Куда больше, чем кустарей, сшивалось на Андреевском бродяг: поджаривали что-то на кострах из мусора (не крыс ли?), ели, резались в засаленные карты. И тут стояла все та же плотная вонь, запах бомжей... Патрули полиции или межрегиональников их не трогали, кроме особых случаев, когда город объявлялся на военном положении. Тогда бездомных загоняли в огромные крытые грузовики и вывозили, кого сумели изловить, во временные лагеря. Впрочем, большинство бомжей успевало рассеяться по заброшенным кварталам и подземным коммуникациям - и во время любых волнений первенствовало в грабежах и разбое.

Наконец, я подошел к Житнему рынку - здоровенной стеклобетонной коробке, украшенной эмблемами древних торговых путей. Смешно! Тысячу лет назад мы слыли добрыми купцами, везли товары на Запад.

Длинные прилавки в квадратном гулком здании мне были знакомы с детства. Тогда сидели за ними чистые, полные достоинства крестьяне, насыпав перед собою груды крепких овощей или кудрявой вымытой зелени; молодцы в мясных рядах лихо рубили туши, разворачивали пласты нежно-розовой свинины... Теперь же все плодородные земли и пастбища подгребли западные агрофирмы. С их техникой и удобрениями, да с нашей, самой дешевой в мире, рабсилой, продуктов, конечно, производят побольше, чем при советской власти, новедьхозяин-барин: вселучшеезабираютконцессии, а крохи с барского стола получаем мы по талонам либо в благотворительных столовых...

Крестьянский рынок умер, зато расплескалась бурно и похабно стихия вещевого обмена. Сейчас, когда большинство товаров стало доступно лишь держателям валюты, когда и за сотни миллионов гривен я не купил бы в государственном магазине стиральную машину или электрочайник, - это был единственный способ жизни... За прилавками менялись дорогими вещами и мелочовкой из бабушкиных шкатулок, ударяли друг друга по рукам, затевали драки, наполняя зал криками и крутой матерщиной.

Однако мне были нужны не меновщики, не торговцы валютой и не разносчики порносадистских журналов, мрачным шепотом предлагавшие свой товар, В укромном углу, под лестницей нашел я людей отрешенно-строгих, сосредоточенно куривших; через плечо у них висели большие сумки. То были бутлегеры. Истинные спасатели для нас, подданных республики, которой едва на хлеб агрофирмы оставляли зерна - что уж говорить о водке!..

Моя физиономия достаточно бородата, чтобы никто не принял меня за полицейского или эрэсбиста. Но, видимо, недавно случилась облава, поскольку ребята не торопились открывать закрома, а один даже сказал, что я обращаюсь не по адресу.

И тут возник странноватый человек, которого я нередко встречал на развалах и толкучках. Промышлял он чепухой - носками домашней вязки, старыми дешевыми книгами, - но среди торгашей пользовался немалым почетом. Должно быть, не вымерло у нас племя бродячих полушутов, полупророков: люди толпы потешаются над ними за их добровольную нищету и заумные речи, но в глубине души суеверно побаиваются... Густые волосы лебединой белизны лежат на плечах - и волосок не выпал с юности; длинное, породистое, с выпяченной нижней губой лицо без алкогольного румянца-бережет себя, насколько может!.. Лет, пожалуй, под семьдесят; вид слегка надменный - сущий граф в изгнании. Раньше мы не здоровались; теперь "граф" кивнул мне, затем небрежно бросил бутлегерам:

- Кто дает быстро, дает дважды!

Мигом ближайшая сумка была раскрыта, и я увидел запечатанные горлышки -вина из государств сопредельных и дальних, Галиции, Новороссии, из главного винного погреба Румынского королевства - провинции Молдова... Я выбрал виноградную настойку, вонючую, но забористую пародию на коньяк, которую штампует (и тем живет) Федерация Буковины и Подолии. Три миллионных купюры перешло из моего бумажника в ухватистую лапу бутлегера; дрожащей рукой я спрятал покупку во внутренний карман - и лишь тогда вспомнил о "графе".

Он стоял перед мной, непонятно усмехаясь, подняв плечи и держа руки в карманах замызганного пальтишка. И вдруг проговорил сварливым, каркающим голосом:

- Астрея, молодой человек! Астрея! Да откликнется ваше сердце на это имя, когда услышите его!..

Смутно знакомое слово заметалось в памяти, ища свою ячейку. "Богиня справедливости - у греков, римлян? ВекАстреи - золотой век... Масонская ложа, что ли?!"

Я мучился, рожая ответ, когда "граф" сказал:

- Не пройдите мимо, когда откроется дверь.

Быстро отвернулся, забросил за спину грязный туристский вещмешок, и тут же сутулые плечи его и белые кудри поглотила толпа. Бутлегеры одобрительно выматерились, точно им показали цирковой номер.

Цель моего прихода на рынок была достигнута; пробормотав благодарность, я устремился к дверям. Вдруг мощно дрогнул пол, в десяти шагах от меня разлетелись огненно-дымные стрелы. Жаркое дуновение бросило капли на мое лицо. Стерев их, я увидел на пальцах чужую кровь. Истошно завопила женщина, вскочив на прилавок; масса людей шумно вскипела, где-то уже сыпались стекла, визжали задавленные.

Судорожным движением прижав бутылку, я плюхнулся на живот: главным моим желанием было втиснуться в прилавок, чтобы не растоптали. Боже мой, очки! Нет, к счастью, не раздавил, стекла целы, оправа тоже пока что держится... Ахнул второй взрыв - от входа били из американского сорокамиллиметрового гранатомета, и хотелось бы знать, в кого.

Скоро положение выяснилось. Не отрывая головы от пола, я услышал торопливый лай "Калашникова". Стреляли со стороны, противоположной входу, через головы метавшейся толпы. Не иначе, как хозяева рынка, местные рэкетиры, застигли на горячем группу гастролеров. Те мобильны, и оружие у них полегче. Налететь, под дулами автоматов второпях пощипать меновщиков и умчаться - вот все, на что они способны. Хозяева же могут выставить кое-что и посильнее гранатомета...

Увы, я ошибся. Заезжие щипачи оказались твердыми орешками. Гранаты хлопнули еще пару раз, и навстречу им откуда-то сверху, со второго или третьего яруса, где стояли киоски с валютным ширпотребом, оглушительно застучал крупнокалиберный пулемет. Дикие вопли заполнили рынок, умножились эхом, стали нестерпимыми. Судя по звукам, народ, осатанело рвя и топча друг друга, выдавливался разом во все двери. Через мое "укрытие" валили потоком, я видел ноги прыгавших, уши заложило от грохота каблуков.