О Боже, что творится со мною, отчего колотит меня, власно как в лихорадке, и нестерпимо теснит мою грудь - думал я, бродя дальними аллеями, покуда не ободняло и чистая синева, вместе с туманом дворец пред рассветом залившая, веселыми розовыми бликами на белизне колонн не сменилась...

Невесть откуда, странные мысли являлись мне тем утром. Мнилось, будто читывал я когда-то некоего сказочника, аглицкого, что ли, коий о машине повествовал, могущей человека, по желанию оного, в минувшее возвращать, либо забрасывать в грядущее. Однако же, машина та была малой, вроде самоката, и одного лишь взять могла; но не соорудил ли кто теперь втайне подобную же, токмо способную хоть весь белый свет вернуть вспять лет на двести, дабы род людской свой путь вновь повторил, прежних грехов и ошибок избегая?.. Машину же сию и не на земле нашей могли сотворить: в ином месте, блазнилось, встречал я фантазию про жителей дальних звезд, вельми мудрых и противу нас, человеков, несомненно, во всем сильнейших, паче же в механике...

Но тут, замечтавшись, влетел я в мокрые от росы лопухи, и мысли мои досужие прервались со стыдом и досадою. Как же в прямом промысле Господнем посмел я усомниться, взамен оного пустые фантазии полагая! "Прости меня, Боже, лукавого раба Твоего!" - в голос сказал я, перекрестился и зашагал веселее.

Подошед к воротам нашим со вздыбленными львами, у ограды обрел я топчущимся от холода любезного шурина моего, Михаила.

В первое время одежда его показалась мне прямо шутовскою - штаны синие линялые, грубо связанная фуфайка... У ног стояла сума, весьма туго набитая.

Памятуя о нашей с оным суспиции, сухо поклонился я Михаилу и хотел было к себе проследовать, но он подобострастно наперед забежал и вскричал, руки раскрыв как бы для объятия:

- Старик, ну что ты, в самом деле?! Давай хоть попрощаемся по-человечески, может, и не увидимся больше!..

- Уезжаешь, стало быть?

- Ага! - закивал он головою.Расчет получен полный, могу открывать свое дело - хоть кафе, хоть магазинчик... Теперь сам себе голова, и пошли они все вж...!

Ощущая к оному брезгливое отвращение, власно как к скользкому земноводному, но все же не желая на приветливое Михаила обращение отвечать злостию, я спросил:

- Так ты в Киев собрался, чай?

- Пока туда, а там поглядим. Короче, место себе найду.

- А как намереваешься туда добраться?

- Никита обещал подбросить, у него вроде там сегодня дело. Нежная рука, подобно листу, с дерева упавшему, на плечо легла мое сзади; оборотясь, увидел я Лизу, коя противу своего обычая рано встала и, пуховою шалью плечи укутав, к нам легонько подошла. Быть может, пробудила ея за меня нечувствительная тревога или же предвиденье смутное, моему подобное, - как знать! Последние слова Михайловы услышав, Лиза молвила:

- К чему сия поспешность, друг мой? Никиты ныне в имении нет, он с вечера в отъезде; приедет и вправду скоро, но не прежде в Киев тронется, как чаю напившись. Посему тебе не торопиться пристало, но с нами сесть за стол, каковой я сейчас охотно накрою.

Оным Лизиным предложением, не скрою, был я немало озадачен. Зная, сколь после нашей с Михаилом ссоры жена моя к названному брату своему переменилась и охладела, не постигал я, чем сие внезапное радушие вызвано. Но Лиза, невысказанный вопрос мой чутьем уловив, снова легонько плеча моего коснулась; и понял я, что с обычным своим великодушием хочет она сего слабого человека уберечь... Знать бы только, от чего!

Михаил, впрочем, с места не трогался, безмолвствуя и голову понуро опустивши. Нечто непостижимое чудилось в сем раннем утре, с теплыми оного красками и золотистым меж деревами туманом. Все кругом было недвижно, как бы кистию живописца запечатленное, хоть бы лист единый пошевелился или же туман помянутый двинулся с места, завитки коего, вопреки воздушной природе своей, подобно каменным стояли. Также и тишина, оное чувство стократ усиливая, сохранялась полная, власно как глубоко под землею. Погодя заметил я, что и в Лизу с Михаилом сия всеобщая застылость влияет, так что беседа наша прервалась сама собою, и лишь молча гадились мы на главную аллею, как если бы из оной некое пришествие имело состояться.

Но не пришествие узрели мы вскоре, но медлительное черной Никитиной машины приближение, наитишь аллеею к нам ехавшей, токмо едва урча. Михаил уже и сумку свою подхватил... И тут свершилось о но, с вечера душами многих предугаданное!

Сполох блеснул над нами престрашный, как бы из громаднейшей печи огненной пламя, на целое небо полыхнувшее, бледную голубизну в расплавленную медь обративши. Не ведаю, как иные, но я подлинно ослепнул на минуту!.. Засим власно как жаркий, из груди великана исторгнутый вздох сотряс дерева, и с оных листья еще уцелевшия дождем посыпались купно с последними каштанами.

Михаил закричал неистово, глаза свои накрепко зажмуривши и уши ладонями зажавши; но каков же был несказанный мой ужас, когда все платье на нем и волосы разом вспыхнули - и, обратясь в некий живой факел, весь он загорелся! Кожа на лице кипела пузырями... Крепко обнявши и прижимая к себе зажмурившуюся Лизу, сам я сомкнул веки и ожидал, что и мы с нею тотчас по примеру злосчастного Михаила от вздоха сего диавольского загоримся.

Но время шло, и се - вновь шорох листьев под ногами чьими-то заслышав и воробьев всполошенных чиликанье, понял я, что чудесным образом разрушение прекратилось и мы суть спасены.

Вновь открывши глаза, узрел я к нам подходившего целого и невредимого Обольянинова, токмо с рукою перевязанною после вчерашнего боя. Михаила же не было вовсе, хоть бы и обгорелаго или даже горсти праха; сгинул и превеликий Никитин "хорьх", притом же колеи от колес онаго, изрядною тяжестию машины на сырой земле продавленныя, в десяти шагах от нас обрывались, неинако машина восхищена была в воздух либо от жара сего растаяла... От сего всего мало рассудка не лишаясь, постиг я со всею ясностию, что мира, где на свет мне прийти довелось и сорок лет слишним прожить, хотя и довольно жестокаго и скверно устроеннаго, однако же мне кровно сродственнаго, - мира сего более не существует! Притом, вспоминая предику владельца имения, можно было и то решить, что мир сей, власно как руки на себя наложивший, гораздо был условен и театральному подобен представлению; но многия актеры вместе с ролею и жизни земныя свои окончили, нас же верховный Режиссер пощадил в своих видах для действа новаго, вернее сказать - вновь с того дня начатаго, от коего действо предшествующее уже не по пути должному пошло, но яко пред Ноевым потопом грехами нашими извращено было...