче человеческой речи. И иногда эту тишину нарушал голос кого-то из обитателей убежища:

«Сергей, скажи, почему это с нами происходит?» – задумчиво произнесла Лиза, – «Чем мы все это заслужили? Разве нам мало было боли и испытаний в обычной жизни, что мы должны терпеть все это здесь?»

Услышав вопрос Лизы, Сергей еще глубже погрузился в свои мысли. И, несмотря на то, что вопросы Лизы были своевременными и казались ему очень важными, он не спешил на них отвечать.

«Что мы сделали не так?» – продолжала рассуждать Лиза, – «Несли миру Божье Слово, молились за погибающих, помогали всем, как могли… Неужели наша правильная жизнь не была такой в глазах Бога? Даже если так, чего Он от нас хочет? Почему не спасает, чего Он ждет? К другим уже, наверное, давно пришли спасатели… а мы тут сидим в кромешной тьме одни, позабытые всеми, и никто даже не знает, где мы…» – ее слова стали перерастать в плачь. «А может быть Бог нас просто оставил… как мы оставили того человека на дороге? Забыл и отвернулся от нас… а?» – окончательно скуксилась Лиза.

«Господь не покинул нас, Лиза», – тихо отвечал Сергей, – «иначе бы мы были уже мертвы. Отвернулся – возможно, но не оставил! Бог сохранил нас и привел нас в это место, где можем скрыться от напастей, которые пришли сейчас в этот мир. Только благодаря Богу мы избежали неминуемой гибели и можем, находясь здесь, в безопасности, рассуждать над смыслом своей жизни… Так давай же искать в этом волю Божью, а не быстрого решения своих проблем. Потому что все то, для чего мы жили раньше, ради чего трудились, поступали правильно, что искали, чем наполняли свои мысли и сердца, и что уже, возможно, потеряли – это не то, ради чего вообще стоило жить…» – рассуждал Сергей.

«Не говори так, пожалуйста», – перебила его Лиза, – «я верю, что увижу своих детей… и надеюсь, что мы сможем вернуться к прежней жизни, как только этот кошмар закончится. Это не обсуждается…»

В воздухе воцарилась неловкая тишина…

«А почему мы не можем уйти отсюда сейчас?» – после непродолжительной паузы воодушевившись спросила Лиза – «я так скучаю по дому, по деткам – все время о них думаю… Разве мы недостаточно долго здесь находимся?»

«Лиза, еще рано, выходить наружу очень опасно…» – спокойно ответил Сергей.

«Сереж… ну, ты даже времени не знаешь, как ты можешь утверждать, что рано?! Мы тут уже целый месяц сидим, как обезьяны в клетке… А наверху, вероятно, жизнь уже давно бьет ключом!»

«Не говори глупостей, Лиза, это невозможно! Мы здесь не больше трех недель – я считаю дни». Сергей принялся пересчитывать зарубки, сделанные им на палке.

«Какие дни ты считаешь, Сергей? Здесь нет дней – только ночи, которые друг от друга ничем не отличаются. Здесь даже завтраков нет – все перемешалось. Здесь только полдники… правда, вместо чая и печенья, которое ты спрятал – сырой картофель и морковь!» – Лиза усилила свой напор, дополняя его ропотом и претензиями.

«Нет, Лиза, мы не можем так рисковать… Даже если я сбился со счету, времени прошло слишком мало, чтобы можно было выйти наружу» – сопротивлялся Сергей.

«Знаешь, а я готова рискнуть! Мне есть ради чего рисковать, в отличие от тебя, потерявшего веру в жизнь! Твои страхи и опасения – это результат твоего пессимистичного настроения. Это место на тебя плохо влияет! Отсюда нужно срочно выбираться! Иначе мы просто сойдем здесь с ума!» – все сильнее и сильнее продавливала свою линию Лиза.

«Лиза, прекрати, выкини это из головы! Выйдешь из убежища – умрешь!» – крикнул Сергей.

«Пусть я умру, но хотя бы увижу своих деток…» – заплакала Лиза. Ее голос звучал с надрывом, тело сотрясалось от рыдания.

«Лиза, дорогая», – успокаивал ее Сергей – «выйдя наружу сейчас, ты получишь такую дозу радиации, что станешь опасной для других… И даже если ты сама выживешь, то станешь угрозой для тех, кто тебя окружает, в первую очередь, для наших детей! Поэтому перестань думать только о своих чувствах – сделай то, что будет лучше для них! Ты должна остаться здесь и ждать, пока уровень радиации не снизится, чтобы одним необдуманным решением не уничтожить все свои надежды.»

Лиза замолчала. Не то чтобы она была согласна с Сергеем, просто она очень боялась потерять единственное, что у нее осталось.

«И раз уж мы заговорили на эту тему», – выдержав паузу, продолжил Сергей – «прошу, выслушай меня, потому что от этого может зависеть то, как скоро мы выберемся отсюда и выберемся ли вообще…» – Сергей немного замялся, не зная как начать. «Лиза, я знаю, ты не хотела обсуждать эту тему раньше, не хочешь и сейчас, но реальность, в которой мы оказались с тобой, уже невозможно игнорировать. Мы здесь с тобою не случайно. Не по причине служения, и вовсе не из-за людей, нуждающихся в нашей помощи, – мы оказались здесь из-за себя. Препятствие за препятствием – Бог ставит нам очередную преграду, делая невозможным наше скорое возвращение домой. И очевидно от того, как мы усвоим этот урок, будет зависеть, где будет наше место в Божьем замысле… Понимаю, для тебя сейчас самое главное – вернуться домой к детям. И для меня это тоже важно. Но нельзя делать земной дом целью и смыслом своего существования, и смотреть на мир с точки зрения, как будет хорошо тебе и твоим детям. Это эгоистично. Возможно, именно это и хочет сказать Бог, удерживая нас здесь. И, как бы ты ни старалась, что бы ни делала, на какие бы жертвы ты ни пошла, всегда будет что-то, что будет стоять между тобой и твоей целью. Потому что то, к чему ты стремишься, стоит теперь между тобою и Богом, не позволяя тебе исполнить Божий план. И, да, сейчас мы с тобой заперты в этом маленьком подземелье, но это не могила, не тупик, и не ловушка, в которой оказались сегодня все люди наверху, без понимания происходящего, без раскаяния, без надежды… а это тесные врата, пройдя которые мы можем начать все заново, начать новую жизнь с Богом… В этом наше смирение, наш путь в вечность, который мы обязаны совершить!» – закончил Сергей.

Лиза не сопротивлялась. Она ничего не ответила, а только крепко прижалась к плечу Сергея, молча окунувшись в свои тревожные мысли о сказанном. А вместе с теплом от его тела, она наполнялась спокойствием и уверенностью, которая согревала ее душу.

Пребывая в нежных объятиях друг друга, Сергей и Лиза лежали так, казалось, целую вечность, пока не погрузились в безмятежный сон в надежде, что завтра они найдут ответы на все свои вопросы. Тишина вновь окутала их, смешавшись с уютным комфортом, пришедшим на смену страху и тревоге от их тяжелого положения. А колыбельная из капающей сверху воды, окончательно сломила все их попытки сопротивления текущему ритму жизни.

Глубокий сон, в который они обнявшись ушли, был самозабвенным и долгим. Впервые за это время, пока они находились в убежище, Сергей мог видеть сны. Во сне он стоял за кафедрой в большом зале их церкви и говорил проповедь об уповании и борьбе. Его слова, как будто бы сами срывались с его языка, наполняя душу умиротворением и надеждой, и эхом разносились дальше по пустым скамьям церковного помещения – в зале никого не было… Его никто уже не слышал… Свет погас. Осталось лишь некое мягкое свечение где-то вверху позади него, которое не могло рассеять окружающую тьму, но давало ему возможность разглядеть себя… Такого себя, каким он был на самом деле, а не таким, каким хотел казаться, находясь на этой сцене. И после всего этого он отчетливо услышал голос, громко резонирующий на фоне всех других шумов, так ясно и так реально сказавший ему единственную фразу: «Время идти».