* * *
Косандзи посылал из Читы домой такие послания.
«Позвольте теперь сказать пару слов о Чите. Это процветающий край в самом центре Сибири. В городе находятся четыре батальона солдат. Здесь в самом разгаре работы по строительству, вероятнее всего, станции. Ведется строительство кирпичного здания 100 саженей длиной и 50 саженей шириной, вероятно, металлургического завода. Говорят, что на нем будут трудиться 5 тысяч человек…Японцев, проживающих здесь, немного — не более 23. Днем улицы весьма оживлены: туда-сюда двигаются многочисленные телеги и повозки. Но после 8 часов вечера наступает затишье, как в полночь у нас в Японии. На улицах то и дело раздаются ружейные выстрелы. Находясь вне дома, просто необходимо для личной безопасности иметь при себе пистолет. Торговые лавки здесь называются магазинами, в нашей стране любой из них стал бы предметом всеобщего паломничества: чего в них только нет! Кажется, в мире нет такой вещи, какой не сыщешь в здешнем магазине. Рынок, который называют базаром, расположен на широкой площади. Сюда каждый день торговцы на телегах привозят товар и с утра пораньше отовсюду на базар стекаются покупатели. Это чрезвычайно бойкое место. Зимой температура в Чите опускается до минус 40° мороза. Поэтому, выходя из дома, необходимо надевать на себя много теплой одежды, а поверх нее шубу — подобие нашего пальто, из меха животных с огромным воротником, стоящим, бывает, выше головы. На голову надевают меховую шапку, а на ноги — необычную обувь из шерсти длиною до колен — катанки, а их, в свою очередь, втискивают в резиновые тапочки — калоши. Когда выходишь на улицу усы и борода замерзают и становятся совершенно белыми, то же происходит и с бровями, кажется, что вот-вот смерзнутся веки.
По дорогам здесь ходить трудно из-за песчаной почвы.
В городе имеется шесть фотоателье, но два из них не пользуются популярностью. Классными считаются две мастерские: Кановалова и Кузнецова. Больше нигде в Сибири я не видел такой культуры фото, такой техники, какой располагали эти ателье. Владивостокские фотографы лишь отдаленно напоминают здешних. Для себя я сделал вывод: чем ближе к столице, тем прогрессивнее техника фото.
Далее я позволю себе изложить свои намерения. Посте кончины господина Каваками в магазине Головина, где находится наша резиденция в Забайкалье, в группе начались неурядицы. Господин Саку, назначенный начальником сибирской группы, оказался бесчестным, двуличным; он не пользуется доверием. Я собираюсь расстаться с данной группой и как частное лицо самостоятельно совершить кругосветное путешествие; в пути я планирую заниматься фотоделом и знакомиться с образом жизни людей в разных странах. На днях я отправляюсь в 800-верстное путешествие в Иркутск, центр Иркутской губернии, наймусь там к известному по всей Сибири фотографу Милевскому и поработаю у него четыре-пять месяцев, заработаю денег и не останавливаясь в Москве, поеду в Петербург, столицу этой страны. В Петербурге я намереваюсь пробыть несколько месяцев и заработать денег для дальнейшего путешествия. Затем через Берлин отправлюсь в Париж и в Лондон, оттуда в Нью-Йорк, затем, через всю страну, в Сан-Франциско и наконец — домой. Вынужден обратиться к Вам с просьбой: у меня на родине осталась мать, уделите ей хотя бы немного Вашего внимания. Зная о том, что Вы не оставите ее, я смогу спокойно продолжить путешествие. Я и в дальнейшем буду сообщать о своем продвижении».
Таким образом, нездоровая атмосфера в группе заставила Косандзи покинуть своих сотоварищей и отправиться в Иркутск. Наверное, в Сибири он нередко попадал в трудные ситуации. «Доверяться здесь никому не стоит, — писал он, — люди даже высокого положения подчас оказываются вымогателями. Если при найме на работу Вам будут предлагать 40 иен (рублей) или меньше в месяц, лучше всего сразу отказаться. В самом худшем случае фотограф здесь получает от 70 до 80 иен (рублей). Нужно сразу оговориться, что все приезжие, желая наняться на работу, сталкиваются с трудностями. Я, не найдя общего языка с членами группы, уволился: уж слишком большая была разница между тем, что мне пообещали при приеме на работу, и тем, что оказалось на самом деле. Я не получал никаких денег, под страшные клятвы занял их у содержателя борделя, добрался до места — и опять ни гроша, пришлось просить взаймы у разных сомнительных женщин и вот — дошел до нынешнего положения».
О том, что заставило Косандзи расстаться с группой и уехать из Читы, можно узнать из черновика его письма к Накано Дзиро. В нем Косандзи раскрывался как гордый, независимый человек, за что я его безмерно уважаю. Не подлаживаться под настроение чиновников, «озабоченных судьбой родины», а порвать с ними и отправиться «свободным художником» в неведомый мир — это великолепно!
«Милостивый государь!
Выражаю свою признательность за постоянную заботу, а также прошу милостиво простить меня за долгое молчание.
Мне крайне неловко напоминать Вам, милостивый государь, но 29 апреля 1899 года требуя приступить к делу немедленно, Вы заверили меня, что я, отправляясь на чужбину, могу не беспокоиться за свою мать, как могут не беспокоиться и родственники, отправляя меня в долгий путь. Будучи благородным человеком и известным просветителем, Вы любезно обещали распорядиться, чтобы моей матери начиная с мая ежемесячно из моего жалования отсылали 20 иен. Радуясь, что смогу хотя бы как-то исполнить свой сыновний долг, я поспешил поделиться вестью с родственниками и с легким сердцем отправился в путь. Однако, судя по сообщениям моего шурина, денег от Вашей милости мать не получала. Я было решил, что Вы, желая сократить расходы, распорядились высылать причитающиеся моей матери деньги один раз в два месяца, но, как выяснилось, никаких денег в течение пол у года она не получала. Мой шурин письменно уведомил Вас об этом, но из Вашей канцелярии ответили, что в связи с Вашим отсутствием подробных разъяснений они дать не могут и что, вернувшись, Вы милостиво дадите разъяснение. Через некоторое время мой шурин вторично обратился к Вам, направив открытку с оплаченным ответом, но ответа не получил. Мы остаемся в полном замешательстве. Я не смею и подумать о том, что Вы обманом отослали в далекую страну скромного исполнителя Вашей воли.
Полагаю, что Вы хорошо осведомлены о том, что в группе, членом которой я являюсь, часто возникают недоразумения. Поэтому позволю себе без предисловий перейти к делу. В начале октября, будучи беспробудно пьяным, г-н Саку среди бела дня вдруг наставил на меня пистолет и пытался застрелить. В тот момент, когда мы собрались для проводов г-на Мисуми (в Благовещенск), все повытаскивали оружие, и в пальбе был ранен г-н Какедзоно. Г н Нака сделал мне знак, чтобы я скрылся, и я ушел к г-ну Ямасита. У него я оставался три дня и передал свое решение о выходе из группы. На третий день г-н Саку вместе с Агата пришел и стал уговаривать меня остаться, пообещав, что такое больше не повторится. Но группу лихорадило после этого случая. Один раз Агата, не выдержав, оставил на имя г-на Саку записку и убежал к Ямасита. Агата — единственный в группе, кому я полностью доверяю. Сегодня я окончательно решил, что прекращаю работать в группе, о чем имею честь Вас известить. Прошу также Вашего понимания в следующем вопросе: все эти месяцы я за вычетом 20 иен, отправляемых матери крайне нерегулярно, получал от Вас по 1–3 или 5—10 иен в месяц. Для человека, создавшего столь мощную организацию, не подобает обманывать столь маленького человека, каковым я считаю себя. Прошу покорно принять мою отставку. Надеюсь также, что ответ на это послание Вы соблаговолите переслать моей матери вместе с деньгами. Кроме того, в случае, если Вы изволите распорядиться о выплате мне недовыплаченного жалования по ноябрь, оное тоже прошу покорно переслать моей матери…»
Было ли отправлено это письмо Накано Дзиро, выплатил ли он деньги матери Косандзи — неизвестно. В письме старшей сестре он пишет: «…то, что говорит Накано Дзиро, что творит начальник группы Саку Ивао, не поддается описанию. Поэтому я решил в ноябре расстаться с группой. Я написал Накано все, что думаю о нем: быть организатором, главой разведывательной организации и так недостойно себя вести, обманывать более слабых… просто слов нет. Я решил, что до последнего буду донимать Накано открытками… Когда умер начальник генерального штаба Каваками, деятельность нашей группы стала чисто формальной…»
