Высокая Порта вмешалась в события с опозданием, в октябре 1778 года у берегов Крыма появился ее флот. A. B. Суворов не разрешил турецкому десанту высадиться на берег, потребовав соблюдения 40-дневного карантина. Османскому адмиралу пришлось повернуть обратно. Только в марте 1779 года, исчерпав все возможные пути сопротивления, Порта сдалась и признала ханское достоинство Шагина. Казалось, все препоны преодолены, успех достигнут. Но нет. В 1780 году, в соответствии с изъяснительной конвенцией, российские войска были выведены из Крыма, в 1782 году началось восстание во главе с двумя братьями Шагина, тот бежал и добрался до форта Петровский на Азовском море. Потемкин привез беглеца в Кафу (Феодосию), Крым был снова занят войсками.

Представляется, что длительная, утомительная и дорогостоящая эпопея с водворением на ханство нужного человека сама по себе свидетельствует о предпочтительности, в глазах Екатерины и ее совета, мягкого варианта установления своего контроля над Крымом, без прямого его присоединения к державе. А. Фишер, автор монографии на эту тему, с некоторым изумлением отмечал: «Создается впечатление, что Россия искренно желала успеха новому независимому южному соседу» и удовлетворилась бы «дружественно настроенным» правительством в ханстве^[211]. Но вера в Шагина пошатнулась, последнее указание о его поддержке относится к июню 1782 года. Императрица склонилась к мнению сторонников аннексии полуострова, Г. А. Потемкина и A. A. Безбородко: казна потратила 7 миллионов рублей на создание жизнеспособного режима в ханстве, армия понесла большие потери, а результата никакого. Решено было привести Крым в подданство, желательно мирным путем.

Международная конъюнктура, хоть и была сложной, давала надежду на успех. Отношения с Великобританией испортились: Лондон запросил контингент российских войск для войны с восставшими колониям в Новом свете, Екатерина отказалась наотрез, заявив, что она подданными не торгует, а ее армия защищает интересы отечества и наемничеством не занимается. Война за независимость США велась не только на суше, но и на море. Мощный английский флот блокировал побережье непокорных колоний, захватывал суда нейтральных стран, включая российские, их грузы конфисковывались. Все это смахивало на разбой. В феврале 1780 года Екатерина опубликовала декларацию о вооруженном нейтралитете. Этот документ провозглашал право нейтральных стран торговать с воюющими всеми товарами за исключением оружия и боеприпасов. Декларация легла в основу кодификации международного морского права. К ней присоединились Дания, Пруссия, Австрия, Португалия, Королевство обеих Сицилии, образовавшие Лигу вооруженного нейтралитета. Франция и Испания признали ее принципы. А в Соединенных Штатах Америки ее приветствовал Континентальный конгресс, признав провозглашенные правила «полезными, разумными и справедливыми». Великобритании пришлось смириться, король Георг воевал уже с Францией и Голландией, не говоря об американских бунтовщиках. Россия продемонстрировала свой возросший авторитет и ведущую роль в деле глобальной значимости. В США не забыли ни отказа Екатерины поставлять пушечное мясо британской короне, ни созданной ею Лиги вооруженного нейтралитета, которая, по словам Дж. Вашингтона, подорвала «гордость и силу Великобритании на морях»^[212]. Французские оппоненты российской политики на Востоке, занятые конфликтом с владычицей морей, сбавили свою активность. Иосиф II Австрийский резко изменил курс в сторону сближения с Россией и стал проситься к Екатерине в союзники. После смерти Марии Терезии (1780 год) он обрел полную самостоятельность и пришел к выводу, что предотвратить вторжение московитов на Балканы не удастся, а раз так, значит, надо принять в нем участие и отстоять по возможности свои интересы. На десять лет судьбы двух монархов оказались тесно связанными друг с другом.

Иосиф II – столь видный представитель просвещенного абсолютизма на престоле, что о нем надо сказать несколько слов. С его именем связаны такие реформы, как провозглашение веротерпимости в габсбургских владениях, отмена крепостной зависимости крестьян (при сохранении феодальных повинностей), попытка обложить налогом дворянство и предотвратить дробление крестьянских наделов. Он ввел в стране принцип равенства всех перед законом, поощрял развитие мануфактурного производства, способствовал распространению светского образования, заботился о строительстве дорог, усовершенствовал почту, покровительствовал наукам и искусству. Кайзер боготворил государство и служил ему верой и правдой. Персона монарха в его глазах олицетворяла справедливость, прогресс и разум. Вмешательство народа в дела управления, с его точки зрения – абсурд, глупость, умопомрачение, охватившее массы, эпидемия, которой суждено завершиться кровавой расправой. Подданные не должны поддаваться революционной заразе, а уповать на божественное провидение, воля коего претворяется в жизнь им, императором. При слабости третьего сословия в его владениях носителями революционной идеи выступали мелкие и средние дворяне. В этих условиях кайзер пытался обрести опору своим преобразованиям в знати, которой приписывал обуревавшее его чувство долга. Деревню он землей не наделил, крестьянские повинности не сократил, и она не видела причин для благоговения перед монархом. Подданные, представлялось Иосифу, отвечают ему черной неблагодарностью. «Почему меня не любят мои народы?» – с горечью вопрошал он^[213].

История не переносит шаблона, даже прогрессивного и благодетельного. Прогресс становится действенным лишь тогда, когда он выношен и выстрадан, когда он вытекает из прошлого опыта, а не противоречит ему. Химерой обернулась его идефикс – ввести административное и законодательное единообразие в «лоскутной монархии», преобразовав ее в централизованное государство подобно Пруссии или России. Разное по историческим судьбам и менталитету население не укладывалось в его теоретически идеальные схемы. Несбыточной оказалась его мысль провести буржуазные по сути реформы, опираясь на опутанную феодальными предрассудками знать, многонациональную и по природе своей враждебную его унификаторским и централизаторским устремлениям. Люди не желали быть добродетельными по указанию с трона.

В крушении надежд немалую роль сыграли экспансионистские воззрения Иосифа II. Истинную славу государя он видел в победе на поле брани и территориальных приращениях. И тут на фоне впечатляющих успехов Екатерины и Фридриха Великих его собственные достижения выглядели бледно и блекло. Кайзер пришел к выводу, что желаемого можно добиться, не противодействуя, а сотрудничая с царицей. Подходящий случай для установления контактов подвернулся в 1780 году, когда государыня собралась посетить новоприобретенное владение, Могилев в Белоруссии. Иосиф намекнул на желательность встречи, царица с готовностью откликнулась: союз с Пруссией себя исчерпал, а сотрудничество с Веной открывало заманчивые перспективы на балканском направлении. Кайзер прибыл в Могилев под именем графа Фалькенштейна; инкогнито ни для кого тайной не являлось. Его тепло приняли. Не прерывая встречи, монархи отправились в Петербург и обговорили условия сотрудничества.

В феврале 1781 года австрийский посол Л. Кобенцль известил царский двор о желании своего государя утвердить «настоящую между ними дружбу и доброе согласие трактатом обороны и гарантий взаимных». Ему сразу же пошли навстречу, статьи договора были быстро согласованы. «Камень притыкания», как тогда выражались, появился неожиданно. Иосиф, человек широкого кругозора, в обыденной жизни не чинившийся (скромно одевавшийся, запретивший подданным бросаться перед ним на колени и целовать его руку), свято чтил монархическое местничество. Разногласия возникли по поводу оформления трактата, римский цесарь не хотел ставить свою подпись второй даже в экземпляре, предназначавшемся российской стороне. Царица никогда и нигде не соглашалась на умаление достоинства России, хотя бы протокольное: «Мои правила суть: никому места не отымать, и никому не уступать». Но она же нашла выход из тупика, предложив Иосифу обменяться собственноручными письмами идентичного содержания (послания помечены августом 1781 года). Стороны договорились о совместных усилиях по поддержанию мира в Европе; если же одна из них подвергнется нападению, другая обязывалась прийти на помощь военной силой или денежной субсидией, размеры которых оговаривались. Обязательства теряли силу, если Россия оказывалась вовлеченной в войну в Азии, Австрия – в Италии. Оба монарха гарантировали целостность владений Речи Посполитой, королю Фридриху Прусскому давали понять, чтобы он сидел смирно. Важнейшее положение договоренности содержала ее секретная статья: Иосиф за себя и своих преемников признавал Кючук-Кайнарджийский мир и изъяснительную конвенцию 1779 года, Екатерина – итоги австро-турецких войн.