– Потому что мать твоя пришла к тебе. И все про тебя рассказала.

Я даже остановился. Такого поворота событий я не ожидал.

– Что? Мать? – одними губами прошептал я.

И понял, что когда попал в больницу, назвал свое настоящее имя и фамилию. Кто же знал? А теперь вот родня парнишки пришла, в чье тело я попал.

– Я в туалет… я пойду… – начал мямлить я, судорожно пытаясь придумать оправдание не встречаться с женщиной.

– А ну, стоять! Вернись!

Отпираться было бессмысленно. Да и вызвало бы дополнительные подозрения.

Сделав глубокий вдох, я вновь побрел по коридору.

– Давай, вон туда, – махнула рукой Тома.

И показала в сторону окна. Там стояли двое – доктор Нестеров и незнакомая женщина. Обернувшись и увидев меня, она вдруг произнесла:

– Андрюшенька!

И рванула ко мне. Обняла, принялась гладить по спине, целовать в плечи, всхлипывая. Я же только и мог, что стоять как вкопанный, не зная, что делать и как успокоить женщину. От нее пахло «Красной Москвой», приторной фиалковой сладостью, выцветший шерстяной платок, накинутый на плечи, неприятно колол мне шею.

«Не самая дешевая парфюмерия», – отметил я про себя, отворачиваясь в сторону, чтобы не дышать духами.

– Андрюшенька, миленький! – продолжала всхлипывать женщина, вцепившись в меня.

– Анна Матвеевна, успокойтесь, – подошел к нам Нестеров. – Отпустите его. Вы же ему все кости переломаете!

Женщина нехотя разомкнула объятья.

– Сыночек, что произошло? – спросила она, утирая слезы платком.

– Я… я не помню… – ответил я. – Упал.

Женщина вновь начала плакать.

– Упал! – всхлипывая, произнесла она дребезжащим голосом. – Это все его кружок этот дурацкий. – Спортивное общество это их, секция альпинизма. Там главный у них Дубинин. Детям учиться надо, а он им про горы все мозги запудрил. На каменоломню агитирует. Не пущу!

Это уже было сказано мне. Вытерев глаза, строго произнесла:

– Говорила я тебе, что до добра это все не доведет! Вот и случилось!

– Успокойтесь! – строго приказал доктор. – Ничего страшного не произошло. Ну есть ушибы, гематомы. Головой тоже ударился, но несильно, сами же видите. Проверяем сейчас вашего сыночка. Наблюдаются некоторые провалы в памяти. Да вы и сами поняли, – доктор улыбнулся. – Но все излечимо. Организм молодой, все поправимо. Давайте, прекращайте это ваше мокрое дело, не люблю этого.

– Сыночек, ты помнишь, кто я?

– Мать? – кисло ответил я.

– Ну вот видите! – улыбнулся доктор. – Память уже возвращается.

– Если нужны какие-то лекарства, то вы сразу же… – начала мать, но Николай Игоревич тут же остановил ее жестом.

– Ну вы что?!

– Да, я поняла, – зашептала мать. – Но вы говорите… если что…

– Анна Матвеевна, сейчас пока не стоит с допросами. Про имя уже знаем, что перепутал. Такое бывает. Это говорит о вероятном сотрясении мозга. Так что парню нужен покой. Пусть у нас еще немного побудет.

– Хорошо, я поняла, – закивала головой женщина.

И обратилась ко мне:

– Я тебе яблочек принесла. На вот, поешь. Это с дачи Екатерины Авдотьевны, ты помнишь ее?

Я неопределенно пожал плечами, взял бумажный пакет с яблоками.

– Пару дней еще подержим, а потом уже и на выписку, если все нормально будет, – сказал доктор.

– Мне как позвонили, думала все, убили. А потом как сказали, что в больнице Андрюша, отпустило немного. Я корвалолу напилась и сразу сюда.

Она глянула на меня. Я отметил некоторое сходство ее лица с тем, что я видел в зеркале.

– Ты выздоравливай. Школу пропускаешь. А там сейчас подготовка к экзаменам идет. Нельзя пропускать.

– Что? Школа?

Мать удивленно посмотрела на доктора.

– Да, я помню, – тут же поправился я. – В школу. Экзамены. Я буду готовиться.

Мать еще раз обняла меня, сказала:

– Я завтра еще зайду. Принесу твои тетрадки и учебники.

– Хорошо. Спасибо, – кисло ответил я.

– Тогда я пойду?

Нестеров кивнул:

– Идите. Андрею уже пора на процедуры.

Я проводил ее взглядом, посмотрел на доктора.

– Ну, чего моргаешь? – добро улыбнулся тот. – Давай в отделение, альпинист!

Все оставшееся время до вечера я так и бродил, глядя по сторонам, стараясь привыкнуть к обстановке, хрустя яблоками из сада Екатерины Авдотьевны. Вечером всех отправили на процедуры – по уколу обезболивающего в полупопие, и отбой.

За весь день переживаний я порядком устал и едва лег на скрипучую сетчатую кровать и укрылся колючим одеялом, как тут же заснул.

Что-то снилось, но что именно – вспомнить я не мог. Что-то тревожное, серое, неумолимо надвигающееся. Оно катило на меня, закрывая собой горизонт, все ближе, и ближе, и ближе, не давая дышать.

Я вздрогнул и проснулся. Некоторое время прислушивался к истошному биению сердца, пытаясь понять, где и что случилось.

Было темно, еще не рассвело. Не видя еще ничего, я осторожно спустил ноги со скрипучей кровати.

– Не спится? – прошипел противный голос, и я едва не закричал.

Это был Кайрат Айдынович. Во тьме его глаза поблескивали, отражая лунный свет, а сам он походил на какого-то монстра или вампира.

– Ага, не спится, – с трудом выдавил я, облизнув пересохшие губы. – Водички хотел попить.

– Водички? – с какой-то странной насмешливой интонацией спросил он.

И зыркнул на меня так, что мне стало не по себе.

– Ну да, – промямлил я, не понимая, что происходит.

Кошмарный сон еще не отпускал, сбивая с толку – я не мог до конца понять где нахожусь: в реальности или уже в загробном мире.

Некоторое время молчали. Возникла неловкость, мне казалось, что собеседник мой еще недоговорил что-то, но поделиться с этим он явно не спешил и глазел на меня своим волчьим, давящим взглядом.

– Послушай, парень, а ты ничего не хочешь мне рассказать? – вдруг переменился в лице Кайрат Айдынович.

Он подался вперед, так, что почти в упор теперь глядел на меня.

– Что рассказать? – насторожился я.

– Кто ты такой на самом деле?

Холодок побежал у меня по спине. Но мне хватило ума сделать вид, что я ничего не понимаю.

– О чем вы?

– Паренек, не надо врать мне, я этого не люблю. Я вранье нюхом чую. Скажи мне лучше правду, кто ты такой?

«А не пошел бы ты куда подальше?!» – хотел воскликнуть я, но незнакомец вдруг потянулся к прикроватной тумбочке и достал оттуда что-то небольшое, прямоугольное. Показал мне.

Я пригляделся в полутьме, увидел красные корочки и сразу же сообразил – пациент-то не простой. Очень непростой. Кто он? Кгбшник? Партийная шишка? Кто-то еще? В любом случае тот, кто может обеспечить мне очень много неприятностей. А значит, куда подальше его лучше не посылать.

– Откройте, – сказал я, кивая на корочки, но Кайрат Айдынович уже спрятал их обратно в шкафчик.

– Ты со мной, паренек, так не разговаривай, – гортанно прорычал собеседник. – Лучше отвечай, о чем спрашиваю. Иначе говорить с тобой будут совсем другие люди.

И я понял, что если сейчас разговор не состоится здесь, то вполне вероятно, что будет продолжен где-то в застенках Комитета государственной безопасности СССР по доносу Кайрата Айдыновича. Этот может, на лице написано, что сдаст и не моргнет глазом.

– Ты американский шпион? – спросил он, прищурившись.

– Никакой я не шпион! – обидевшись, ответил я. – Советский гражданин я! С чего вы вообще такое взяли?

– Ты говоришь во сне, – по лисьи улыбнувшись, ответил Кайрат Айдынович. – Многие шпионы так проваливаются. Говорят во сне или на своем языке, или о вещах, которые милы их сердцу, но нам, гражданам советского союза, чужды и аморальны.

И мне вновь стало не по себе.

– И что я говорю? – осторожно спросил я. А потом улыбнулся: – На чужом языке?

Никаких языков я, конечно же, не знал – негуманитарного склада ума. Так что тут претензии мимо.

– Разные странные слова. Например, просил позвонить тебе на сотку. Это как? Ты аферист какой-то, что ли? Что за сотка? И почему позвонить по поводу ее надо? Кассу ограбил и теперь подельника своего просишь на связь выйти по поводу украденных денег?