Помню, улетать в Вашингтон должен был утром 12 сентября. А накануне, ближе к вечеру, оседлал свой джип и поехал на этюды - по лесной паршивой дороге, к высохшему озеру. Там скалы - как стадо окаменевших динозавров... Сижу, стало быть, на стульчике раскладном, малюю пейзаж. И представьте, Беатриса, провожая взглядом стаю каких-то синекрылых птичек, задрал я свою, тогда еще кудрявую голову, - и остолбенел. Надо мною объявилась нежданно-негаданно здоровенная башня, вроде Эйфелевой, но не из металла, а из оранжево-серебристых молний. Не успел опомниться, а уж материализовалось внутри этой иллюминированной великанши эдакое колесико, ободочек - в поперечнике с римский Колизей. Колесо показалось мне раскаленным до белизны, а внутри его чуть дымилась спиральная туманность: фиолетово-молочная, с завихрениями и переливающимися огоньками звезд. В общем, планетарий при дневном свете. И рушится планетарий прямо на меня. И я вырубаюсь, будто током высокого напряжения ужаленный.

Очнулся. В ушах гудит, голова раскалывается. Под куполом моего планетария - тьма-тьмущая. Лишь внизу, по замкнутому кольцу, полоса тусклого света. Фосфоресцирующий забор для одинокого лауреата... Что делать? Побрел к забору. Он оказался гладким и холодноватым овалом вышиною с трехэтажный дом. Двинулся вдоль забора, как зверек в круглой клетке, и вообразите, Беатриса, подхожу к разлому. Будто лайнер океанский переломлен надвое, а на срезе торчат трубы, коммуникации, колеса, рычаги.

Разлом в ширину был метров пять. Я покумекал - вдруг облучусь? - но рискнул-таки и шагнул в проход. Пробираюсь в полутьме, съежившись от страха, уже и Луну заметил вроде бы в просвете впереди. Глядь - мертвое тело. И не просто мертвец, а разрезанный надвое - от плеча до пояса. Как ударом меча. Да таким лютым ударом, что половинки раскидало к противоположным стенам разлома.

Решил миновать мертвеца посередине, от одной фразы волосы встают дыбом, верно, Беатриса? Внезапно та половина, что с головою, открывает глаза и начинает бубнить, как заведенная: "Ты должен меня спасти... Ты должен меня спасти..." Я опять остолбеневаю, глядя на говорящего покойника. "Попытаюсь, - отвечаю, - помочь, любой врач дает клятву спасать жизнь человека". - "Я не человек, - изрекает рассеченный надвое. - Белковоподобный самовоспроизводящийся автомат. Из других миров и времен". Прямо так и заявил, Беатриса. "Чудесно, - говорю, - за последние полвека мы, земляне, избалованы визитами небожителей, правда, спасать никого не приходилось". Попросил он для начала соединить его расчлененный организм. Ухватился я за нижнюю половину (он был в эластичном комбинезоне и высоких сапогах) и поволок к верхней, удивляясь легкости плоти. На срезе она была бескровной, мраморно-белой, а внутри - вместо сердца, легких, кишок и прочей требухи - фосфоресцировали загадочные кристаллы, трубки, колбочки, соединенные попарно шарики. Вскоре разглядел и лицо пришельца: удлиненные скулы, благородной лепки лоб. Особенно выделялись глаза - непомерно большие, как бы гипнотизирующие. А голову венчал прозрачный изящный колпак, в нем роился туман, испещренный синеватыми блестками, будто там томился в неволе заколдованный свод ночных небес. "Теперь проследуй в навигаторскую, - сказал небожитель, когда тело было соединено. - Задействуй под центральным экраном вторую плату справа в нижнем ряду, как укажет стрелка. Больше ничего не трогай". Тут возникла в воздухе светящаяся зеленоватая стрела и пошел я вслед за нею... Скажу одно: достаточно было взглянуть на плавающие в пространстве навигаторской разноцветные трехметровые кристаллы, чтобы убедиться: к Земле-матушке колесообразный корабль не имеет отношения.

Когда же вернулся, выполнив наказ, пришелец сказал: "Запомни, я на вашей планете - не по своей воле. Мой светолет потерпел аварию в гравитационном вихревороте и оказался отброшенным в прошлое на полторы тысячи лет. Не беспокойся, вреда не принесу. Когда спасешь меня окончательно, я устраню эти незначительные повреждения, - он указал на разлом, - и отбуду в свои миры и времена. Если пожелаешь, и тебя приглашаю с собою, - награда за помощь в беде". Я поблагодарил небожителя из далекого будущего и поинтересовался, что означает окончательное спасение. Оказалось, я должен был на протяжении 34 часов время от времени задействовать определенные приборы в навигаторской. "Теперь отключусь на тридцать семь минут, - сказал он. - И воссоединюсь с самим собою - адаптационно-регуляторным тридцатимиллиардновариантным автоматом. Надеюсь, ты не покинешь меня и выполнишь третий закон вселенского содружества, который гласит: "Разумный, спаси разумное". И пришелец закрыл глаза.

Я выбрался из трубы, увидел земные звезды, Луну, черную стену леса неподалеку. Посмотрел на часы: около четырех утра. До отлета в Вашингтон оставалось меньше пяти часов, да еще дорога по ночному лесу съест не меньше часа... Не стану лгать, что я долго терзался, как поступить. Если бы речь шла о человеке, я, естественно, пренебрег бы приемом в Белом доме. Но жертвовать славой и престижем ради какой-то белковоподобной говорящей куклы?.. Она и без меня, небось, самовоспроизведется, подумалось мне, пусть не за 34 часа, а за 100, какое имеет значение... Завел джип и уехал. Берсенев замолчал.

- Занятное приключение, - с трудом вымолвила я. - Хотите чаю?

Он по-прежнему молчал, блуждая где-то в лабиринте своего прошлого. Наконец, заговорил:

- На Ямайку вернулся через месяц - уже с мировою славой. И опять наведался к окаменевшим динозаврам. В полной уверенности, что пришелец давно помахал землянам ручкой. И что же обнаружил на месте огромного корабля? Полуразвалившийся остов. Бурый, трухлявый. Осыпающийся при малейшем прикосновении, как пепел. На том месте, где я оставил пришельца, виднелась горка тлена. Зато кругом разросся какой-то невиданный ползучий кустарник с шипами и жирными листьями, его ветви пронизывали останки корабля. А когда кончился в декабре сезон дождей - вообще не осталось следов. Никаких. Стена кустарника соединилась со стеною леса, словно так было со времен Адама и Евы... Ну а потом эта история с чексами, которая отняла у меня и славу, и свободу. Хотя как генетик я ни в чем не повинен, ибо только в безумии можно было затеять такой опыт.