24-го числа сдался также Вейксельмюндский форт. На другой день выступил из него, с обычными почестями, гарнизон из 468 человек и присягнул королю Августу III.
28-го числа данцигский магистрат выслал к графу Миниху парламентеров. Но предложение их не хотели принять, иначе как с предварительным условием выдать короля Станислава, примаса, маркиза де Монти и других. 29-го числа магистрат известил фельдмаршала письмом, что король Станислав тайно выехал из города. Это до того рассердило Миниха, что он велел возобновить бомбардирование, прекращенное за два дня перед тем.
Наконец 30-го числа дела уладились; город сдался на капитуляцию и покорился королю Августу. То же сделали и находившиеся в городе польские паны, которым дозволено было свободно отправляться куда им угодно. Только примас королевства, граф Понятовский, и маркиз де Монти были арестованы и отвезены в Тори.
Осада Данцига продолжалась 135 дней, начиная с 22 февраля, когда граф Ласси подошел к городу. Она стоила русским более 8000 человек солдат и около 200 офицеров. Вред, нанесенный городу 4 или 5 тыс. брошенными туда бомбами, не был так велик, как бы следовало.
На город была наложена контрибуция в два миллиона ефимков в пользу русской императрицы; из этих двух миллионов один был наложен в виде наказания за то, что не помешали побегу Станислава. Однако императрица уступила половину этой суммы.
Покуда одна часть русской армии была занята осадою Данцига, остальные разбросанные по польским областям войска дрались с партиею короля Станислава. Я уже выше сказал, что почти все паны королевства и большая часть мелкой шляхты пристали в партию этого государя. Они набрали много войска, которыми наводнили весь край; но главным их делом было грабить и жечь имущество своих противников, принадлежавших к партии Августа, а не воевать с русскими. Все их действия клонились к тому, чтобы беспокоить войска бесполезными походами, к которым они их время от времени принуждали. Они собирались большими отрядами в нескольких милях от русских квартир, жгли поместья своих соотечественников и распространяли слух, что намерены дать сражение, как скоро завидят неприятеля; но как только неприятель показывался вдали, не успевал он сделать по ним два выстрела из пушки, как поляки обращались в бегство. Ни разу в этой войне 300 человек русских не сворачивали ни шага с дороги, чтоб избегнуть встречи с 3000 поляков; они побивали их каждый раз.
Не так везло саксонцам: поляки частенько их побивали, и оттого презирали их, тогда как к русским они питали сильный страх.
Большая часть польских магнатов, взятых в плен в Данциге, покорились королю Августу, это склонило почти половину королевства последовать их примеру. Но прочие все еще продолжали войну, и это удержало русских еще целый год в Польше.
Не видя более надобности в содержании многочисленной армии в этом королевстве и уступая повторной просьбе императора Карла VI прислать ему помощь на Рейн, императрица приказала отправить туда 16 пехотных полков. Начальство над ними поручено графу Ласси. Он двинулся с ними к границам Силезии, где войска были размещены на зимних квартирах и приведены в хорошее состояние. В начале весны генералу Ласси велено идти с 8 полками, составлявшими 10 тыс. человек, на Рейн; прочие же должны были оставаться на границах Силезии и ждать дальнейших приказаний. Генералы, командовавшие под начальством Ласси, были: генерал-поручик Кейт, генерал-майоры Бахметев и Карл Бирон.
По вступлении войск в Силезию им сделан был смотр комиссарами императора, которые были: фельдмаршал граф Вильчек и генерал-лейтенант барон Гаслингер. Войска прошли через Богемию и Обер-Пфальц, и в июне месяце пришли к Рейну. Они возбуждали общее внимание и удивление тем порядком и тою дисциплиною, которую наблюдали в походе и на квартирах.
Так как господа австрийцы при всяком удобном случае любят выставлять свою надменность, то я приведу здесь один такой пример, за который генерал Кейт очень умно отплатил. Когда русские войска вступили в Силезию, императорский комиссар, как я выше упомянул, генерал Гаслингер, осматривавший полки генерала Кейта, после церемонии собрал офицеров и сказал им благодарственную речь, но в речи своей давал императрице только титул царицы. Кейт, в отместку, отвечал тоже речью, в которой совсем не упоминал об императоре, а только об эрцгерцоге Австрийском, уверяя, что его государыня императрица всегда с удовольствием готова пособить эрцгерцогскому дому, когда только представится случай. Речь эта страшно смутила Гаслингера, и, чтобы в другой раз не попасть впросак, он отправил в Вену курьера и оттуда получил приказание давать всегда русской государыне титул императрицы. Но и во многих случаях австрийские генералы поступали с высокомерием, и по этому поводу русские генералы неоднократно имели с ними размолвки. Венский двор никогда не мог простить Кейту его речи к барону Гаслингеру и старался вредить ему, когда только представлялся к тому малейший случай.
Во время пребывания фельдмаршала Миниха в Польше его враги не пропустили случая очернить его в глазах императрицы. Он несколько подал повод к тому штурмом Гагельсберга, который будто бы был предпринят неосмотрительно. Но, возвратясь ко двору по окончании похода, Миних нашел возможность оправдаться и войти снова в милость. Он участвовал во всех советах. В то время было решено объявить войну туркам, как скоро польские дела совершенно утихнут. Миних был снова отправлен в Варшаву для окончательных действий. Наконец, дела приняли желанный оборот, мир состоялся и вся Польша покорилась королю, данному ей Россией.
Граф Миних выехал тогда из Варшавы в Украйну, где ему было поручено начальствовать над войсками. Я хотел говорить о польских делах, не прерывая рассказа; теперь я упомяну о других замечательных событиях с 1734 по 1735 г.
Победы, одержанные Тамас-Кулиханом над турками, очень радовали петербургский двор, так как несколько раз подтверждалось известие, что французский посол при Порте чрезвычайно старался склонить последнюю к разрыву с Россиею. Это беспокоило императрицу, хотя наружно не выказывали тревоги.
Беспокойство усилилось, когда узнали в Петербурге, что граф, или, лучше сказать, паша Бонневаль, успел целый корпус войска выучить военным упражнениям и эволюциям, принятым в других европейских армиях, и что он намерен все вооруженные силы Турции обратить в регулярные войска. Помощниками Бонневаля в этом деле были французы, принявшие магометанский закон; между прочими, Рамсей и Моншеврёль, которые выехали из Франции с аббатом Макарти. Однако проект Бонневаля не удался. Покуда он ограничивался обучением 3000 человек, турки оставались этим весьма довольны, как увеселительным зрелищем. Султан, его министры и двор были в восхищении от ловкости, выказываемой солдатами на учении. Когда же паша обнаружил намерение распространить это нововведение на остальное войско, то никаким образом не мог получить на то разрешения. Константинопольский двор опасался возбудить общее возмущение, если бы он стал вводить в войске новые порядки.
Русская императрица не довольствовалась неудачею этого проекта. Ей хотелось совсем удалить из Константинополя тех способных людей, которые могли быть полезны Порте, если бы ей вздумалось снова приняться за оставленный тогда проект. Русскому посланнику в Константинополе было поручено склонить этих офицеров к отъезду из Турции, и для этого обещать, что в России устроят их судьбу. Рамсей и Моншеврёль поддались; несколько дней они скрывались в доме английского посольства, потом отплыли в Голландию. Моншеврёль умер на пути, а Рамсей прибыл в Петербург. Его записали в службу майором. Назвавшись графом де Бальмен, он отличался во всех случаях; будучи уже полковником, он был убит в Вильманстрандском деле.
В течение 1734 г. петербургский двор возобновил договор о союзе с Персиею. Тамас-Кулихан обязался не заключать мира с Портою иначе как с соображением интересов России. Императрица желала связать с этою державою самую тесную дружбу, однако шах не сдержал своего слова. Он заключил мир с Портою в то самое время, когда Россия находилась в самой упорной войне с турками.
