Чего ждать пять минут – пора домой. И я отмела заключительный шопинг-тур по Милану – кто ж отмечает в одиночку?.. Михе решила сделать сюрприз, а потому из Шёнефельда вместо Михи меня до дома вез вот такой же поезд, как обогнал нас сейчас. Сама впихивала в него два тяжеленных чемодана. Дурная, конечно…

Ой, да ненавижу. Ведра соплей от мелодрамной супружеской измены – не про меня это. Ну, ждал-пождал-не дождался. С кем не бывает. Я только одного не понимаю: неужели у меня шаг такой тихий – как можно было не услышать?.. Короче, когда открыла дверь в спальню, увидела их там в кровати. Они сидели по подмышки в простынях – зануды, прям как в фильмах – и… ели мишек. Тех самых, марки Харибо.

Я совсем недолго их разглядывала. Не кричала, не истерила и даже почти не расстроилась. Вернее, я не помню.

У нас над кроватью висели – дорогие, сволочь – фотообои с Куэва де лас Манос – «Пещерой рук» в Аргентине. Что Линда ниже меня ростом – это я только что для себя выдумала, потому что с тех пор ни разу больше ее не видела. Наверно, тогда я так решила, потому что в сидячем состоянии ее голова не доставала до той «моей» руки в пещере, до которой обычно доставала я. Да и ноги, как я успела распознать под простыней, до «моего» участка на кровати тоже не дотягивались.

Потом, когда очнулась, нет, позже, много позже, я рассуждала, что это закономерно. Что Миха ведь высоченного роста, а такие обычно маленьких любят. Это должно было случиться рано или поздно – и о чем я только думала. А что звать ее Линдой, я бы даже не узнала, если бы Миха впоследствии на бракоразводных встречах периодически не муссировал ее имя.

Спустя часа два Миха нашел меня на Шпре, на Михаэлевом мосту. Он спортсмен, в прошлом – теннисист и одевается быстро. И все же того времени, чтобы преодолеть шок, испытанный при виде меня и моего шока, констатировать факт того, что я закрыла дверь в спальню и ушла, затем одеться, бросить Линде, чтоб одевалась и уезжала своим ходом, выскочить из дома, из которого минутой раньше выскочила я – всего этого мне хватило, чтобы прыгнуть в мини купер и «быть таковой».

Я ничего не взяла с собой – дома валялись телефон, ключи от квартиры, права и паспорт. Клянусь, не помню, где я шлялась и с кем повстречалась в пути. Когда «нашлась», в руках у меня был кулек айвовых карамелек от Фактуры, должно быть, купленных за мелочь в бардачке. Их магазин там неподалеку – кто меня знает, не специально ли за ними поехала… Не помню, от чего «очнулась», но знаю точно, что разбудил меня какой-то звук. Может, проплывало что-то под мостом, а может, засигналил кран со стройки – тот звук был первым, что я помню.

Что оказалась на «мосту Михаэля» – чистая случайность. Я, кажется, впервые на нем была и до того дня не знала даже, что он есть и что так называется.

Через минуту появился Миха – по GPS нашел машину, а в ее радиусе меня. Должно быть, вычислил со спины – несмотря на декабрь-месяц, берлинский и довольно мерзкий, я была в розовых балетках. Наверно, цапнула первое, что попалось, обулась и вломила.

Он подошел ко мне вплотную, я увидела его лицо, и тут ко мне резко вернулась память: я вспомнила, кто я и кто он. Помню, я только склонила набок голову и побуравила его немножко взглядом, не говоря ни слова. Он протянул ко мне руку, ту самую, которой совал в рот мишек. Ту, которую – да почем я знаю? – возможно, до того совал в Линду. Об этом я подумала, меня стошнило, и я, представив, что блюю ему в лицо, блеванула прямо в реку.

Харибо, радость детей и взрослых… Тогда я была на третьем месяце, но Миха ничего не знал. Блеванула тоже не поэтому – токсикоз на тот момент прошел уже вроде.

Впервые в жизни я решилась на сюрприз, хоть не люблю сюрпризов – получать, да и преподносить – тоже. Вот и нечего было отступаться от собственных предпочтений. Детей-то он давно хотел, а я все «то работала, то доучивалась, то и то, и другое». Чуть-чуть опоздала, в общем.

Кто мне теперь поверит, что давно уж не реву ночами, не скукоживаюсь при виде животов, подгузников, колясок?.. А вот клянусь.

Я и сейчас не думаю рыдать – просто неловко улыбаюсь Михе, взглядом прошу прощения за то, что влезла в его бардачок. Но он отмахивается удивленно: мол, о чем это я – наоборот, должна чувствовать себя, как дома.

То же простецкое отношение руководило им, когда предложил сегодня подбросить. С теми же мыслями отдал мне тогда мини купер и квартиру тоже сам предложил оставить за мной – чтоб не парилась с поисками новой, а он, они себе найдут, мол. Я и оставила было, но потом не смогла – переехала в другую, поменьше, но там же, в Панкове. Когда встречались в кафе для обсуждения бракоразводных деталей, спокойно и без пафоса намеревался заплатить за меня. Отказываться было глупо, тем более, что на тот момент мы общались максимально спокойно, нейтрально даже. Поэтому я нашла другой предлог, чтобы встать из-за столика первой и заплатить за себя самой.

Осознаю не без некоторого раздражения, что для него после всего этого, этого «почти года», должно быть, не утеряла статуса типа-жены или же родственницы.

Я будто и не исчезала из его жизни. Если уж на то пошло, то изначально расходиться со мной и сходиться с Линдой он, по-моему, не собирался. Возможно, я бы не узнала ни о чем, если б не сюрприз. И если потом он – недолго – мучился угрызениями совести, то состояния этого я в нем не застала.

Благодаря сюрпризу Миха стал мне чужим – я перечеркнула его жирно и размашисто. Наверно, в тот самый момент с мишками. Нет, без драм и бабской мстительности. Это произошло само собой – видимо, не могло быть иначе.

Не знаю, настраивался ли он на заветные «год и месяц». Я не выясняла – взяла за постулат что в силу «отягчающих» нам полагается «в ускоренном порядке» и что мы оба этого хотим. А год и месяц пронеслись в ускоренном порядке с приходом дня X, и с того момента мы лишь толкали перед собой условности. На развод мы с ним подали максимально скоро, не знаю, кто из нас торопился сильнее. Может, Миха благодарен был, что я не затягивала. Может, даже думал, что я это – сделать ему приятно.

– Возьми, – кивает он мне сейчас.

Мол, что тут такого – угощайся. Что я терпеть их не могу, именно их и только этот сорт, он за все годы так и не понял.

– Нет-нет, я… Желудок желатин не принимает.

– Да, Линда сейчас их тоже не может есть.

Я рада сменить тему и интересуюсь:

– Когда у вас?..

– Не скоро. Пять месяцев еще. Чуть больше.

Этого срока мне не вспомнить, поскольку так и не пришлось на нем побывать, думаю машинально и безэмоционально.

– Как ты?

Это он – мне и это уже лишний вопрос. Спросил бы еще впридачу, что там показал сегодня мой экспресс-ковид-тест – с него станется.

– Нормально, в общем-то. По обстоятельствам.

– Все мы так, – замечает он степенно и спокойно. – Все это еще до-олго будет нас сопровождать…

А я беру курс, чтобы вылавировать от назревающего корона-смолл-тока, а то, глядишь, сейчас пойдем друг другу рассказывать последнюю инцидентность:

– Да-да, – говорю, – корона-атрофия. Плюс грядущая паскудная берлинская зима. И – тендера, тендера… Куда мы столько хапаем, ума не приложу.

– Да, и мы, – живо кивает Миха.

Да что – вы?! – хочу вдруг крикнуть, но сама себя осаживаю.

– А вообще слава Богу, хоть работа есть по нынешним временам.

Пожалуй, Миха был единственным, от кого я пока не слышала этой поговорки – вот, услышала теперь.

Как-то незаметно добрались, проезжаем Алекс. По Карла Либкнехта обгоняем желтый двухэтажный автобус, такой же удивленный, как моя разворошенная и развороченная память.

Черт, кажется, накрапывает дождь. Прежде чем капли успевают леденющей сеткой покрыть лобовое, замечаю, как слева от нас на площади плиты, которыми вымощен Алекс, меняют цвет от дождя. Это наводит меня на мысль об обиде или заболевании. Насчет заболевания как раз подходит.

По правую сторону на Карла Либкнехта – кабаре-бар такой. Кабаре – так тут называют стэнд-ап-камеди. «Sündikat» гласит его название. Это игра слов. Sünde – значит грех. Излишнее святошество да морализм – дело, конечно, тоже неправильное, но в Берлине, скорее, от обратного. И та форма, в какой этот самый грех подают и выставляют напоказ здесь – программа кабаре-бара сулит «берлинское камеди» – тоже ничего хорошего не предвещает.