Вскоре в сопровождении нескольких конвоиров прибежал командир взвода. За плечами у них были вещевые мешки, на груди болтались автоматы, которые мы называли мандолинами. Командир взвода, имевший при себе обычно лишь пистолет, на этот раз был вооружен автоматом. Видимо, все они снарядились для похода в тайгу. Командир взвода со злостью допросил Токарева, приказал ему ужесточить дисциплину. Затем все пятеро скрылись в тайге. Тут кто-то тихо произнес: «А ведь он перед побегом говорил, что если что, пропитание на месяц они себе найдут».
…При попытке к бегству.
После обеда контроль за работой был усилен. Токарев выглядел настолько удрученным, что невольно вызывал жалость. За все время он не проронил ни слова, ведь теперь его демобилизация, наверняка откладывалась на неопределенный срок.
Когда мы вернулись в лагерь, все были в подавленном состоянии. Советские служащие и военные с озабоченным видом сновали туда-сюда, у всех было плохое настроение. Ночь выдалась на редкость светлой, в воздухе стоял густой аромат смолы. Невольно нахлынули мысли о том, когда же, наконец, мы вернемся на родину. Наверное, у каждого дневное происшествие обострило чувства беспокойства и страха. Несмотря на усталость, мне в ту ночь долго не спалось. Я вышел на улицу. Небо было усыпано звездами. Они так ярко сверкали, что, казалось, вот-вот упадут. Звезды словно говорили: в этом мире не произошло никаких изменений.
Отмучился.
На следующий день в лагерь широким шагом вошел весь красный начальник — капитан Антонов. Необычно строгим голосом он приказал: «Быстро готовьте телеги и трех солдат, но чтоб здоровых и из тех, которые не убегут». Увидев решительность начальника лагеря, бывший командир батареи лейтенант Иосимура сказал: «Телеги сейчас подготовим, а куда они поедут?» В ответ прозвучало: «За теми тремя, которые вчера сбежали». При этом глаза у Антонова странно сверкнули. «А что, их уже нашли? Наверное, они ранены?»— спросил командир батареи. Антонов дернулся и резко спросил: «Разве японцы едят мясо своих соотечественников?» Удивленный лейтенант Иосимура быстро ответил: «Не шутите так, это невозможно, они, видимо, живы?» Капитан Антонов холодно отрезал: «Выполняйте приказание! Через час вы их увидите. Чтоб через пять минут телега была здесь!» Услышав этот разговор, я решил, что беглецы сильно ранены. Мне уже не раз приходилось видеть подстреленных конвоирами пытавшихся убежать военнопленных. Однако меня кольнули слова Антонова о том, что японцы едят мясо своих соотечественников. И сколько я не думал, я не мог понять значения этих слов. Вновь вспомнилась Маньчжурия, разложившиеся трупы людей с раскинутыми руками и открытым ртом в разрыхленных рвах и густой траве. Потом я вспомнил самую трудную сибирскую зиму: люди умирали от сыпного тифа, дистрофии, некоторые отчаянные пытались бежать из-под колючей проволоки, и тогда чистый снег обагрялся их кровью. Перед моим мысленным взором возникали лица солдат, которые умирая от дистрофии, шептали слово «мама». Никогда не забуду черную, как обожженная глина, жизнь военнопленных. Чья же вина в том, что людям пришлось пережить этот ужас?! Кто сделал этот ужасный выбор? Или так распорядилась сама История? За что же Бог, если он есть, отпустил нам столько страданий? Как это жестоко! Неужели родители растили нас лишь для того, чтобы мы прошли эти испытания! А наша страна, великая Япония, которая заставила нас пойти на эту паскудную войну. Думали ли вообще о нас те, кто это сделал?
Прошло два часа. Мои размышления были прерваны скрипом телеги у ворот лагеря. На ней под несколькими японскими плащ-палатками лежали тела, и было непонятно, в каком они состоянии. Ясно было одно: это мертвецы. Они были привязаны к телеге веревкой. Неужели все-таки их убили? Мне стало плохо. Казалось, силы покинули меня.
Начальник лагеря приказал положить трупы около двух сосен, стоявших во дворе лагеря. «А сейчас мы их откроем, — сказал он, — чтобы все хорошо видели. И не убирать без моего разрешения. Понятно?» Трое солдат, подкатив телегу к соснам, расстелили плащ-палатки и положили на них тела. Это было ужасное зрелище! У одного убитого оказалась обожженной вся левая половина, у другого — часть головы. Эти двое были в одежде. Третий, без следов ожогов, лежал с разможженным затылком — здесь видно, не обошлось без топора. В верхней части его ног кожа была аккуратно снята, а мясо срезано каким-то острым предметом. Куски этого мяса были разложены тут же на палатке. По размеру и толщине они, грубо говоря, напоминали бифштекс. Часть мяса лежала в котелке. По своему красно-черному цвету оно напоминало конину. Стало ясно, что мясо отрезано с трупа Танно. Увидев все это, я наконец понял, о чем говорил капитан Антонов 2 часа назад. Мне показалось, что я нахожусь в аду. Было ужасно стыдно, что я живу в этом мире и на этой земле. Нельзя выразить словами то сложное чувство, охватившее мою душу.
Все возвращавшиеся вечером с работы военнопленные подходили смотреть трупы. Никто не мог вымолвить ни слова. Люди отходили от трупов, отводя глаза. Мертвецы пролежали под соснами три дня. Но уже на второй день никто из военнопленных не хотел на них смотреть. Все недоумевали: зачем начальнику лагеря понадобилось так долго мучить этих мертвецов? Думаю, что и у него происшедшее вызвало не меньшее потрясение, чем у нас. Вновь и вновь вспоминался вопрос Антонова: «А разве японцы едят мясо своих соотечественников?» Оставив на обозрение тела наших товарищей, он, вероятно, хотел, чтобы мы убедились в горьком значении этих слов.
В конце концов трупы отправили в Братск, где их подвергли экспертизе, а затем, должно быть, похоронили. Наверное, в советских архивах сохранились результаты этой экспертизы и выводы, касающиеся обстоятельств гибели этих японских военнопленных.
Вечером того дня, когда привезли трупы, я вместе с командиром батареи был вызван к начальнику лагеря. Командир взвода конвоиров рассказал нам о том, что же все-таки произошло. Отряд, вышедший на поиски, до вечера обнаружить беглецов не смог и с наступлением темноты вернулся в лагерь, решив ранним утром отправиться опять в тайгу. Начав с того места, где рубили лес сбежавшие, отряд пересек строящееся железнодорожное полотно и поднялся по склону ближайшей сопки. Где-то в 7 часов командир, взобравшись на высокую сосну, стал осматривать окрестности. Он пытался увидеть дым от костра, поскольку была середина мая и ночи стояли очень холодные. Эти трое непременно должны были разжечь костер, тем более, что в ущельях местами еще лежал снег. Над тайгой поднимался утренний туман, но в направлении на юго-восток видимость была хорошей. Командир пристально вглядывался именно в эту сторону, поскольку только туда должны были двигаться беглецы. Вдруг сквозь туман он увидел тонкую струйку дыма. Убедившись, что далеко в этой местности пленным не уйти, отряд позавтракал, и немного отдохнув, возобновил преследование. В той стороне, где горел костер, склон был усеян поваленными прошлогодней бурей деревьями. Несмотря на то что под буреломом угадывались тропинки, по которым когда-то ходили медведи, дорога была очень трудной. Командир взвода сказал: «Очень странно, что беглецы смогли уйти так далеко по такому гиблому месту. Видно, с рассветом они опять двинутся в путь». Продираясь сквозь заросли, поисковая группа приближалась к месту привала беглецов. Они сидели возле костра, разведенного около свежеповаленных стволов. Поисковая группа вплотную приблизилась к ним. Командир конвоиров приказал затаить дыхание и двигаться предельно осторожно. Стало видно, что у костра сидели только двое, третий лежал радом. Удивившись этому обстоятельству, командир стал пристально всматриваться. Оказалось, что третий лежит в луже крови. А куски его мяса лежат радом на тенте. Командир конвоя понял, что эти двое убили своего товарища, чтобы его съесть. Пораженный командир сделал шаг вперед. Один из беглецов заметил его и бросился наперерез с топором, второй за ним. Хотя приказ был стрелять по ногам, автоматчики прошили беглецов насквозь. Командир тоже стал стрелять. Оба военнопленных упали на разожженный ими же костер.
