Мягко притормозив, “Москвич” осторожно переполз через придорожную канаву, фыркнул мотором и неторопливо покатил по едва заметной в чаще леса дороге, подскакивая на колдобинах, отчего удочки с легким стуком елозили по заднему сиденью, в багажнике слегка погромыхивало закопченное ведро, а резиновый чертик раскачивался взад-вперед на зеркале. Кусты по сторонам дороги один за другим уплывали назад, слегка задевая листьями по полированным бокам машины и засовывая свои зеленые лапы в открытые окна, чтобы тут же, словно испугавшись, отдернуть их обратно.

В душе Александра Петровича царили мир и благополучие, потому что наконец-то настала такая суббота, когда ничто – ни очередной аврал на фабрике, на опостылевший ремонт квартиры, ни внезапные гости – не помешало ему с утра уложить все необходимое для рыбалки в новенькую, только что обкатанную машину и укатить к заросшему лесному озеру, облюбованному еще прошлым летом. Речка Светлая, где он рыбачил прежде, стала окончательно непригодна для рыболовства по причинам, связанным с усиленной индустриализацией района.

Впереди виделся ему отличный день возле отличного озера, и отличные, еще не опробованные японские удочки обещали отличный улов.

Одна только темная тучка омрачала радужный небосвод праздничного настроения Александра Петровича. Несколько дней назад на руководимое им предприятие прислали документ, из которого явствовало, что фабрике придется заплатить очередной штраф за спуск неочищенных сточных вод в реку. Штрафы эти регулярно выплачивал еще предшественник Александра Петровича, и с ними свыклись, как свыкаются постепенно с любым неизбежным злом. Свыклись настолько, что перестали их замечать.

Первое время впечатлительная душа Александра Петровича протестовала не против штрафов, а против необходимости во имя выполнения плана губить отличную речку только потому, что в свое время кто-то из проектировщиков оказался головотяпом, а строители это головотяпство усугубили. Но постепенно привычка сделала свое дело, и необходимость регулярно выплачивать из фондов фабрики довольно значительную сумму вызывала теперь у Александра Петровича лишь мимолетную досаду. На этот раз штраф был наложен не только на возглавляемое Александром Петровичем предприятие, но и на него самого. Это нововведение, с равной силой ударившее по самолюбию и по карману директора фабрики, и омрачало его настроение. Однако день был так хорош, что Александр Петрович решительно отбросил прочь все мысли, хоть немного диссонировавшие с трепетным предвкушением отличной рыбалки.

“Эти два дня мои, а потом хоть потоп”, – подумал он с несвойственной ему лихостью и снова мысленно унесся к облюбованному им берегу.

Вдруг “Москвич” затормозил так внезапно, что Александра Петровича на миг сильно прижало к рулю, и, лишь выпрямляясь, он понял, что водительский рефлекс сработал, как всегда, своевременно. Он вылез из машины и, отодвинув мешавшие ветки, нагнулся, чтобы рассмотреть то, что лежало на дороге.

Александр Петрович был заядлый рыболов и в животных разбирался плохо. Поэтому существо, лежавшее перед колесами автомобиля, он назвал косулей лишь условно. Смерть застигла животное совсем недавно, потому что кровь, залившая его бок, пробитый крупнокалиберной пулей, еще не успела засохнуть. Открытые глаза козочки даже в смертной неподвижности были прекрасны и тоскливы, – у Александра Петровича мороз прошел по коже, когда он встретился с этим взглядом.

Александр Петрович нагнулся было, чтобы оттащить животное с дороги, однако запах крови заставил его отшатнуться. Но он заметил теперь одну особенность, которая сразу не бросилась ему в глаза: убитое животное было самкой, и эта самка в самое ближайшее время ожидала детеныша.

– Да ведь это убийство! – вслух сказал потрясенный Александр Петрович.

Даже не будучи охотником, он знал, что сейчас не сезон охоты и что стрелять самок, ожидающих потомство, запрещено всеми охотничьими и человеческими законами. Сам он на ловле никогда не пользовался никакими запрещенными орудиями – неводами, вершами, переметами, подпусками и прочими объявленными вне закона снастями, не нарушал установленных сроков ловли рыбы, не стрелял в нее из ружья и не глушил взрывчаткой, а всех, не брезгующих подобными методами, искренне презирал.

Зрелище, представшее сейчас перед его глазами, возмутило душу директора фабрики. Сев в машину, он осторожно между деревьями, далеко в стороне объехал козочку.

Всю дорогу до озера он не мог успокоиться и вспоминал несчастное животное.

– Не иначе, Тимофея Косых работа! – сердито восклицал Александр Петрович, плавно ведя послушную машину по колдобинам разбитой и заброшенной дороги. – Все-таки возьмусь я за него. Ведь каков мерзавец!

Здесь следует объяснить, что Александр Петрович в районе был человеком уважаемым. Фабрика его из месяца в месяц выполняла и перевыполняла план, а большая фотография ее директора красовалась на районной Доске почета. Заслуги Александра Петровича не остались незамеченными. И хотя был он в районе человеком новым, его избрали депутатом местного Совета, потому что только при нем захудалая до того фабрика стала передовым предприятием района. Поэтому с некоторых пор Александр Петрович смотрел на все окружающее заинтересованным, хозяйским глазом. Если он видел, например, что фонари уличного освещения продолжают светить, когда солнце давно уже поднялось к полудню, или автобус местной линии ушел от остановки полупустым, не забрав всех пассажиров, в самом скором времени в кабинетах соответствующих организаций раздавался телефонный звонок, а в редакцию районной газеты приходило возмущенное письмо за многочисленными неразборчивыми подписями. Автора письма можно было угадать лишь по несколько витиеватому стилю, украшенному заметным количеством тех оборотов, которые почему-то считаются обязательными в определенного рода переписке. Поэтому нет ничего удивительного, что Александр Петрович был в курсе беззаконий, творимых на протяжении многих лет бессовестным браконьером Тимофеем Косых.

На Тимофея жаловались многие, начиная с председателя охотничьего общества товарища Непомилуева, то есть человека, чью компетентность в данном вопросе не мог никто оспаривать, и кончая подслеповатой бабкой Маланьей, которой показалось, что именно Тимофей нагло, среди бела дня, подстрелил ее собаку, гонявшую по улице Тимофееву курицу. Словом, сигналов было предостаточно. Однако не пойманный – не вор, и никаких официальных мер, несмотря на явный разбой, чинимый Тимофеем в окрестных лесах, применить к нему не удавалось. На увещевания же и воспитательные беседы, проводимые с ним неоднократно, Тимофею, грубо говоря, было в высшей степени наплевать. Он только нагло хохотал прямо в лицо собеседнику, протирая волосатыми кулаками свои бессовестные глазищи и тряся кудлатой рыжей бородой, а когда беседа переставала его веселить, грубо выражался и уходил с независимым видом, оставляя растерянного собеседника с открытым ртом.

Александру Петровичу тоже пришлось однажды встретиться с браконьером, и воспоминания об этой встрече не относились к числу самых приятных. Тимофей не оценил тонкого и чуткого отношения и оскорбил деликатного Александра Петровича, что тот перенес со стоицизмом, однако обиду в душе затаил.

И теперь, потрясенный новым кровавым преступлением Тимофея Косых, Александр Петрович вслух поклялся этого дела не оставлять и найти наконец управу на рыжебородого разбойника.

Однако день был так хорош, что долго таить в душе злость добрый Александр Петрович не смог, да к тому же и управление машиной требовало определенного внимания. Поэтому к берегу озера он подъехал таким же умиротворенным, каким поутру въехал в лес.

Немного спустя удочки были приготовлены, подкорм брошен в воду, наживка нанизана на крючки, а крючки заброшены в зеркальную, гладкую воду. Поплавки повздрагивали немного, вычерчивая вокруг себя геометрически правильные кольца, и быстро замерли в неподвижности, а сам рыболов занялся разными хозяйственными делами, потому что солнце уже стояло высоко и здоровый желудок Александра Петровича начал напоминать о своем существовании.