Стр. 3. — Эсперанто — искусственный язык, созданный для «всечеловеческого» употребления; создание эсперанто было одним из первых проявлений процесса постиндустриальной «глобализации» человеческого общества, стирающей национальные границы. Стр. 24–26. — Гумилев имеет в виду макаронизмы (неадаптированные слова чужого языка) в стихах Алексеева, например:

При жизни не публиковалось. Печ. по публикации Г. П. Струве.

СС IV, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, Опыты (Нью-Йорк). 1953. Кн. 1 (публ. Г. П. Струве).

Автограф — архив Г. П. Струве (Hoover Institution Archives. Stanford, California).

Дат.: до апреля 1918 г. — по времени отъезда Гумилева из Англии в Россию.

Перевод на англ. яз. — Lapeza.

Текст представляет собой начало статьи, предназначенной для публикации в английской прессе (по всей вероятности — в газете «The New Age» — см. о проекте предполагаемого сотрудничества Гумилева в этом издании в комментариях к № 18 в т. VI наст. изд. Перечисление «вождей новой школы» ценно как последнее свидетельство, устанавливающее окончательную версию гумилевского понимания символизма — итог его размышлений над историей этого течения (см. №№ 24, 33, 36, 57, 64 наст. тома и комментарии к ним).

Стр. 2. — Об отношении Гумилева к Баратынскому есть любопытное свидетельство Г. В. Адамовича: «Помню, Гумилев, сидя у высоких полок с книгами, говорил: — Если мне нужен Баратынский, я не поленюсь, возьму лестницу, полезу хоть под самый потолок... А для Лермонтова — нет. Если он под рукой, возьму, но тянуться не стану» (Адамович Г. В. Комментарии. Вашингтон, 1967. С. 88). Ср. в изложении того же мемуариста рассказ Гумилева о том, как он в качестве вольнослушателя сдавал экзамен И. А. Шляпкину: «Гумилев, бывший уже известным поэтом, собирался блеснуть утонченной оригинальностью своих суждений и с особой тщательностью подготовил вопрос о стилистическом влиянии Баратынского на некоторых позднейших стихотворцев. Шляпкин <...> сказал: «Так, так... Значит, вы специализируетесь по русской литературе? Скажите, как вы считаете, права ли была Татьяна, отказавшись бросить мужа и уйти с Онегиным?» Гумилев был озадачен и потом не без основания говорил: «Он меня принял за гимназиста». О Баратынском ему так и не удалось сказать ни слова» (Адамович Г. В. Петербургский университет // Новое русское слово (Нью-Йорк). 7 марта 1969). <...> Об отношении юного Гумилева к Тютчеву интересное свидетельство находим в предисловии родственника поэта В. В. Тютчева к изданию стихотворений Ф. И. Тютчева: «...в дни моей собственной юности я как-то встретил бродившего по полям, лугам и рощам нашего соседа по имению будущего поэта Николая Гумилева. В руках у него, как всегда, был томик Тютчева. “Коля, чего Вы таскаете эту книгу? Ведь Вы и так ее знаете наизусть?” — “Милый друг, — растягивая слова, ответил он, — а если я вдруг забуду и не дай Бог искажу его слова, это же будет святотатство”» (Цит. по: Тютчев Ф. И. Избранные стихотворения. Нью-Йорк, 1952. С. VIII) (ПРП 1990. С. 358). Стр. 9. — О Бальмонте см. №№ 10, 28, 36, 39, 47 наст. тома и комментарии к ним. Стр. 34–35. — Цитируется ст-ние «Морская душа». Стр. 37–45. — Цитируется ст-ние «Душа горбуна». Стр. 48–63. — Приводится ст-ние «Отчего мне так душно...». Во всех цитатах из Бальмонта имеются ошибки, свидетельствующие, что Гумилев приводил их по памяти.

При жизни не публиковалось. Печ. по публикации Р. Л. Щербакова.

Соч III, Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 5. М., 1993 (Лит. наследство. Т. 92) (публикация Р. Л. Щербакова).

Автограф — в собрании Р. Л. Щербакова (на момент публикации).

Дат.: лето-осень 1918 г. — по датировке Р. Д. Тименчика (Соч III. С. 307–308) и Р. Л. Щербакова (Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 5. М., 1993. С. 33 (Лит. наследство. Т. 92)).

По мнению Р. Д. Тименчика, статья «предназначалась для затевавшейся летом 1918 года петроградской газеты «Театр» под редакцией Акима Волынского (издание не состоялось)» (Соч III. С. 307–308). Публикация статьи сопровождается чрезвычайно информативными вступительной статьей (Р. Д. Тименчик) и комментариями (Р. Л. Щербаков).

Р. Д. Тименчик, подробно остановившись на истории взаимоотношений поэтов и сделав вывод о двойственном отношении Гумилева к Блоку («Гумилев неизменно отзывался о Блоке почтительно и восторженно, но при этом старался Блока изолировать, пресечь его влияние на молодых поэтов»), далее пишет: «Нетрудно заметить, что и разбор блоковских пьес в рецензии Гумилева произведен с точки зрения неких нормативных «правил», якобы неизменно обязательных для драматурга. Чтобы понять, какие правила подразумеваются в рецензии, следует рассмотреть драматургическую практику самого Гумилева» (Неизвестная статья Н. С. Гумилева «Театр Александра Блока» / Вступительная статья Р. Д. Тименчика, публикация и примечания Р. Л. Щербакова // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 5. М., 1993. С. 23. Лит. наследство. Т. 92). По мнению Р. Д. Тименчика, которое подкрепляется ссылкой на интервью Гумилева 1918 г., где зафиксировано, среди прочего, его представление о современном театре как о театре исполненном «страстей, действий и возвышенных моментов», Гумилев «предпринял критику театра Блока» «с позиции трагедии героического действия» (Там же. С. 26). «Нельзя не заметить, что, подходя с позиций классицистической трагедии и упрекая «Розу и крест» в недостаточной конфликтности, Гумилев с невольной проницательностью указал на то свойство драматургической природы блоковской пьесы, которое роднит ее с театром Чехова, где был дискредитирован «традиционный образ действий, основанный на конфликте между героями в борьбе за практически определенные цели», с театром, основанным ни на борьбе воль, ни на борьбе с препятствиями. <...> Беглый анализ Гумилева во многом верен, но осужденная им специфика «Розы и Креста» исторически оказалась предвосхищением тех путей, по которым пошла мировая драматургия XX века, отправляясь в значительной мере от Чехова. Этих театральных возможностей Гумилев не учитывал, и парадоксальным образом претензии Гумилева к недостаточной театральности драмы Блока можно считать претензиями именно литературными, а не театральными» (Там же).

Стр. 2–3. — На момент выхода книги (август 1918) были поставлены «Балаганчик» (1906 г., постановка В. Э. Мейерхольда в театре В. Ф. Комиссаржевской) и «Незнакомка» (1913 г., постановка В. А. Соколова в Московском литературно-художественном кружке; 1914, постановка В. Э. Мейерхольда и Ю. М. Бонди в Тенишевском училище) — эти постановки Гумилев и имеет в виду. Однако Р. Л. Щербаков указывает, что в 1914 г. в Харькове была поставлена и «Роза и Крест». Стр. 8. — «Виктор Александрович Рышков (1863–1926) — писатель, драматург. Владимир Осипович Трахтенберг (1860–1914) — драматург, журналист» (прим. Р. Л. Щербакова). Стр. 23–24. — Никакого продолжения этой темы в известных нам гумилевских текстах нет. Стр. 25–27. — «Сам автор [пьес] указывал в качестве лирического источника [“Короля на площади”] на поэму “Ее прибытие”. В 1912 г. в примечаниях ко 2-й книге “Собрания стихотворений” он писал: “Я решаюсь поместить здесь эту слабую и неоконченную поэму потому, что она характерна для книги и для того времени, как посвященная разным несбывшимся надеждам (по моему тогдашнему замыслу) <...>. Развитие той же темы — в лирической драме «Король на площади»”» (А. Блок. Собрание стихотворений. Книга 2. М.: Мусагет, 1912. С. 392). В примечаниях ко 2-й книге «Собрания стихотворений» Блок отметил, что лирическая драма «Незнакомка» продолжила цикл его стихов 1905–1906 гг.: «Незнакомка», «Там дамы щеголяют модами...», «Твое лицо бледней, чем было...», «Шлейф, забрызганный звездами...», «Там, в ночной завывающей стуже...». Указание Гумилева, что «Незнакомка» вышла из «Снежной маски», ошибочно, так как Блок закончил драму 11 ноября 1906 г., а тридцать стихотворений, составивших «Снежную маску», создавались с 3 по 13 января 1907 г. (прим. Р. Л. Щербакова). Ср. то же соотношение блоковской символики в № 44 наст. тома. Стр. 34–35. — 7–11 апреля 1914 года; «доктор Дапертутто» — псевдоним В. Э. Мейерхольда. Стр. 68–70. — Жертвенник, действительно, помещался перед орхестрой греческого театра, однако на нем воскуривались жертвы бескровные; зато в дионисийском культе, в лоне которого и развилась трагедия, практиковались животные жертвы, а во время вакханалий, являвшихся частью культа, гибли и люди. Стр. 74–75. — «Возможно, Гумилев имеет в виду объявление в газете “Новая жизнь” от 16 июля 1918 г., в котором сообщалось, что следующий сезон МХТ откроет драмой “Роза и Крест”» (прим. Р. Л. Щербакова).