Осень в Москве могла начаться сразу после лета, а могла просто в любой грустный день, ну скажем, в шесть часов вечера. Она так и началась…

Кленовые листья кружились в сыром воздухе и падали на землю, умирая от внезапного головокружения, а Иван бегал по асфальту и наводил порядок на дорожках парка и в своей жизни.

Он вообще любил порядок.

Аккуратно собирал опавшую листву в охапку и вываливал в кучу.

Получались такие отдельные кучки, издалека напоминавшие выброшенные кем-то букеты увядших цветов.

Обычно этим занимаются дворники и их метлы, упаковывая затем эти кучи в большие полиэтиленовые пакеты.

Но Иван не был дворником. И добровольным помощником дворника тоже не был. И не был его заместителем по хозяйственной части.

Он это делал, как обычно. Для себя. Для порядка. Для красоты.

Что, наверное, одно и то же. В свои пять с половиной лет он давно уже приметил, что порядка и красоты в этом мире очень мало.

Во всяком случае, лично ему их очень не хватало.

И по мере своих сил он старался привносить во всё красоту и порядок…

Сколько всего на земле листьев? Наверное, тысяча. И ещё тысяча, и ещё… Иван пока не умел считать.

Но мама говорила, что тысяча – это много.

– Вань, а ты умеешь совсем-совсем ни о чём не думать? – это спрашивает Настя, худенькая девочка, с которой почти никто, кроме самого Вани, не дружит, потому что он никому не позволяет этого делать. В нее привносить ничего не нужно было. Они так – очень красивая.

– Не знаю- А я умею.

Иван с любопытством посмотрел на Настю, которая села прямо на одну из его букетных куч и блаженно улыбалась. Иван хотел сказать ей, как же можно совсем не думать, ведь, в мире столько проблем, и так мало красоты и порядка, но потом подумал: она – женщина и, наверное, ей можно иногда совсем не думать ни о чём.

А он разве мог не думать о ней? О том, какая она красивая в своём красном демисезонном пальтишке…

И смотрит она на него так, что не хватает слов в его невеликом пока словарном запасе, чтобы выразить это.

И держит он её при себе инстинктивно только для того, чтобы вместе с ней дождаться, когда такие слова придут.

А они когда-нибудь придут. Ой, придут!..

Иван почему-то был в этом уверен. И вот тогда уж он ей скажет…

– Дети, встаньте с земли! – кричит Верыванна, воспитательница детского сада, в который ходят Иван и Настя. При этом она смотрит почему-то только на одного Ивана.

– Мы не на земле, а на асфальте, – вежливо уточнил Иван.

– Хватит разговоров, вставай!

– Я не могу, я ещё не закончил, – сказал Иван и увидел, что Настя уже встала со своей кучи листьев.

– Дети, дети, подходите! Строиться парами! – кричит Верыванна.

– Дети могут простудиться, да Верыванна? – серьёзно спрашивает Иван.

Мудрая обоснованность вопросов и ответов Ивана, их природная упорядоченность иногда ставила в тупик воспитательницу.

– Трудный мальчик! – вздыхает она.

– Я не трудный, – возразил Иван, всё-таки поднимаясь с асфальта.

– Это вам, Верыванна, с нами трудно… Потому, что Вы ничего не понимаете в людях! – и состроил ей одну из своих замечательных весёлых рожиц. Да, он такой.

Верыванна, которая всё-таки была Верой Ивановной, заморгала своими ничего не понимающими в людях глазами и засопела носом так, будто ей в глаз и в нос одновременно попало по инородному телу.

Ей было 25 и личная жизнь у нее действительно не складывалась.

Она жила, училась в школе, потом в пединституте. А потом -шесть остановок на метро плюс переход на Таганке каждый день. Кроме выходных…

С трудом сдержавшись, она отвернулась и увидела, что другие дети уже идут к ней.

Настя тоже было направилась, но споткнулась о трещину в асфальте и упала, больно ударившись коленками

Она подняла голову и уже начала чиркать детскими ресницами по небу, на которое уже начали наворачиваться слезы

Уже подбегая к Насте, Верыванна хотела привычно подумать: «Ну что за девочка? Всё время падает!»

Но вместо этого подумала: «Ну что же это такое? 25 лет – и жизнь почти кончилась. Можно выходить замуж, а подходящей кандидатуры как не было, так и нет…»

Быстро подняв Настю и прижав к себе, она поцеловала ее в щёку, неожиданно почувствовав в ней «соратницу по борьбе», ведь ей тоже придётся когда-нибудь решать эту задачу с одним неизвестным – выходить замуж.

– Отойдите, Верыванна – это моя женщина! – спокойно сказал Иван, не понятно как опередивший остальных детей.

Настя уверенно и даже с какой-то гордостью подала подошедшему мальчику свою руку.

Остановившиеся на её мокрых щеках слёзы немного удивились и стали быстро высыхать.

Прогулка в парке заканчивалась.

Верыванна пересчитав глазами детей и убедившись, что все на месте, повела свою группу обратно в детский сад. По асфальту шли, торопясь куда-то, осенние люди. А кто-то уже. наверное, считал себя холодным зимним человеком.

Они старательно обходили идущую парами группу маленьких человечков.

Прохожим, изредка попадавшимся навстречу торопливо идущей группе детей, было холодно от холода и ещё, наверное, от осознания внезапно набежавшей мысли, что им никогда уже не быть детьми, которые ходят парами и слушаются воспитательницу.

Мысль эту старались поскорее отогнать, как назойливую осеннюю муху или прихлопнуть, как комара.

Листья смешно кружились перед глазами, падая на головы больших и маленьких людей, в конце концов, обречённо бросаясь им под ноги.

И в каждом упавшем листе угасало какое-то предсмертное ощущение последнего полёта.

Иван и Настя шли, молча держась за руки.

Настя просто шла и ни о чём не думала, просто доверив свою руку рядом идущему мужчине.

А Иван думал. Думал, какая у Насти тёплая и нежная ладонь. Почти как у мамы, когда она ведёт его в детский сад и на прощанье гладит по голове, неизменно при этом говоря:

– Ванечка, будь умницей, веди себя хорошо!

Ему вдруг ужасно захотелось, чтобы эта ладошка тоже погладила его по голове, но вслух почему-то произнёс:

– А знаешь, когда я вырасту, то стану знаменитым полярником, как мой дед. Я ему так и сказал: вот дед, я вырасту, и будет нас с тобой два деда-полярника. Да, что ты смеёшься?.. Я даже прошу его всегда мне побольше мороженого покупать, чтобы постепенно привыкать к холоду. А ты? Ты кем будешь, когда вырастешь?

– Вырасту и буду… большой, большой девочкой. А ещё я выйду замуж за полярника, и он будет каждый день угощать меня мороженым… Ой! Смотри, смотри, какой вон у той тёти большой живот! Видишь?

И Настя потащила Ивана прямо к этой тёте с животом, с любопытством и почему-то с опаской разглядывая беременную женщину, которая в мечтательном одиночестве разгуливала по парку и ела мороженое.

– Что это у Вас? – строго спросила Настя, обращаясь к женщине и указывая на её уже внушительных размеров живот.

– А это… мой славный ребёночек, – от неожиданности не сразу ответила женщина и погладила себя рукой по животу.

– А Вы его любите?

– Конечно, очень люблю, – ласково улыбнулась женщина, не ожидая подвоха. – Он самый лучший ребёнок на свете.

– Тогда зачем же Вы его съели? – с возмущением задала Настя свой главный вопрос, ради которого она и притащила Ивана.

При этих словах бедная женщина от неоправданной неожиданности такой мысли не только дыхание затаила, а также зрение и слух, она и пищеварение затаила, уронив недоеденное мороженое.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.