Строго-ободряющее по ту сторону связи:

— Но-но, сестричка, давай без фокусов и истерик!

Пытаюсь глубоко вздохнуть.

Пытаюсь…

— Я… не могу… Не могу, понимаешь… Я никогда не рыдала, но после Ба… Прости. У нас тут так страшно… Давай о чём-то другом поговорим, хорошо? Ты там как вообще?

Поддельно-бодрое:

— Ну, так сказать, на пути в Москву. Тут, конечно, тоже не сахар, но, говорят, что в Америке куда хуже, хотя, признаюсь, я не видел лично. А тут, да, весело. Тоже. И, я, это, заехал за Ленкой и Маргошей. Двумя словами не расскажу, но я прибуду в Москву вместе с ними. Ты как-то постарайся Катьку подготовить. Прямо скажу, я не знаю, как мне ей об этом сказать, сама понимаешь. Ну, придумай что-нибудь. Ты же у нас умная. Я их действительно спас при пожаре, ну, так получилось. Но как отреагирует Катька я не знаю.

Хорошо, что не было видеосвязи. Слёзы катились по щекам не переставая.

— Дим, что за ерунду ты говоришь… Ты жив… Нет больше той жизни… Неужели ты думаешь, что твоя Катя — дура набитая? Она ведь любит тебя, я знаю.

Вздох:

— И я. Но, Ленка тоже любит, вот в чём проблема. Я это тоже знаю. И Маргоша. Вот в чём проблема. И Ленка при смерти. И я её не брошу. Ни за что.

* * *

ДМИТРИЙ МАРКОВ

ГЕРМАНИЯ. БЕРЛИН. ПОСОЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ. Четверг. 21 августа 2025 года. Местное время 05:35.

— Ты как, малыш?

Говорить через противогаз было трудно, сидеть в прорезиненном костюме ОЗК было жарко, но выбора не было. Во-первых, я сам был стопроцентным носителем заразы и все анализы это подтверждали. Во-вторых, в посольстве оставалось ещё немало людей и трудно было сказать, кто уже заражён, а кто пока нет. Даже четверо умерших сотрудников посольства были заразными и сейчас руководство решало вопросы с транспортировкой на Родину их тел, но так, чтобы обеспечить безопасность всех прочих.

Ну, а, в-третьих, было непонятно, заражены ли Марго и Ленка. Инкубационный период продолжался, и появления в крови антител ещё не произошло, чтобы с уверенностью что-то утверждать. Во всяком случае, посольский доктор пока не может вынести однозначный вердикт.

Марго сидела в таком же противогазе и в ОЗК, неотрывно глядя на лежащую мать. Прозрачный транспортировочный изолированный бокс для перевозки инфицированных больных до жути напоминал стеклянный гроб, и я понимал тот ужас, который царил сейчас в душе и глазах дочки. Но это был единственный способ попытаться защитить Лену от заражения, к тому же, надышавшись продуктами горения при пожаре, она так и не приходила в себя. Поэтому её и поместили в мобильный бокс. Но, повторюсь, выглядело просто страшно.

Маргарита никак не отреагировала на мой вопрос. Возможно, не сочла нужным отвечать на банальный глупейший вопрос, когда и так понятно «как», а может, даже не услышала его. Впрочем, в противогазе и капюшоне это и не мудрено. Тем более в таком-то состоянии.

Ночь прошла тяжело. Местные медики, как могли, колдовали вокруг Елены, но, по-хорошему, нужна была специализированная клиника со всем оборудованием, а не эрзац здравпункт посольства, но в Берлине сейчас вряд ли можно найти квалифицированную помощь такого уровня. И не только в Берлине.

Весь вчерашний день, всю ночь и всё утро в посольстве жгли документы, или паковали в несгораемые ящики секретные материалы, которые нельзя было уничтожать. Точнее, их уничтожат в последнюю очередь, когда не будет другого выхода и возникнет реальная угроза того, что столь важные и охраняемые тайны могут попасть в чужие руки.

Кладу руку в перчатке на плечо дочери. Марго вздрогнула и подняла голову, потерянно спросив:

— Пап, что теперь делать?

— Дочь, мы ждём. Посольство готовится к эвакуации. В аэропорту нас ждёт самолёт…

Ждёт-то он ждёт, но его сейчас охраняют так, как будто он набит золотом. Уже дважды его пытались захватить, под угрозой оружия собираясь принудить пилотов поднять машину в воздух и… короче куда-то полететь. Подальше из этого ада. И лишь бронемашины с крупнокалиберными пулемётами мешали отчаявшимся ворваться в самолёт.

— … Сейчас в посольстве формируется колонна. Как только всё будет готово, мы погрузим твою маму и поедем в аэропорт…

Точнее, будем прорываться туда. И очень вероятно, что прорываться придётся со стрельбой. На улицах бесчинствуют вооруженные банды, многие отчаялись или даже сошли с ума. По городу бродят какие-то полубезумные самопровозглашенные проповедники, восклицающие о Конце Света.

Пожары, поджоги, погромы, убийства, групповые изнасилования, не взирая на пол и возраст.

Говорят, что в Трептов-парке распинают на крестах. В том числе и вниз головой.

Взрыв сверхновой словно сломал матрицу в головах и лишь организованность посольства и наличие тяжелого вооружения позволяли надеяться на благополучный прорыв.

Воистину, Последние Дни.

— Пап, ты говорил, что может будет вертолёт для мамы…

Качаю головой.

— Марго, вертолёт есть, но слишком опасно. Он не бронирован, а в него будут стрелять все, кто его просто увидит.

Сквозь стекло вижу её расширившиеся от ужаса глаза.

— Но… зачем стрелять? Что мы им плохого сделали?

Действительно. Марковы вообще не имеют к происходящему никакого отношения. Знали бы буянящие на улицах о том, что в посольстве России находится тот самый «нулевой пациент», они бы точно пошли на штурм, только чтоб добраться до моей тушки.

Разумеется, дочери я об этом не сказал. Ей это не нужно сейчас знать. Да и потом… Не знаю.

— Понимаешь, малыш, они просто будут стрелять. От отчаяния, ужаса, желания расправиться с теми, кто, похоже, нашёл вариант отсюда сбежать.

Девочка кивнула и лишь произнесла горько:

— Немцы сошли с ума…

Качаю головой:

— И не только немцы. Сейчас, насколько я знаю, такое по всему миру.

— И в Москве?

Киваю.

— И в Москве, и в России вообще. Толпы безумствуют, толпы разбегаются из городов, особенно из крупных. В Москве, вроде ещё не как в Берлине, но тоже страшно.

— Тогда… Тогда зачем туда лететь, если там всё так же, как и здесь?

Ну, и что ей ответить? Мол, Родина и прочие благоглупости о чести, долге и нашей исторической миссии? Кому нужен сейчас этот фальшивый бредовый пафос?

И словно в подтверждение этого за окном что-то сильно бабахнуло, да так, что Маргарита инстинктивно присела на корточки и прикрыла голову руками.

Благо, тяжелые металлические роллеты не дали чему-то влететь к нам, лишь со звоном посыпались стекла.

— Папочка!!!!!!

Быстро подхватываю Маргошу и оттаскиваю от битых окон. Оглядываюсь. Медицинская капсула Елены вроде не пострадала, она стоит далеко от окна.

— Тихо, малыш, тихо.

Распахнулась дверь. Андреев прокричал:

— У вас всё в порядке⁈

Киваю, прикрывая собой Марго.

— Что это было?

— Гранатомёт! Сейчас будем собираться! Ждать уже невозможно!

Появились какие-то люди, бокс с Леной спешно вывезли из комнаты и покатили по коридору, мы с Маргаритой устремились следом, у дочери явно был шок и потеря ориентации, так что приходилось её почти нести.

Хорошо, хоть отношения со странами Запада у России в последнее время стали настолько плохими, что посольство укрепляли, как только было возможно, в том числе и в расчете на возможный штурм здания. Так что одиночный выстрел из гранатомёта не мог нанести серьезный урон, но, одно дело, капитальное строение посольства, а вот другое — автомобиль, даже если он бронирован. Вряд ли он выдержит попадание из того же РПГ-7. Поэтому надежда только на натиск и организованность прорыва по улицам немецкой столицы.