Филип еще раз напоминает, что главными целями Содружества являются взаимопомощь и налаживание дружеских связей с подобными организациями в других странах, например в Германии. Они не отрицают, что трудности есть, но все же возражают против того, чтобы делать акцент на особенностях спортсменов. Тут Франсуа даже кашлянул, ибо его поразила такая деликатность в выражениях несдержанного на язык Филипа. Каждый может, продолжает Филип, определить свой предел, и вовсе необязательно рвать жилы. С точки зрения Содружества, это и является принципом состязательности. Жаклин хорошо понимает всю сложность определения границ между состязательностью и жаждой рекордов. Разумеется, никого из членов Содружества не принуждают участвовать в соревнованиях, ибо спорт понимается исключительно как способ времяпрепровождения, и тренировок вполне для этого достаточно. Однако это отнюдь не означает, что можно закрывать глаза на дисциплину: поиск тренировочных баз, инвентаря, инструкторов отнимает много времени и стоит денег, так что, пожалуйста, никакого плавающего графика — приходить на занятия нужно всегда вовремя.
Рита опускает голову и улыбается Франсуа:
— А это несколько затруднительно, правда ведь?
Она кажется ему красивой. И глупой.
— Нет, честное слово, я не понимаю, что на него нашло, он стал таким уступчивым…
Собравшиеся принимают речь Филипа благосклонно, раздаются аплодисменты — как ловко он обошел скользкую тему! Разве что Франсуа, Этьен, Андре и еще пара-тройка участников, не охваченных всеобщим энтузиазмом, чувствуют здесь некоторый подвох. Впрочем, Франсуа вспоминает тот день, когда они с Филипом впервые встретились в офисе ассоциации «Рейн — Дунай». Ему всего-навсего хотелось стать муреной… Если бы тогда разговор зашел о соревнованиях, состязательности и тому подобном, он бы немедленно послал всех к черту.
— А я люблю поразвлечься, — шепчет Рита на ухо Франсуа, пока все скрипят стульями, поднимаясь, чтобы выпить за процветание Содружества.
Франсуа чокается с Ритой, но избегает ее заигрываний. Его плечи ломит, спину тянет — последнее время он мог плавать лишь на ней, да еще сидеть в воде. Бертран ходит к физиотерапевту раз в неделю, тот дает ему рекомендации по расширению грудной клетки и укреплению мышц между лопатками, чтобы процесс шел сам по себе. Бертран советует Франсуа тоже обратиться к этому доктору.
— Ну, честно говоря, — тихо произносит Этьен, покачивая головой, — за мир во всем мире! Да-да, пять минут, и он наступит!
Франсуа ждет, пока они с Филипом останутся наедине. Он предпочитает разговаривать с президентом Содружества без посторонних — тогда тот более искренен.
— Я вспоминаю наш первый разговор после тренировки два года назад. Ты сказал, что Содружество не только для инвалидов — для всех. Что это не гетто… Иначе я не стал бы заниматься.
— Но я и сейчас не изменил своего мнения на сей счет.
— Вот смотри: нормальные спортсмены ставят рекорды, иногда получают травмы, а иногда и гибнут. Ты что, осуждаешь их за это? Нет, ты ими восхищаешься.
— Ну, когда как…
— Нет, ты ими восхищаешься, Филип! Я слышал, как ты пел дифирамбы Шарли Голлю во время гонки «Тур де Франс», когда он выиграл этап «Бриансон — Экс», несмотря на проливной дождь. А как ты восхвалял Анкетиля, когда он заработал себе воспаление легких? А Пинтарелли — помнишь? — когда он получил травму на третий день соревнований, но продолжал гонку, замотанный в бинты и пластырь, словно египетская мумия? Сущий кошмар, но ты ни словом его не осудил. Если это не подвиг, я себя ногами удавлю! И разве это не опасно?
— Голль и Анкетиль просто хотели закончить гонку. И это не имеет ничего общего с Нюбергом.
— Очень даже имеет, что с Нюбергом, что с Бахманном. Это и значит — превозмочь себя. И они сделали это тогда, во время гонки. И мы здесь делаем то же самое, по-своему, конечно, но мы тоже бьемся за победу.
— Но у нас не те возможности. У нас не те тела.
— Ну, в таком случае, Филип, каждый спортсмен уникален по-своему — и нормальный, и инвалид.
— Кстати, что касается прыжков выше собственной головы, подвигов, я считаю их глупостью. Эгоцентризмом.
— Налей-ка еще винца…
Филип встает и направляется за новой бутылкой. Вино оставляет следы на стенках бокалов.
— А участие в Сопротивлении? Это ведь подвиг?
— Ну, в каком-то смысле…
— Но ты вступил в его ряды. Ты рисковал головой, ты мог погибнуть. Тебя наградили, ты получил общественное признание. Ты же стал героем, или нет?
— Ну, точно уж не героем. Послушай, такие вещи нельзя сравнивать…
— Но ты же не отказываешься от наград?
— Сопротивление — это не только я. Это был коллектив.
— То есть ты хочешь сказать, что Нюберг, я, все остальные калеки, да и ты тоже — мы не защищаем нечто большее, чем мы сами? Например, возможность заниматься спортом для всех инвалидов. Способности каждого из них, их ценность? А что, не так? Каждое индивидуальное достижение есть общее дело.
— Вспомни слова Кубертена: «Главное не победа, а участие».
— Да ты же сам не веришь в это, — смеется Франсуа. — Или ты хочешь сказать, что Леклерк воевал только ради освобождения Франции? Слова Кубертена, конечно, мудры, вежливы, но его девиз годится лишь для проигравших. Ну ладно, пусть к Бахманну их еще можно применить. Логично. Но скажи серьезно, Филип, почему ты отрицаешь достижения инвалидов?
Филип допивает бокал и надевает пиджак:
— Рекорды в нашем деле — вещь крайне относительная. Люди вообще не понимают, зачем нам это. Так что все, чего мы можем достигнуть, — это звание отчаянных чудаков, не более.
— А я скажу тебе, Филип, что подобные утверждения означают признание собственного ничтожества…
Я представляю себе Франсуа Сандра сидящим перед экраном телевизора пятьдесят семь лет спустя, в конце лета две тысячи шестнадцатого года, — он смотрит соревнования по плаванию на Паралимпийских играх в Рио. Сто метров на спине, пятьдесят — баттерфляем, категория S6 для спортсменов с отсутствием одной верхней и одной нижней конечности, с поражением торса или с отсутствием двух верхних конечностей — как раз мой случай, думает Франсуа. На тот момент ему должно исполниться восемьдесят два года. Среди пловцов он увидит троих из своей категории — это Ярослав Семененко, Ло Фанъюй и Чжэн Тао. Пловцы погружены в бирюзовую воду, они неподвижны, их ступни прижаты к борту бассейна, ноги согнуты в коленях, зубы впились в полотенца. В это мгновение в залитом светом софитов бассейне становится ясно, как далеки они от установок Филипа Брака и доктора Гутмана на реабилитацию, мир во всем мире, общение. Плавательные очки делают спортсменов похожими на космических пришельцев с огромными черными глазами. Они пригнулись, приготовились, их цель — только золото, и попробуйте теперь что-нибудь сказать им о победе и участии! Раздается сигнал, и спортсмены, наподобие живых торпед, бросаются вперед. На экране, закрывая часть изображения, появляется желтая линейка с указанием последнего мирового рекорда. Чжэн Тао уже далеко впереди, этакий режущий воду мини-скутер или великолепная мурена в лучах света. От него расходятся аккуратные волны, гармония которых нарушается лишь при перевороте на обратную дистанцию. А потом его голова касается борта, он принимает вертикальное положение и напряженно всматривается в табло. Пловец похож на маяк среди морских волн. Да, он только что побил рекорд, пройдя дистанцию за минуту, десять секунд и восемьдесят четыре сотых. Теперь на экране возникает его лицо крупным планом, на котором отражается лишь напряжение и плотоядная ярость. Он взял золото и установил мировой рекорд! «Сенсация!» — взорвутся восторгом информационные ленты и газетные заголовки; посыплются бесчисленные комментарии: исключительной силы духа калека! Гениальный инвалид, преподавший нам важный жизненный урок! Истинный пример мужества! И Франсуа Сандр увидит лицо чемпиона. Лицо воина. Олицетворение могущества. И будет ругать последними словами журналистов за то, что они превозносят калеку и не видят в нем спортсмена. Ну хоть про подвиг не забыли сказать, и то ладно.
