Серьезные буржуазные историки в наши дни уже не могут отрицать того, что фашистские движения пользовались поддержкой верхов, с их помощью приходили к власти, что при фашистских режимах монополии получали баснословные прибыли. Однако фашисты и поддерживавшие их фракции верхов изображаются лишь временными политическими союзниками, чьи интересы совпадали на каком-то отдельном участке пути. Связь между собственно фашистскими движениями и реакционными группировками верхов предстает как явление политического, а не генетического порядка. В качестве главного аргумента буржуазные историки обычно ссылаются на массовую базу фашизма как главный признак, по которому будто бы и следует судить о сущности явления, игнорируя его политическую функцию.
Между тем наличие массовой базы — существенная, но не всеобщая черта фашизма. Есть такие его разновидности (например, военный фашизм), для которых массовая база не является неотъемлемым атрибутом. Иногда фашизм создает себе опору в массах уже после прихода к власти (Португалия, Испания). Даже в тех случаях, когда фашистам удается привлечь на свою сторону определенные слои населения (Германия, Италия), это становится возможным лишь благодаря политической, финансовой и духовной поддержке верхов. И фашистские тенденции в верхах, и экстремистские движения с фашистским потенциалом из социально разнородных элементов формировались в едином потоке буржуазной реакции.
Хорошо известные факты из истории главных разновидностей фашизма убедительно свидетельствуют о том, что господствующие классы поддерживают фашистов не только в то время, когда они уже сумели мобилизовать массы, опираясь на собственные силы, но и с момента зарождения фашистских движений. Причем как раз для того, чтобы они решили задачу вовлечения масс в орбиту реакционной политики.
Опыт войны, революции, наконец, капповского путча показал ультраконсервативным фракциям верхов, что при всем их презрении к народу без социальной базы не обойтись. Но удовлетворять реальные интересы трудящихся правящие круги, естественно, не собирались. Приманкой для определенных слоев населения должна была служить националистическая и социальная демагогия. Нужны были новые методы пропаганды и агитации, требовались мастера демагогии, способные воздействовать на эмоции и сознание масс. «Без народного движения ничего не сделать», — заявлял, например, руководитель созданной в дни Ноябрьской революции «Антибольшевистской лиги» Э. Штадлер{152}. Даже такой мракобес, как главарь пангерманцев Класс, признавал в 1919 г., что «все будущее германской индустрии зависит от правильных взаимоотношений между рабочими и предпринимателями»{153}. Не только духовная, но и политическая судьба Германии зависела, по словам Меллера ван ден Брука, от того, «обретет ли достаточную силу среди немецких рабочих «национальный элемент»»?
Безусловно, фашисты прилагали отчаянные усилия, чтобы вклиниться в такую массовую социальную сферу, как рабочий класс. На это их нацеливали покровители из правящих кругов. Если фашистам все же не удалось решить эту задачу, то отнюдь не потому, что они мало старались. Именно рабочим была адресована внушительная доза фашистской демагогии. Но классовое чутье, неустанная антифашистская борьба коммунистов сыграли свою роль. Рабочий класс обнаружил наибольший иммунитет по отношению к фашистской заразе.
23 марта 1919 г. состоялось учредительное собрание фашистской организации в Италии. В особняке Миланской ассоциации промышленников на площади Сан-Сеполькро присутствовало, по данным полиции, лишь около 300 человек. Сам Муссолини признавал, что собрание прошло почти незамеченным. На ноябрьских выборах 1919 г. фашисты не сумели провести в парламент ни одного депутата, собрав в Милане из 270 тыс. 4657 голосов. Не помогла и революционаристская фразеология. В газете социалистов «Аванти!», которую некогда возглавлял Муссолини, появилось ироническое сообщение о том, что в канале выловлен разлагающийся труп — политический труп Бенито Муссолини.
Под впечатлением неудачи будущий дуче даже помышлял оставить политику, но могущественные покровители не отступились от неудачника. Основное его орудие — газета «Пополо д’Италиа» на рубеже 1919–1920 гг. получила большие субсидии от крупных фирм, в том числе от концерна «Ильва»{154}. Фашисты приобретают все большую уверенность. Уже в январе 1920 г. на страницах «Пополо д’Италиа» видный фашистский идеолог Ч. Росси призывал смело идти против течения и решительно заявить, что «нужно быть консерваторами и реакционерами, то есть выступить против прыжков в темноту (так именовалась подлинная революция. — П. Р.), сохранить то солидное, органическое и здоровое, что представляет находящийся у власти социальный класс»{155}. Уже на следующих выборах в мае 1921 г. фашисты смогли пробиться в парламент и получить там 36 мест благодаря участию в «национальных блоках». Субсидии промышленников и аграриев, разнообразная помощь со стороны государственного аппарата позволили фашистам значительно расширить свое влияние в стране. Если в ноябре 1919 г. насчитывалось 870 фашистов, то в апреле 1920 г. численность фашистской организации достигла 20 615 человек, а в конце 1921 г. — 217 000. Перед «походом на Рим» фашистская партия насчитывала 322 тыс. человек{156}.
Образцы глубокого и всестороннего анализа социальной роли промежуточных слоев, прежде всего мелкой буржуазии, даны в трудах основоположников марксизма-ленинизма и выдающихся деятелей международного коммунистического движения. В них показана социальная двойственность мелкого буржуа, в котором соединяются черты собственника и черты труженика. «Мелкий буржуа… — писал К. Маркс, — составлен из, с одной стороны» и «с другой стороны». Таков он в своих экономических интересах, а потому и в своей политике, в своих религиозных, научных и художественных воззрениях. Таков он в своей морали, таков он in everything. Он — воплощенное противоречие»{157}. Отражением социально-экономической неустойчивости этого слоя являются его колебания между двумя главными антагонистическими классами. «Взбесившийся» от ужасов капитализма мелкий буржуа», по словам В. И. Ленина, легко бросается из одной крайности в другую. Его неустойчивая крайняя революционность имеет «свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в «бешеное» увлечение тем или иным буржуазным «модным» течением…»{158}.
Особенно ярко это проявилось в 1918–1923 гг. Сначала значительная часть мелкобуржуазных и средних слоев в той или иной мере оказалась причастной к бурным революционным событиям послевоенного времени, с ними она связывала надежды на перемены к лучшему. Но после спада революционной волны и контрнаступления реакции эти политически и психологически неустойчивые слои, разочарованные и не удовлетворенные своей социальной ролью в изменившемся мире, поворачивают в сторону контрреволюции. При этом нужно иметь в виду, что фашистская контрреволюция искусно прикрывалась псевдореволюционной и антикапиталистической фразеологией. Выступая на расширенном пленуме Коммунистического Интернационала 20 июня 1923 г., К. Цеткин говорила, что немало представителей мелкой и средней буржуазии, чиновничества, интеллигенции первоначально питали симпатии к социал-реформизму и были им обнадежены «па сдвиг мирового значения благодаря «демократии»{159}. Но реформистские вожди, которые отнюдь не собирались посягать на господство крупного капитала, не оправдали надежд промежуточных слоев.
Что касается молодых коммунистических партий Запада, то они не смогли еще на практике в полной мере использовать опыт ленинизма. Сказывалась детская болезнь левизны, мешавшая эффективной реализации установок Коммунистического Интернационала. В материалах Коминтерна неоднократно подчеркивалась необходимость завоевания масс, в том числе и мелкобуржуазных. Так, например, К. Цеткин отмечала, что нужно бороться «за души мелких и средних буржуа, мелких крестьян и интеллигентов — короче, всех слоев, которые вследствие своего экономического и социального положения вступают в постоянно растущее противоречие с крупным капиталом и тем самым — в острую борьбу против него»{160}. Но коммунистам не удалось тогда осуществить курс на привлечение промежуточных слоев, причем не только и не столько из-за допущенных ошибок. Дело в том, что мелкой буржуазии и средним слоям в силу их противоречивой социально-экономической позиции трудно осознавать свои реальные интересы, нелегко прийти к пониманию своей объективной роли союзника пролетариата.
