Маленький колокольчик звякает над ней, когда я открываю дверь и вхожу внутрь. Это довольно маленькое здание, но полки плотно заставлены товарами, чтобы вместить как можно больше продуктов. Остановившись перед прилавком, я смотрю на разноцветные пакетики с чипсами, разложенные на полке рядом с прилавком.

За ним стоит парень примерно моего возраста, который сейчас что-то ищет в шкафу под столешницей.

— Сейчас буду, — окликается он.

К шуму от гудящих холодильников присоединяются унылые лязги и шуршание пластика, когда он продолжает копаться в шкафу. Наконец он говорит:

— Ага! — И выныривает, держа в руках нечто похожее на новый рулон бумаги для квитанций.

Затем его глаза фокусируются на моих, и цвет исчезает с его лица. Несколько секунд он просто работает ртом, не издавая никаких звуков.

Я качаю головой, наблюдая за ним.

Боже, мне нравится, когда они так извиваются.

Прочистив горло, он медленно откладывает рулон чековой бумаги на поцарапанную деревянную стойку и проводит рукой по своим непокорным каштановым волосам.

— Мистер Хантингтон. Чем я могу вам помочь?

— Девушка придет сюда примерно через... — Я оттягиваю рукав пиджака и смотрю на часы. — Пятьдесят минут.

Кассир смотрит на меня, в его карих глазах мелькает замешательство.

— Я... что?

— Девушка придет сюда через пятьдесят минут. — Я устремляю на него пристальный взгляд. — Постарайся сосредоточиться. Я не люблю повторяться.

— Да, сэр. То есть, нет, сэр. Я... э-э-э... — Он запинается.

— У нее светлые волосы, карие глаза и веснушки. На ней джинсы, черная рубашка с длинными рукавами и кроссовки.

— Понятно.

— Она попытается купить еду, но ты ей ничего не продашь.

— Не продам?

— Что я только что сказал о повторении?

— Не буду, — подтверждает он, вкладывая в голос убежденность.

— Хорошо. Что бы она ни пыталась купить, ты ей отказываешь.

— Да, сэр.

Потянувшись в карман, я достаю бумажник и вытаскиваю пару стодолларовых купюр. У кассира чуть глаза не заползают на лоб, когда я кладу их на прилавок перед ним.

— Это за твое сотрудничество. — Положив пальцы на купюры, я смотрю ему в глаза. — И за твое благоразумие. Ты понял?

Его глаза возвращаются к моему лицу, и он решительно кивает.

— Отлично.

Я убираю руку, и кассир тут же забирает деньги.

Повернувшись к нему спиной, я иду к открытому холодильнику с различными видами сэндвичей и салатов в пластиковых контейнерах. Просматриваю скудный ассортимент и выбираю один из них. Это не что иное, как два треугольных куска белого хлеба с унылым ломтиком сыра, засунутым между ними.

— Сколько за это? — Спрашиваю я, возвращаясь к прилавку.

Кассир смотрит на две стодолларовые купюры в своей руке, а затем встречает мой взгляд неуверенными глазами. Я лишь выжидательно поднимаю брови.

— Четыре доллара и 95 центов, — отвечает он.

Я достаю двадцатидолларовую купюру и бросаю ее на прилавок, продолжая идти к двери.

— Сдачу оставь себе.

Раздается дзиньканье, когда он пытается открыть кассовый аппарат и говорит мне вслед:

— Спасибо, сэр.

Не утруждая себя ответом, я просто открываю дверь и шагаю обратно к парковке. Еще один вечерний ветерок треплет мой пиджак, пока я возвращаюсь к машине.

Сев на водительское сиденье, я бросаю нелепый сэндвич на пассажирское.

А затем устраиваюсь поудобнее, чтобы ждать.

Через пятьдесят три минуты моя цель наконец-то соизволила появиться. Я сижу, выпрямившись, и наблюдаю за тем, как Оливия Кэмпбелл бредет по небольшой грунтовой дороге, разделяющей основную трассу и парковку. И она действительно идет.

Когда она покидала кампус, ее позвоночник был прямым, а осанка уверенной. Теперь же ее плечи ссутулились, а голова слегка наклонилась вперед. Она идет медленными и тяжелыми шагами. Она выглядит совершенно изможденной.

Наверное, почти два дня без еды так действуют.

Она даже не смотрит на окружающую обстановку, пока преодолевает последнее расстояние до двери. Потянув ее на себя, она переступает порог. Затем она останавливается на несколько секунд, словно пытаясь перевести дыхание. Я изучаю кассира через окна. Моя машина припаркована достаточно далеко, и я едва могу разобрать выражение его лица.

Сначала он приветствует ее с улыбкой. Затем он замирает, и кажется, что его взгляд устремлен на мою машину.

Оливия, кажется, не замечает этого, потому что собирает еду с некоторых полок.

Кассир снова смотрит между ней и моей машиной.

Затем Оливия подходит к прилавку и вываливает на него охапку еды.

Подняв руки, кассир что-то говорит, качая головой. Оливия отшатывается назад, как будто он дал ей физическую пощечину. Затем она показывает на вещи на прилавке и достает бумажник. Кассир снова качает головой.

Даже с такого расстояния я вижу, как гнев пульсирует в ее маленьком теле.

Ее рот двигается, пока она многократно ударяет пальцем по прилавку. К счастью, кассир держит свое слово и лишь продолжает качать головой и поднимать руки. Она ударяет рукой по прилавку. Это заставляет его подпрыгнуть, но он все равно отказывается принять ее покупку.

На мгновение все замирает.

Затем Оливия закрывает лицо руками.

Улыбка скользит по моему лицу.

Она стоит так еще минуту, пока кассир смотрит на нее. Затем она опускает руки по бокам. Ее грудь быстро поднимается и опускается, когда она смотрит на еду, все еще лежащую на прилавке.

Мои брови взлетают вверх. Неужели она собирается попытаться украсть ее?

Проходит еще несколько секунд.

Затем она разворачивается и идет к двери. Она толкает ее и, спотыкаясь, переступает порог и выходит на темную парковку. Но даже с такого расстояния я могу прочитать каждую восхитительно безнадежную эмоцию на ее лице. И мне это нравится. Потому что я хочу, чтобы она была в отчаянии.

Я хочу, чтобы она была сломлена.

Открыв дверь машины перемещаясь по салону, я выскальзываю наружу, прежде чем прислониться к пассажирской стороне.

А потом я жду, пока она заметит меня.

7

ОЛИВИЯ

Отчаяние захлестывает меня. Оно такое тяжелое, что я почти тону под его холодной черной тяжестью. Я глубоко вдыхаю, пошатываясь, по направлению к двери, но мне кажется, что в воздухе не хватает кислорода.

Боже, я так голодна. И так измучена.

Слезы наворачиваются на глаза, грозя вылиться наружу.

Я прошла весь этот путь, а он отказался продать мне товар. Как он мог вот так просто отказать мне? После всего, через что я прошла, чтобы добраться сюда. Черт, я даже подумывала украсть еду. Вот в каком отчаянии я нахожусь. Но я знаю, что в таком ослабленном состоянии я даже не смогу выбраться с парковки с украденной добычей. Все, что я сделаю, это разрушу свое будущее.

Мой разум кружится от усталости и недостатка еды, поэтому я даже не чувствую прохладного ветра, который бьет мне в лицо, когда я, спотыкаясь, возвращаюсь в темноту.

Слезы наворачиваются на глаза, и я пытаюсь убедить себя, что это из-за ветра.

Слишком много сил уйдет на то, чтобы поднять руку и вытереть слезы, поэтому я позволяю им затуманить мое зрение, пока я, пошатываясь, иду по асфальту к дороге. Но когда я подхожу ближе, что-то появляется в уголке моего глаза, и я быстро смахиваю слезы и поворачиваюсь к нему. Я очень надеюсь, что это может быть добрый незнакомец, который поможет мне.

У меня кровь застывает в жилах, когда мой взгляд падает на молодого человека, небрежно прислонившегося к пассажирской двери черного спортивного автомобиля.

— Александр, — пролепетала я.

— Привет, Оливия, — говорит он, на его губах играет ухмылка. — Какие-то проблемы?

— Ты... — Гнев пронзает мое изнеможение, заставляя его распадаться, пока не остается только ярость, и я подхожу к нему, тыча рукой в сторону магазина. — Ты сказал ему не продавать мне.

На этот раз ублюдок даже не пытается отрицать это.

— Да.