Как оказалось, чрезмерно методично: один из лейтенантов Анны Манфред догадался, что псевдослучайный режим перемещений противника в действительности следует простой математической прогрессии, полуспирали, построенной на простых числах. Стоило им выявить эту закономерность (к слову, запрограммированную крутой армейской системой стратегического моделирования генерала Романцы), и все дальнейшие передвижения Северной Армии Среднего Запада удалось легко предугадать. Указанное обстоятельство немало подсобило ФОСЗ в организации засады миль за восемьдесят от Кливленда, о которой военные впоследствии вспоминали с ужасом.

Бóльшая часть солдат погибла сразу же, под перекрестным огнем. Юный Лиммит и его напарник по ракетометному расчету, капрал по кличке Отброс, не пострадали, но их завалило всяким хламом на дне ударного кратера, возникшего при падении бригадного вертолета поддержки. Остаток дня они уничтожали запасы медленно остывающего растворимого кофе и слегка подгоревших сэндвичей, прислушиваясь к неясным смешанным шумам оружия и смерти. Лиммит, убивая время, сортировал почту, которая вывалилась из распоротых при ударе мешков. Мертвые письма: ни почтальонов, ни получателей, ни тем более уведомлений. Сам Лиммит, вполне ожидаемо, в адресатах нигде не значился. Он вскрывал почту наудачу: письма из дома, полароидные фотокарточки полуобнаженных подруг, приветы дорогим Джонам, пакетики раскрошившихся печенек, носки и прочее. Содержимое одного пакета он нашел более интересным.

Спустился вечер. Они находились в окружении неизвестного числа революционеров на непонятной дистанции. Представления Лиммита о противнике исчерпывались информацией из армейских пропагандистских киношек в шестимесячной учебке, да и те он в основном продрых. Женский голос металлически звенел из громкоговорителя:

– Империалистические прислужники!.. (Он слышал, как фоном хихикают ее товарищи, довольные разгромной победой и слегка расслабившиеся. Мелодрама, блин.)

– Как вам такое предложение? – продолжал матюгальник, обращаясь, похоже, сразу к обеим группам слушателей. – Отдайте нам исправный ракетомет, а мы вас пощадим, отпустим невредимыми и предоставим проводников отсюда. Обещаем.

К удивлению юного Лиммита, капрал Отброс заорал на невидимых врагов:

– Безумцы!

Было похоже, что в его башке всплыл отрывок какого-то старого фильма про войну, отсмотренного в учебке. Лиммит нашел условия капитуляции превосходными. Отброс не согласился, азартно предложив использовать единственный оставшийся снаряд ракетомета и выкосить им революционеров из окружения по дуге примерно сорок пять градусов. Лиммит не потрудился объяснить, что уцелевших на остальном сегменте необольшевиков такое решение побудит к ответному удару, а лишь вытащил шестидюймовый, превосходно сбалансированный и отточенный армейский нож из ранее найденного в кратере пакета и молча сунул его капралу Отбросу под ребра. Вытер лезвие о штанину, вернул в чехол, предусмотренный заботливыми родителями для мертвого ныне сына, взялся за снаряд, выбросил его из кратера и заключил сепаратный мир.

Революционеров было всего семь, трое мужчин и четыре женщины, но уверенности Лиммита в том, что решение сдаться было правильным, этот факт не поколебал. Отряд явно обладал некоторой самостоятельностью в рядах ФОСЗ, поскольку задержался, выискивая уцелевших бойцов противника, в то время как остальные боевики Анны Манфред перегруппировались и ушли на восток. Командовала небольшой группой Мэри Горгон.

Верные слову и личным соображениям, а также немало впечатленные быстрой и эффективной казнью капрала-реакционера, они двинулись вместе с юным Лиммитом к ближайшей стыковке до Финикса, но посадили его на смешанную диету из Маркса, Ленина, Малкольма Икс, Питера Камехо и прочих. Лиммит к ним остался глух.

– Почему Финикс? – спросила Мэри. Лиммит сам попросил высадить его там.

Он не ответил. Наркотический туман колледжа развеялся, и в Лиммите проявились качества, в некоторой степени унаследованные по отцовской линии: хитрость и амбициозность. Или, возможно, редкий, но не единственный случай проявления активности, увенчавшийся инстинктивным убийством капрала Отброса, катализировал процессы преображения Лиммита, приведя его к решению не подчиняться больше слепо воле других людей. Во всяком случае, он был решительно настроен возвратиться в Финикс. (Хватило его решимости ненадолго. Он сохранил нож в чехле на изнанке сапога, но проверить его на старом Катбертсоне ради поста корпоративного сутенера не пришлось. Стоило лишь предъявить тому нож в приватном разговоре, как старика хватила кондрашка. После этого из Лиммита словно дух вышел вон, как если бы отцовские сила воли и амбициозность вдруг иссякли. Он безвольно плыл по жизни еще полтора года, пока к нему не подкатил Джо Гунсква.)

– Ладно, как хочешь, – сказала Мэри.

Он понимал, что такое для нее революционная деятельность: в удачные времена – высокоморальная и осмысленная, чаще – идеалистичная, не без фатализма. Иногда, слушая старые кубинские партизанские песни у походного костра, он приходил к мысли, что на самом-то деле Мэри и ее приятелям совсем не хочется, чтобы революция закончилась. Неважно, победит она или будет подавлена, а больше им ничего сопоставимого по драйву не испытать. Затем светало, и он понимал, что ошибается. Она действительно была готова пожертвовать собой ради далекой мечты о человечестве, принять на веру справедливость собственных поступков. А вправду ли они того достойны? Едва ли самим потенциальным бенефициарам, копошащимся в исполинских жилых комплексах на двух побережьях, есть какое-то до нее дело, а враги лишь посмеются. Временами (он усматривал корреляцию с менструальным циклом) ее одолевали сомнения. Но и в них она черпала извращенный кайф.

За две ночи до стыковки она обратилась к нему с самым настойчивым рекрутинговым предложением.

– Присоединяйся к нам, старина Аллен, – сказала она. – Народно-освободительная война – это жуть как прикольно.

– Не-а, – ответил он. – Честное слово, я думаю, что еще мир должен повидать, прежде чем мне задницу отстрелят.

В этот момент их заметили инфракрасные сканеры военного самолета. Словно во исполнение невольного пророчества юного Лиммита, самолет выпустил по отряду стаю термотропных ракет. Промахнулись только две, обманутые пламенем костра, другие превратили тела всех членов отряда в подобие пластиковых мешков с желе из внутренних органов и позвонков, за исключением Мэри и Лиммита. Остаток ночи он наблюдал, как Мэри баюкает на руках того, кто умирал дольше прочих; все остальные погибли почти мгновенно. Слезы Мэри смешивались с кровью, промочившей ее груботканую рубашку; она покачивалась взад-вперед и что-то напевно бормотала умирающему. Лиммит не думал, что она так легко сломается.

Когда жизнь вытекла из тела на алую почву, Мэри закуталась вместе с Лиммитом в одеяло и продолжала плакать, пока он утешал ее, насколько это было в его силах.

Впоследствии он размышлял, было ли следующее лишь проявлением благодарности за утешение или же он, Лиммит, каким-то образом соединился в ее сознании с призраками мертвых товарищей. Когда они достигли стыковки, Мэри сказала, что любит его.

– Ты всех любишь, – уныло сказал он, – кроме капиталистов. – Возможно, та часть его мозга, которая контролировала эмоции, рассудила, что если Мэри как следует обидеть, то она вскоре забудет его.

– Что тебя ждет в Финиксе? – спросила Мэри. – Мутанты-цыпочки да реднеки-содомиты?

– Может, я часть этого места.

– Почему? Чувствуешь вину? Ну так присоединяйся к ФОСЗ, забудь своего капрала, свое происхождение от эксплуататоров и другие грешки.

– Замолчи.

Лиммит двинулся на запад, в сторону Финикса. Оглянувшись, он подумал, что на ее устах даже издалека заметна странная печальная улыбка, означающая, что он ей слишком дорог, чтобы пытаться его удержать, и что она уже пережила множество таких прощаний с любовниками, которые уходили от нее так, как уходят лишь от по-настоящему близких людей. Он развернулся и пустился бежать. Он бежал, не разбирая дороги, затем споткнулся и упал, сбил дыхание, заскреб руками по дорожному покрытию. Прижал ладони ко рту, зализал кровь из появившихся ссадин. Спустя время он поднялся и пошел дальше.