В России дурная слава трактата изживалась долго и мучительно трудно. Сейчас в исторических трудах утвердились взвешенные и здравые оценки. По словам академика А. Л. Нарочницкого, «западным державам удалось ослабить, но не зачеркнуть результаты русско-турецкой войны и освободительного движения балканских народов». К. Б. Виноградов свидетельствовал: «Британия и Австро-Венгрия не смогли существенно изменить условия Сан-Стефано, которые касались непосредственно России. Берлинский трактат, в сущности, явился гигантским компромиссом». Близка к ним в своих выводах Барбара Елавич: «Сравнивая его (результаты. – Авт.) с сумасбродными устремлениями панславистов, они, конечно, не являются дипломатической победой, но сомнительно, чтобы при сложившихся обстоятельствах можно было добиться большего»^[780]. В суждениях нет противопоставления одного акта другому, Сан-Стефанский договор – звено в процессе мирного урегулирования, позволившее в ряде случаев поставить конгресс перед наличием договоренности с Турцией.

Отечественные средства массовой информации, похоже, за прошедшие 130 с лишним лет с места не сдвинулись и по-прежнему пребывают в упоении от творения Н. П. Игнатьева. Выходящий массовым тиражом журнал «Вокруг света» утверждает: «Финал. Сан-Стефанский триумф, Берлинский позор»^[781].

Язык не поворачивается клеймить позором договор, перечеркнувший последние тяжелые для России итоги Крымской войны, вернувший ей Южную Бессарабию, позволивший ей присоединить некоторые территории в Закавказье, признавший государственную независимость Сербии, Румынии и Черногории, восстановивший, после почти 500-летнего перерыва, государственность болгарского народа, нанесший Османской империи удар, от которого она уже не оправилась, похоронивший доктрину статус-кво, с помощью которой она держалась на ногах под сенью своих покровителей во главе с Великобританией, перекроивший всю систему защиты британских интересов, перенесший ее центр из зоны Черноморских проливов к Суэцкому каналу. Наступила новая эпоха в истории полуострова, первую скрипку в ней стали играть сами балканские народы.

Глава XI

Российская дипломатия в «пороховом погребе Европы»

1878 год – великая дата в истории Балкан. Они из арены соперничества держав превратились в регион самостоятельного развития населявших их христианских народов. Державы на это развитие влияли, но не они его определяли.

Россия стерла последние следы Парижского мира 1856 года. Итоги Крымской войны столкновения России с коалицией Великобритании. Турции, Франции, Сардинии и, в плане дипломатическом, Австро-Венгерской монархии не выдержали испытания временем. В британской историографии крымская эпопея именуется войной ненужной, бесславной, бессмысленной и даже глупой. Можно добавить еще один эпитет – навязанной России. Обороной Севастополя отечественная армия прославила себя в веках. В стране не появилось ничего похожего на синдром побежденного, отвагу ее солдат признавали и враги. В анализе ее результатов на первое место для России выступают не тяжелые условия вынужденного мира, а влияние войны на историческое развитие державы. Тогда впервые ее системная отсталость отразилась на вооружении и боевой подготовке армии. Потребовалось общественное потрясение, чтобы нация осознала этот факт. Путь к прогрессу перекрывало крепостное право, обрекавшее страну на застой. При Николае I девять комиссий занимались проблемами аграрных отношений, но ничего, кроме косметических изменений, в них не внесли. Даже «после Крыма» большинство помещиков с рутинным хозяйствованием расставаться не собирались. Великую реформу подготовила небольшая группа высших сановников во главе с великим князем Константином Николаевичем, отсюда – многие ее недостатки. Крепостническую систему удалось отменить и тем самым если не распахнуть, то все же приоткрыть дорогу к будущему. Недавно вышедшая в Германии книга Г. Верта озаглавлена несколько рекламно: «Крымская война – час рождения мирового могущества России»^[782]. Конечно же, великие свершения занимают не часы, а десятилетия.

Но что отмена крепостного права являлась необходимым условием и предпосылкой для проведения преобразований александровского царствования, несомненно.

И в то же время подрыв позиций России в делах балканских после триумфа на поле боя – факт общепризнанный и неопровержимый. Перемены были поистине колоссальны, восточный вопрос перестал играть приоритетную роль в ее государственных заботах. Вспомним эпизод послекрымской эпохи. Кайзер Франц Иосиф набивался в друзья к царю на основе проверенных охранительных начал, монархи ведь во всем согласны, исключая «несчастный» восточный вопрос. Ему ответили, что один этот «несчастный» в глазах России значит больше, чем все прочие, вместе взятые. С тех пор все изменилось. Князь А. Б. Лобанов-Ростовский, занимавший пост министра в 1890-е годы, полагал: «Нам надо было поставить Балканы под стеклянный колпак, пока мы не разделаемся с другими, более спешными делами»^[783], в которых недостатка не ощущалось. Напряженность в англо-русских отношениях по периметру разграничения в Средней Азии достигала степени, вызывавшей опасение их перерастания в военные действия. Балканская политика раздробилась по странам. Россия оставалась верной покровительницей их национального движения, но его накал спал. Взятые вместе, акции во всех странах не напоминали той великой и грандиозной картины, что раньше представляла балканская политика России.

Но существовала и оборотная сторона победоносной медали. Александр II обмолвился как-то о пагубной привычке Европы «опрокидываться» при каждом удобном случае на Россию. Драма недавнего умиротворения об этом напоминала. И после замирения общественность была озабочена – как бы предотвратить появление у южных берегов непрошенных гостей на кораблях с пушками на борту, что случилось в 1854 году и едва не повторилось в 1878-м. Поисками, как предотвратить подобную беду и дать отпор ворогу, занималось немало людей. Их сочинения роднила одна черта – полное отсутствие соприкосновения с действительностью. Да и как было закрепляться в устье Босфора при отсутствии на море броненосной эскадры? Не с судов же РОПИТа (Российского общества пароходства и торговли) было высаживать десанты. В дипломатическом ведомстве на этой стезе подвизался посол в Стамбуле А. И. Нелидов. Александр III одобрял общий дух его записок, но избегал снабжать их резолюцией «Быть по сему», превращавшей прожект в программу^[784]. Изредка государь поддавался общей атмосфере и позволял себе помечтать. Так, в сентябре 1885 года он обратился к начальнику генерального штаба H. H. Обручеву с посланием: «Существует одна главная цель – овладение Константинополем, чтобы раз и навсегда утвердиться в проливах и знать, что они будут постоянно в наших руках»^[785]. Для этого он готов идти на войну. Но пока что подобный план исполнению не подлежит – бил царь отбой^[786]. Прожекты ни в ближайшем, ни даже в отдаленном будущем шансов на претворение в жизнь не имели. Политика министерства иностранных дел, возглавляемого опытным и осторожным Николаем Карловичем Гирсом, ничего общего с ними не имела. Там опасались иного. «В перспективе, – полагал Гире (1885 год), – Солсбери (глава Форин-офис. – Авт) хочет добиться открытия проливов в случае войны с нами». Надо сохранять и охранять то великое, чего добились в 1878 году. «Дай Бог преуспеть в этом». И тому же Нелидову в качестве посла, а не сочинителя приходилось заверять султана Абдул Хамида, что император стремится не разрушать, а укреплять Османскую державу, для чего желает заключить с ней союз.

* * *

В Европе доминировала образованная в 1879 году австро-немецкая военная группировка, к которой примкнули Италия и Румыния, ставшая ее балканским ответвлением. Адресом ее ударов, кроме Франции, могла стать Россия, иначе Габсбургской монархии было бы нечего делать. По форме это был оборонительный блок, Бисмарк именовал его Лигой мира. Но в Европе хорошо знали, что оборонительные альянсы с удручающим постоянством превращались в агрессивные.