Особенностью Лимы в колониальные времена было многочисленное черное духовенство: в середине XVII в. в городе из 26441 жителя десятую часть составляли монахи. Здесь же насчитывалось 40 монастырей, владевших чуть ли не половиной города, — из 3941 дома Лимы 1135 домов принадлежали монашеским орденам и другим религиозным организациям. Причина такого пристрастия католического духовенства к перуанской столице объяснялась, впрочем, весьма просто: Лима была самым богатым городом в Испанской Америке. Сюда в XVII в. стекались мощные потоки серебра из богатейших во владениях испанских королей серебряных рудников в Потоси. Несмотря на все подкрепленные строжайшими мерами усилия Мадрида направить этот поток через океан, львиная доля этих богатств так или иначе оседала в Лиме. Легенды о несметных богатствах Перу привлекали сюда толпы алчущих и из самой Испании и из ее американских владений. В Лиме возникали огромные состояния. Быстро разбогатевшая местная знать и купечество не жалели драгоценного металла на сооружение роскошных жилищ, поэтому до сих пор памятники гражданской архитектуры в Лиме поражают своей пышностью — таков, например, дворец маркизов Торре-Тагле. «Зодчество Лимы, — пишет Е. И. Кириченко, — типичное детище искусства креолов. Испанское население Перу, сконцентрированное в столице вице-королевства, на протяжении веков оставалось основным заказчиком художественных произведений и законодателем художественных вкусов. Через Лиму велись все сношения с Испанией, приезжавшие в Европу мастера преимущественно оседали в столице. Естественно, что в архитектуре Лимы трудно найти реминисценции туземных влияний». Для архитектурного облика Лимы XVII–XVIII вв. характерны «праздничность, цветистость, красочность, полное неприятие мистики и экстатического аспекта духовного наследия Испании, напряженности и трагизма многих ее произведений»{94}.
Путешественников, посещавших Лиму в XVII — на чале XVIII в., поражала царившая в высших и средних слоях местного общества обстановка вечного праздника, стремление выставить напоказ свое скороспелое богатство, склонность к непомерной роскоши в одежде, отделке экипажей, упряжи лошадей. Сохранилось свидетельство французского военного инженера Амаде Франсуа Фрезье, объехавшего в начале XVIII в. несколько стран Испанской Америки и попавшего в Лиму в 1713 г. Фрезье писал: «Известно, что численность карет и в Европе является мерилом значительности городов; так и в Лиме насчитывается около 4 тыс. калесас», как называют здешние кареты, запряженные каждая парой мулов. Но, чтобы дать более наглядное представление о богатстве этого города… достаточно сказать, что примерно в 1682 г. купцы Лимы по поводу прибытия герцога Перальта, который должен был тогда принять бразды правления в этом городе, вымостили серебряными плитами две улицы, по которым он должен был следовать во дворец на Королевской площади, — улицы Мерсед и Мерседорес. Каждая из этих плит литого серебра длиной от 12 до 15 дюймов, шириной от 4 до 5 и толщиной от 2 до 3 дюймов весила около 200 марок[4]. Все это могло стоить около 800 млн. эскудо или же около 320 млн. фунтов в нашей монете… Поистине, Лима в некотором роде есть вместилище сокровищ Перу… Здесь и мужчины и женщины в равной степени склонны к роскоши в одежде; женщины же особенно: не удовлетворяясь богатством своих прекрасных туалетов, они украшают их невероятным количеством кружев. Они в огромном количестве носят жемчуга и драгоценные камни, браслеты, серьги и другие украшения, приобретение которых разоряет любящих мужей. Мы видели сеньор, носящих на себе драгоценностей на 60 тыс. пиастров, т. е. более чем на 240 тыс. фунтов»{95}.
В «городе королей», как называли тогда Лиму, процветали многочисленные ремесла. Но поистине бурного расцвета достигло ремесло обработки металлов. Многочисленные золотых и серебряных дел мастера, объединенные в цехи, изготовляли великолепно гравированную серебряную посуду и самую различную церковную утварь, а также кольца, броши, колье и множество других ювелирных изделий. В Лиме были в широком ходу седла, уздечки и сбруя, богато отделанные серебром. Много работы было у мастеров каретного и мебельного дела. Иметь роскошную карету было в столице Перу вопросом престижа богатых «лименьо» — жителей Лимы, и для их украшения они не скупились на золото и серебро, на вышитые ткани, вывезенные из Китая шелка, а порой даже и на драгоценные камни. Для внутреннего убранства домов богатых креолов местные мебельщики изготавливали столы, стулья, комоды, кровати, которые вполне могли почитаться шедеврами их мастерства.
В блестящей столице Перу, где многочисленная придворная челядь, богатые дворяне-креолы и преуспевающие купцы жадно искали развлечений, рано начало развиваться театральное искусство. Испанцы принесли сюда привычные для них драматургические жанры, и в Лиме начинают ставиться религиозные и светские драмы, мистерии и так называемые «ауто» — разновидность драматических представлений на библейские и евангельские темы, которые обычно приурочивались к католическим праздникам. Светские представления организовывались в дни больших торжеств, связанных с победами испанского оружия, вступлением в должность вице-короля и т. д. Первое светское представление в честь вице-короля состоялось в Лиме еще в 1548 г. Первоначально местом представления служили либо главная площадь города, либо площадки у порталов крупных церквей; исполнителями были приезжие или переселившиеся в страну испанские профессиональные актеры, а иногда семинаристы или студенты университета Сан Маркос. В 1569 г. представлением в честь вступления в должность вице-короля Франсиско де Толедо начал свою деятельность в Лиме театр ордена иезуитов, не пренебрегавших и этим средством усиления своего влияния. В 1680 г. было завершено строительство здания театра «Принсипаль»{96}. Особый подъем театральная жизнь Лимы переживает уже во второй половине XVIII в., в годы правления Мануэля де Амата, весьма покровительствовавшего театру и актерам. Возможно, именно он послужил прототипом вице-короля Перу — героя известной пьесы Проспера Мериме «Карета святых даров» из цикла «Театр Клары Газуль»{97}. Здесь же, в Лиме, местными авторами создавались и оригинальные произведения для театра. Из таких авторов широкую известность приобрели каноник Хуан Эспиноса Медрано, написавший очень популярное в свое время ауто «Блудный сын», а также Перальта Барнуэва, создавший ряд удачных драм вполне на уровне современной ему европейской драматургии.
«Вторая столица» Перу — город Куско, бывший до прихода испанцев столицей обширного и могущественного государства инков Тауантинсуйу в первый период после завоевания подвергся сравнительно небольшим изменениям. Конкистадоры не стали полностью разрушать город, они использовали его постройки для своих нужд. Даже культовые сооружения инков, переходя во владения католических орденов, приспосабливались ими для различных монастырских помещений, а иногда входили составной частью в сооружавшиеся католические храмы. Индейские мастера, строившие дома конкистадоров заново или перестраивавшие их на основе прежде существовавших жилищ, широко использовали методы постройки и художественные мотивы архитектуры инков. В результате архитектурный облик Куско становился в равной степени близок привычным эстетическим канонам и испанцев и инков. Это влияние двух сильных эстетических потоков в архитектуре в известной степени отражало и социально-этнический процесс, происходивший в бывшей столице инков, где завоеватели не пошли по пути истребления многочисленной инкской знати, а сохранили за ней привилегированное положение и использовали ее для подчинения индейского населения. Очень частыми в Куско были браки между предводителями конкистадоров и девушками из знатных семей инков.
С Куско связано имя одного из наиболее выдающихся деятелей испано-американской культуры конца XVI — начала XVII в., первого перуанского писателя, историка и философа — Инки Гарсиласо де ла Веги (ок. 1539-ок. 1616), который был сыном капитана испанских конкистадоров и внучки верховного правителя инков Инки Тупака Юпанки. Главные произведения Гарсиласо — «Королевские комментарии инков», «Флорида», «Всеобщая история Перу» — были переведены на многие европейские языки и неоднократно издавались в различных странах{98}. Советский исследователь жизни и творчества Гарсиласо де ла Веги В. А. Кузьмищев подчеркивает, что «именно Гарсиласо стал выразителем той первой вспышки от «плавки» двух культур в единую перуанскую культуру… Думая и творя «по-латиноамерикански» или «по-перуански», создавая первые латиноамериканские произведения… своими руками он рисовал первые штрихи, делал первый набросок фундамента и даже закладывал основы нового мироощущения, новой культуры»{99}.
