* * *
Судьбы Греции в 1830-е годы, в отличие от предшествовавшего десятилетия, решались за ее пределами. В Лондоне заседали послы держав-покровительниц – Великобритании, России и Франции.
Конвенция от 7 мая 1832 года, под которой стояла подпись и представителя Баварии, определила статус государства как независимой наследственной монархии под гарантией трех дворов. В страну прибыл отряд баварских войск в 3500 солдат и офицеров. До совершеннолетия Оттона (1835 год) страной управляло регентство из трех баварцев. Гаранты предоставили королевству кредит в 60 миллионов франков на государственное обустройство.
Юный Оттон прибыл в Афины, ставшие столицей, в 1833 году на британском фрегате «Мадагаскар», в Морее квартировали французские войска под командованием генерала Мезона. Эскадры трех держав покинули греческие воды, однако англичане не отказались от «морских прогулок» вблизи берегов Эллады, а то и с заходом в порты, чтобы не исчезло впечатление об их морской мощи. Поблизости от побережья располагались Ионические острова, находившиеся во владении Великобритании. Российский посланник Г. А. Катакази писал о стремлении Лондона господствовать «в этих краях»[460]. В стране существовали три «партии» – английская, французская и русская, состоявшие из сторонников ориентации на Лондон, Париж и Петербург. Непосредственно после войны и Адрианопольского мира пророссийская пользовалась немалым влиянием, о чем можно судить по тому, что Национальное собрание провозгласило флагмана российской эскадры контр-адмирала П. И. Рикорда греческим гражданином, а группа сенаторов предлагала назначить его президентом правительства. Коллеги Катакази, посланники Англии и Франции, деятельно хлопотали в пользу «своих» греков, пристраивая их на влиятельные и теплые местечки в администрации и не забывая об их материальных интересах. Николай I считал подобные методы неподобающими и предписывал бороться за влияние в стране, действуя через короля. Особое значение он придавал переходу Оттона в православие, вероисповедание подданных. Попытки воздействовать на юного монарха через отца Мисаила, обучавшего его греческому языку, успехом не увенчались. Хлопоты по дипломатической линии, которыми занималась Х. А. Ливен, А. Ф. Матушевич и К. В. Нессельроде, постигла та же участь. Брак Оттона с принцессой Ольденбургской Амалией выдался бесплодным, так что испарились надежды и на будущее. Влияние «русской партии» покатилось вниз, многие ее сторонники перебежали к оппонентам, что сулило выгоды служебные и материальные. Спохватились в Петербурге с опозданием, обнаружив, что завоевывать влияние заново гораздо труднее, чем удерживать старое. Француз А. де Риньи стал в Греции контролером финансов, его соотечественник Ф. Грайар командовал жандармами, британцы Т. Гордон и Э. Масон стали соответственно начальником генерального штаба и генеральным прокурором. Когда же баварское регентство вздумало назначить английского генерала А. Черча греческим посланником в Петербург, терпение самодержавия лопнуло. Склонный к иронии Ф. И. Тютчев заметил, что британцам проще было бы назначить на сей пост какого-либо секретаря своего посольства в Петербурге, не пришлось бы тратиться на путевые издержки. В результате посланником стал бывший молдавский господарь М. Супу (Суцос в греческом варианте).
Баварократия, как именуется этот период в греческой истории, продолжалась 30 лет, первые три года ее осуществляло регентство, затем Оттон собственной персоной. Самое важное, чего ожидали жители, на три четверти селяне, – наделения землей, – они так и не дождались. Большие площади, оставленные сбежавшими турецкими землевладельцами, государство забрало себе. Правда, были приняты законы, предоставлявшие участникам революции право выкупить участки, но на условиях столь обременительных, что мало кто этим правом воспользовался. Лишь немногие крестьяне приобрели наделы в собственность, все прочие из поколения в поколение оставались арендаторами. Страна медленно и с трудом выползала из состояния безвластия и анархии. Были предприняты определенные шаги по разработке законодательства, приняты гражданский и уголовный кодексы, расширена сеть начальных школ, значительно увеличено число средних, создана административная система управления – деление на провинции (номы) и округа (епархии), – сохранившаяся в основе своей до наших дней. Церковь вышла из ведения Константинопольской патриархии и стала автокефальной. Ее главой объявили короля, что выглядело нелепо, – мог ли католик-монарх радеть искренно и самоотверженно о православии? С монастырями баварцы обошлись жестко, даже жестоко: монахов в возрасте до 40 лет вернули к светской жизни, число монастырей сократили с 524 до 146; чувства верующих были оскорблены. Распродажа имущества религиозных заведений, считавшаяся святотатством, вызывала озлобление прихожан.
Греческую армию преобразовали на баварский лад, большинство не только офицеров, но и солдат в ней составляли немцы. Участники войны за независимость были уволены из ее рядов с нищенским пособием, немалое их число от безысходности подались в разбойники. Деревня продолжала жить натуральным хозяйством.
Дипломаты и путешественники не скупились на описание разгула в Греции бандитизма, волнений в провинциях, преследований прессы, расточительства двора, бездумной растраты полученного от покровителей кредита. Но время брало свое, постепенно затягивались раны, причиненные почти что десятилетней освободительной войной и последовавшей за ней разрухой. Восстанавливалась мирная жизнь в селах, возрождались города. Приезжавшие в Афины после долгого отсутствия люди изумлялись – вместо поселка с покосившимися хибарами, над которыми возвышались величественные развалины Парфенона, их встречал немалый по тем временам город (25 тысяч жителей) с прямыми улицами, красивыми административными зданиями и даже первым на Балканах университетом. Не стыдно было взглянуть на возрожденные Афины. Столица!
* * *
Болгария в Адрианопольском договоре не упоминалась, генерал И. И. Дибич утешал жителей – наступит иное время и для них. Но тем ждать не хотелось, начался массовый отток населения – в Дунайские княжества и Россию. Эмиграция подданных встревожила султана Махмуда II, и, неслыханное дело, появился ферман, в котором падишах обещал беженцам, буде приедут назад, возвратить землю и имущество и гарантировать безопасность. И, действительно, многие подались назад. Но главное: болгарские земли, подступавшие к центрам империи, оказались вовлеченными в реформационный процесс – в Танзимат, в ходе которого рухнула основа основ державы, сипахийская военно-ленная система[461], доказавшая свою полную непригодность в минувшей войне. Средневековое конное ополчение не выдерживало боя с европейскими армиями. Сипахи зачислялись в формируемые кавалерийские полки, их тимары (наделы) поступали в государственный фонд: земля ведь, по Корану, принадлежала Аллаху, и распоряжался ею султан. В качестве вознаграждения бывшие тимариоты получали от казны ренту, равную их прежнему доходу землевладельца. Крестьяне превратились в наследственных держателей своих наделов за ренту, колебавшуюся от 710 до половины урожая в зависимости от местоположения и плодородия почвы. Сложнее обстояло дело в тех районах (главным образом на западе Болгарии), где существовала крупная частная земельная собственность. Здесь крестьяне превратились в бесправных арендаторов, иногда – в наемных рабочих; существовал и третий вариант, кесимджийство, когда в качестве арендатора выступала вся община. Но в любом случае власти не регламентировали отношений между землевладельцем и крестьянином, что тяжело сказывалось на положении последнего. Запад страны превратился в арену постоянных волнений селян.
В целом военно-феодальная система землевладения превратилась в государственно-феодальную. Казна предоставляла крестьянам право на землю и собирала причитавшуюся ренту. Создавшаяся ситуация имела в перспективе один плюс – при освобождении от власти Высокой Порты болгарские крестьяне становились собственниками обрабатываемых ими наделов, что и произошло.
