Он устремил взгляд широко раскрытых глаз на Еву и, стиснув кулаки так, что захрустели суставы, спросил:

— Велики ли твои поместья, и сколько у тебя там лошадей и коров? В порядке ли все постройки — или же требуют починки? И каковы твои земли — болотистые или сухие, глинистые или песчаные?

Испуганный тем оборотом, который принимало дело, я предостерег Антти и попросил его больше не пить вина: ведь из-за него мой брат совершил уже немало глупостей! Потом я встал и двинулся к двери, продолжая умолять брата на нашем родном языке, чтобы он, Антти, делал с красоткой все, что хочет, но только не ввязывался бы ни в какие новые авантюры, которые его наверняка погубят! А он вцепился в меня, требуя, чтобы я расписал красавице все его достоинства.

Госпожа Ева с изумлением взирала на нас, а потом принялась покорно отвечать на вопросы Антти:

— Отец мало рассказывал мне о своих делах. Но имения наши очень велики и позволяют знатной семье жить в полном достатке. Земли у нас разные, есть и много лесов, полных дичи. Нужно не меньше суток, чтобы пересечь верхом наши владения из конца в конец. И, по-моему, у нас сто тысяч овец, тысяча коней и немного еще какого-то скота. Во всяком случае, управляющий моего отца всегда по первому же требованию немедленно выдавал ему деньги.

Антти вздохнул, откашлялся и умоляющим тоном произнес:

— Микаэль, может, в меня бес вселился — или я напился так, как не напивался никогда в жизни. Но я действительно влюбился в эту девушку и хочу жениться на ней, чтобы отстаивать ее интересы и вернуть ей отцовское наследство. Так поговори же с ней от моего имени, ибо в речах ты куда искуснее меня. Если же ты откажешься, то мне придется сделать это самому. Но знай: если у меня ничего не выйдет и она расхохочется мне в лицо, то я тебе все кости переломаю!

И мне не оставалось ничего другого, как, тщательно выбирая слова, сказать:

— Возможно, брат мой лишился рассудка, но он во что бы то ни стало хочет повести тебя под венец; Антти клянется уладить твои дела при дворе короля Сапойаи и вернуть тебе отцовские владения. Брат мой и впрямь может все это устроить, ибо он в милости у великого визиря, а советник короля Сапойаи господин Гритти — лучший друг Антти.

Госпожа Ева молча смотрела на нас, открыв рот. Потом она залилась румянцем, задрожала всем телом и принялась заламывать руки, всхлипывать и бормотать, что все это так неожиданно, а затем бросилась на пол перед Антти, обвила руками его колени и без всяких женских штучек прорыдала:

— Всей душой желаю я быть тебе верной женой, благородный господин Антти! Никогда не смела я даже мечтать о таком счастье, ибо я — лишь бедная сирота, ограбленная и обесчещенная! Если хочешь ты обвенчаться со мной, то буду я с тобой и в радости, и в горе, разделю все твои труды и заботы и всегда стану слушаться тебя и повиноваться тебе! Только об одном прошу я тебя: позволь мне сохранить мою христианскую веру — и пусть какой-нибудь почтенный священник свяжет нас супружескими узами!

Антти от волнения вновь прошиб пот. Великан нежно гладил плечи красавицы, а потом, повернувшись ко мне, проговорил свистящим шепотом:

— Микаэль, брат мой, окажи мне еще одну услугу — быстро приведи сюда священника, пока она не передумала! Если через час ты не появишься здесь со святым отцом, я возьму девушку под мышку и убегу с ней из Вены, бросив тебя тут на произвол судьбы.

Антти был в таком отчаянии, что и впрямь мог исполнить свою угрозу. И потому я пошел посоветоваться с нашей хозяйкой.

Та сказала, что знает одного достойного доверия священника, готового в любое время суток свершать христианские обряды, не задавая лишних вопросов, — лишь бы ему хорошо платили. Его уже не раз приглашали ночью в этот дом: не далее как на прошлой неделе ему пришлось дважды отпускать здесь грехи умирающим.

Выслушав хозяйку, я дал ей золотую монету и попросил послать за святым отцом, ни словом не обмолвившись о том, что на этот раз речь идет о венчании.

Потом я вернулся в комнатку на чердаке, к теплому очагу, дабы убедиться, что Антти не исполнил своей угрозы и не оставил меня в Вене одного.

Когда я открыл дверь, Антти быстро отдернул руки от плеч красавицы и бросил на меня гневный взгляд, но тут же успокоился и, придя в доброе расположение духа, промолвил:

— Прости мне мои резкие слова, Микаэль. Сегодня — самый прекрасный день в моей жизни. Разве мог я когда-нибудь мечтать, что меня полюбит такая прелестная и благородная дама? Когда я смотрю на нее, сердце мое едва не разрывается от счастья!

В этот миг мы услышали в коридоре шаги священника; я распахнул дверь, чтобы впустить его, и к своему величайшему изумлению обнаружил, что мне хорошо знакомо это опухшее багровое лицо с покрытым красными прожилками носом.

Передо мной, облаченный в сутану, с тонзурой^[10] на голове и реденькой неряшливой бородкой, стоял человек, который в пору моей учебы в Париже дал мне первый — и весьма дорого обошедшийся — урок лицемерия и измены.

— О Господи! — воскликнул я. — Владыко небесный! Вот так святой отец! Да это же Жюльен д’Авриль, парижский мошенник, выскользнувший из петли! У кого ты украл эту сутану? И вообще, почему ты еще жив?! По тебе давным-давно виселица плачет! Должна же быть на свете хоть какая-то справедливость!

Это действительно был Жюльен д’Авриль — хоть и сильно постаревший и опухший от пьянства еще больше, чем раньше. Узнав нас, он мгновенно побледнел, и лицо его стало пепельно-серым. Однако этот стреляный воробей быстро взял себя в руки, заключил меня в объятия и, дыша мне в лицо винным перегаром, уронил слезу и проговорил:

— Ах, дорогой мой мальчик, Микаэль из Финляндии! Как я рад вновь увидеть твое открытое честное лицо! Будь благословен сей день, подаривший мне новую встречу с тобой! Как ты поживаешь — и зачем тебе понадобилась помощь Святой Церкви, да еще столь срочно, что ты вытащил меня, старого больного человека, посреди ночи из постели?

Описанием этой неожиданной встречи я, пожалуй, и закончу повесть об осаде Вены и о наших с Антти приключениях за стенами и в стенах этого города и начну новую книгу, которая расскажет, что было с нами дальше.

Книга вторая

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

1

Антти, узнав Жюльена д’Авриля, испытал глубочайшее потрясение, но сумел быстро взять себя в руки и, проявляя должное уважение к духовному сану, примирительно сказал:

— Кто прошлое помянет, тому глаз вон! Я давно забыл обо всем и не держу на тебя зла, господин Жюльен, хотя, справедливости ради, вынужден заметить, что в свое время я готов был заживо содрать с тебя шкуру и развесить ее сушиться на большом суку. Однако все мы не без греха, и потому не мне первому бросать в тебя камень. Но все же скажи, в самом ли деле ты стал духовным лицом и посвящен в этот сан Святой Церковью? Имеешь ли ты право исповедовать, причащать и исполнять церковные обряды?

Жюльен укоризненно посмотрел на него и ответил:

— Как ты мог усомниться, сын мой? Неужели ты думаешь, что я обманщик и плут? Забудь о моих прежних грехах и зови меня просто — отец Жюльен, ибо вся Вена знает, какой я благочестивый и набожный капеллан^[11].

Услышав это, Антти не стал больше медлить и громко вскричал:

— Преподобный отец Жюльен! Освяти наш брак и свяжи нерушимым обетом меня и эту несчастную венгерскую сиротку, которая сама назовет свое имя, ибо я не могу выговорить его.

Отец Жюльен, как ни странно, ничуть не удивился. Он лишь мельком глянул на обнаженные плечи избранницы Антти, и, видимо, плохо поняв, чего от него требуют, заявил:

— Твои намерения прекрасны и благородны, сын мой, однако что скажет хозяйка заведения? Ты заплатил ей за девушку? Ведь у хозяйки много расходов, да и хлопот в таком деле не оберешься, и мне вовсе не хочется вредить ей, поскольку мы с ней добрые друзья, можно даже сказать — партнеры.

Антти не сразу сообразил, что имеет в виду отец Жюльен, но когда до брата моего наконец дошло, в чем дело, он, словно бешеный, схватился за меч и непременно зарубил бы священника, не вмешайся я вовремя.