Отворотясь от упавшей, я, наконец, встретился глазами с незнакомцем. Массивный, вдолгополом кожаном пальто, он стоял на парапете, широко расставив ноги, левой рукою держа мощный фонарь, а правой - еще направленный стволом вперед парализатор. Что-то щемяще знакомое, но пока неуловимое читалось в его лице, прорубленном жесткими складками, с торчащими бритвенными помазками усов. Но я сразу перестал интересоваться мужчиной, увидев его спутницу.
Сомнений не было: рядом с моим спасителем стояла та, темноволосая, статная, что днем молилась во Фроловской. Заложив руки за спину и покачиваясь с носков на каблуки, лукаво, таинственно улыбалась.
Она первая подала мне руку, представилась: "Елизавета Долгорукова" - и предложила подвезти домой. Верзила-усач, назвавшийся Никитой Обольяниновым, помог мне выбраться на набережную, я уже едва волочил ноги.
...Господи, спохватился я, да на месте ли очки?! Целы ли стекла? Молю тебя, дорогой мой, я так часто тебя ругаю, называю садистом, ноты все-таки сделай, чтобы они уцелели... Левый внутренний карман... Правый... Футы! Целехоньки. Повезло. Слава тебе, Господи. В порядке мое главное сокровище...
Наверху пофыркивала машина, черная с никелем, как в фильмах о третьем рейхе - огромный довоенный "хорьх", наверняка с обновленным нутром, но сохранивший исключительную старомодную солидность. Никита сел за руль; я, к великому своему удовольствию, оказался рядом с Елизаветой. Машина тронулась, как я и ожидал, грузно и мягко.
Дорогою Елизавета, к вящему моему наслаждению, занялась моей ссадиной на затылке; даже жгучий иод не нарушал дивного чувства от ее заботливых прикосновений... Затем я спросил, кто они, случайно ли наткнулись на меня и решили спасти.
- Человеколюбие случайным быть не может! - с тою же лукавинкой ответила Долгорукова. - Но уж коли мы с вами встретились, ответствуйте: каков род ваших занятий?
Все внутри разом опустилось, радость погасла... Частная спецслужба, подумал я. Недаром у них и парализаторы, и эта машина, которая топится явно не чурбаками, а первоклассным бензином. Многие крупные фирмы обзаводятся такими службами, вооружают их до зубов, - недурная работенка для наших мест, где каждый второй отмечается на бирже труда! Слыхал я даже, что порою частные "армии" устраивают настоящие сражения, с артиллерией и авиацией... Вот, сейчас эта красавица меня ненавязчиво допросит. А потом? Не принимают ли они меня за кого-то другого, нужного, кого следовало бы спасти от нарков? Что сделают, убедившись в своей ошибке? Не попал ли я из огня да в еще худшее полымя?..
- Итак, сударь, ежели сие не затронет вашей чести, - скажите, какое у вас ремесло? Или, может быть...
- Нет, - сказал я. - У меня есть профессия, Елизавета, и весьма недурная. Хоть она и не сделала меня счастливым. Я, видите ли, киносценарист, - но не большой, который делает игровое кино, а совсем маленький. Двадцать лет подряд я ваял шедевры под названием "Техника безопасности в доменном производстве" или "Искусственное осеменение крупного рогатого скота"... - Никита за рулем заржал, Елизавета и бровью не повела.
На углу Крещатика и Хмельницкого, против выгоревшего остова ЦУМа, нас притормозили для проверки документов. (Позднее я узнал, что днем в этом месте разворотили-таки пластиковой миною бронефургон с голландским сыром; грабители сырные круги похватали, но пара сыров все же скатилась на Крещатик, и возникла бешеная драка прохожих.) Стоял смешанный патруль полиции, РСБ и межрегиональников; я разглядел неясную громаду танка, задранный хобот орудия. Когда машина вновь тронулась, объезжая еще не снятые, провисшие до земли провода давно мертвой троллейбусной линии, Елизавета сказала:
- Однако же, опыт ваш велик! И фамилия ваша мне все же откуда-то знакома. Не вы ли изволили написать рекламную телепьесу "Волшебная мясорубка"? Диалоги там изрядны, весьма исправна драматургия...
Так-так, внутренне усмехнулся я, - случайно вы меня подобрали, хитрая команда! Но, к счастью, никакой опасной путаницы. Будет деловое предложение. И все-таки, почему мне?! Тоже нашли драматурга, пьянчугу-заказушника. Впрочем, "Волшебная мясорубка" - это, все-таки... Когда-то я, пожалуй, кое-что и мог. Давно... Искусственное осеменение доменного производства изрядно портит руку.
- Да, "Мясорубка" моя, - кивнул я. - Странно, что такую чепуху кто-то помнит. Но приятно...
- Мало осталось просвещенных людей в нашей земле, сочинителей же по пальцам руки можно перечесть! - грустно ответила она. - А много ли вы заняты ныне, или же могли бы найти время для некоей хорошо оплачиваемой работы?..
- Вообще-то, мог бы, - ответил я небрежно, пытаясь не выдать ликования. Не дай Бог, сочтут готовым ишачить за любую цену!.. - Но хотелось бы, знаете, сразу заключить договор. Скверная привычка к бланкам с печатью.
- Всеконечно, - ответила Елизавета, исполнясь немного комичной серьезности. - Не извольте сомневаться, мы сообщество вполне законное. Приватная киностудия "Астрея".
В школьные годы, возясь с большим аквариумом, я ненароком окунул цоколь зажженной лампы и руку. Удар тока через воду обжег меня и смял. Нечто подобное произошло и теперь, когда я услышал слово "Астрея".
Еще содрогаясь от шока, машинально рассматривал я визитную карточку с витиеватой надписью по-русски и по-английски. Киностудия располагалась в Санкт-Петербурге; владела ею фирма, скрытая под литерами ЕИВ. Долгорукова оказалась администратором фильма. Сунул мне свою карточку и Никита, ассистент режиссера по работе с актерами.
Пока "хорьх" приближался к моему дому, она разъяснила мне, что речь идет не о написании сценария, а о диалогах к уже снимаемому фильму. Таков замысел автора, он же режиссер: писать все реплики прямо на площадке, импровизируя по ходу действия. На вопрос, какого рода фильм, Елизавета ответила кратко: телевизионный, исторический, многосерийный. Оплата частью в западнорусских конвертируемых червонцах, частью в экю Евросоюза. Сумма - сверх самых смелых надежд, свобода и благополучие на годы.
Они высадили меня у самого подъезда на Жилянской - чтобы, не дай Бог, со мною еще чего-нибудь не случилось. Оба вышли из машины, провожая меня: молчаливый Никита как-то странно, ладонью вперед, приложил руку к кожаной фуражке и лишь затем больно стиснул мне пальцы; Елизавета обрадовала долгим пожатием, значительной улыбкой.
