Что ему может ответить Франсуа? Как заключенный. Как лишенец.
Но он не говорит этого. Он не говорит, что его шея гнется под тяжестью аппарата, что все болит: я ведь несколько месяцев носил лишь флягу да легкую сумку, а вы мне тут голову морочите своими ремнями и замшевыми наплечниками. Мне же теперь придется таскать на себе целый доспех, который приводится в движение мышцами, о существовании которых я даже не знаю! Он не может сказать, что боится попробовать, что боится потерпеть неудачу, боится разочаровать отца, что ненавидит себя за то, что ему все это, в принципе, безразлично; что он боится огорчить маму, боится выполнять требования медиков, боится их надежд и разочарований, их липучего сочувствия… Он старается не думать о том, что некогда был ходячим деревом, ел, как едят лани, пил из горных ручьев, снимал губами с веток ягоды; был грязен, был нем и невидим: вы же хотите поднести ко мне увеличительное стекло, это несомненно…
Но он молчит. Он сам решил быть здесь, в Центре протезирования, а не остаться в Мерибель-ан-Вануазе, никто не заставлял его, твердит он сам себе, хотя и подозревает, что ему все равно не позволили бы сдаться. Он принял этот брак по расчету, он ответил на вызов и покинул свою гору с закрытыми глазами.
— Да я не знаю.
— Мсье Сандр, — говорит хирург, — эта штука и правда не слишком удобна. Но это хорошо. Чем больше вы будете чувствовать дискомфорт, тем быстрее справитесь с ним.
Протезист предлагает ему попробовать работу локтевого шарнира.
— Тряхните правой верхней частью торса, — показывает ему врач, — таким вот быстрым, резким движением, словно хотите что-то бросить. Энергичнее, резче. Вращайте торс справа налево, чтобы придать импульс. Тогда шарнир сложится и зафиксируется под нужным углом.
Франсуа следует указаниям и делает движение, будто пытается отвинтить торс от поясницы. Протез приподнимается, но не доходит до фиксатора и падает с омерзительным клацаньем. Франсуа избегает растерянного взгляда Ма, старается не смотреть в сторону отца, который повторяет за врачом движения — то ли для того, чтобы подбодрить, то ли чтобы показать всю степень ничтожества своего сына. Но он чувствует, что про себя Робер говорит: «Черт побери, Франсуа, борись, не отступай!» Вдруг спину пронзает резкая боль; он стонет. Протезист кладет руку ему на бок:
— Судорога.
Он начинает разминать сведенные мышцы, пока болезненная гримаса не исчезает с лица Франсуа. Наконец ему удается зафиксировать протез под прямым углом.
— Чтобы изменить угол, нужно найти точку опоры, например стол. Согните локоть как можно сильнее, наваливаясь грудью вперед, и тогда механизм разблокируется. Затем медленно откидывайтесь назад, пока фиксатор не войдет в нужное вам отверстие.
Протезист показывает новое движение. Он ставит локоть на стол, согнув руку под прямым углом. Его тело нагибается, приближая бицепс к предплечью, после чего он отводит торс назад, и локоть постепенно раскрывается от острого угла до тупого.
Франсуа пробует. Механизм сопротивляется. Нужно давить очень сильно, — наконец он чувствует, как конструкция начинает скользить вперед. Усилием отталкивает спину назад.
— Еще немножко… Вот так, хорошо. Теперь разворачивайтесь.
Франсуа с трудом разгибает тело, мышцы живота сведены до предела, он обливается потом. Но тем не менее локоть раскрывается.
— Вы сделали это.
— Хочешь пить? — спрашивает Ма.
Должно быть, ему чертовски хочется пить.
— It’s all right, Ма. Все нормально.
— Чтобы работать зажимом, нужно задействовать тросики, — продолжает доктор. — Сгибая спину, вы создаете тем самым необходимый объем, отчего тросики натягиваются и крючки разжимаются. Выпрямив же спину, можно ослабить тросики — крючки сомкнутся.
Франсуа пробует согнуться, но у него нет плеч, только лопатки, так что получается изобразить лишь маленький горбик. Тросик едва заметно ослабевает. Франсуа сводит лопатки вместе, но этого хватает лишь на то, чтобы крючки раздвинулись на миллиметр. Он пробует снова; он слишком тощ, слишком слаб, чтобы приложить достаточное усилие, и зажим раздвигается с трудом. Бледный как смерть, он плюхается на стул:
— Все, больше не могу.
Когда он был совсем маленький, его пальцы непроизвольно шевелились при виде движущихся изображений над колыбелью, сжимались на игрушке, что держала мама, они трогали, ласково прикасались к лицам с той врожденной грацией, которую не мог придать никакой опыт, а только лишь история развития жизни — животной, прекрасной в своей легкости. Но теперь будут только воля и расчет.
— Я покажу, что вы сможете делать после того, как натренируетесь, — говорит протезист.
Он дергает один из тросиков, открывает зажим, вставляет туда сложенную газету, а затем отпускает тросик.
— Как видите, все работает. Так вы сможете взять вилку или ложку и поднести ко рту. Я имею в виду, вы сможете есть самостоятельно. Если будет нужно взять сумку, придайте руке тот же угол, что мы сейчас сделали, или просто держите ее прямо, зацепив крючком ручку. Но поклажа должна быть не очень тяжелой.
— Хорошо.
— Понимаете ли, с протезом нужно практиковаться. Вы должны овладеть тремя движениями: встряхнуть и повернуть торс, чтобы зафиксировать локтевой шарнир, найти опору для изменения угла раскрытия протеза и научиться скруглять спину, дабы привести в действие зажим. Все это вполне вам по силам.
Протезист протягивает Ма технический паспорт на протез:
— У вас есть две недели, чтобы принять решение — забираете вы этот протез или нет. Вы должны подписать сертификат соответствия. Если мы через две недели не получим ответа, то это будет означать, что вы приняли изделие. Гарантия три года. — Врач сцепляет за спиной руки и вздыхает: — Не поймите меня неправильно, мсье Сандр, но я знаю, что вам придется очень нелегко.
Протезист застегивает на Франсуа рубашку. Надевает ему на плечи куртку. Правую клешню затягивают декоративной перчаткой.
Затем его подводят к зеркалу. Наконец он может видеть себя. Он смотрит на нелепый, но знакомый силуэт; в отражении он находит свои прежние черты. Мираж, фикция. Он вспоминает, как тогда, в больнице Надин поднесла ему зеркало и он едва не задохнулся, увидев отражение. Он забывает о боли. Недоверчиво усмехается. «О, вот и воскресили!» — думает Франсуа. Во всяком случае, надеется на это. Он видит в зеркале отражения Ма и Робера — они смотрят на него и улыбаются. Это какой-то необычайный фокус. Все трое приятно удивлены, на их лицах проступает радость.
Ну вот, Франсуа исчез. Он выходит из Центра протезирования с новым телом, словно из обувного магазина, на ногах ослепительно сверкают новые ботинки, а старые, стоптанные, брошены в сумку, забыты — до первой лужи, до первой мозоли. Он чувствует, как у него по бокам, словно искусственный маятник, двигаются новые руки. Он не знает, как долго он еще будет испытывать это странное ощущение. Он не в силах устоять, чтобы не посмотреть на свое отражение в витрине магазина. По дороге домой, в автобусе, они втроем украдкой разглядывают лица других пассажиров. Они равнодушно, не останавливаясь, скользят взглядами по фигуре Франсуа и ничего не замечают — протезы их обманули. Франсуа, Ма и Роберу становится смешно, они переглядываются: смотри, этот ничего не заметил, и этот тоже, и та! Они ничего не заметили! Иногда слишком короткий рукав куртки обнажает протез, но максимум, о чем можно тут подумать, что Франсуа инвалид войны. Это куда как почетнее, чем быть просто жертвой несчастного случая, и про руки никто не догадывается. «Вот до чего техника дошла», — шепчет Робер. Когда они выходят на площади Клиши, он повторяет слова протезиста:
— Главное — выучить три движения. Всего три!
— We will help you, son[16], — тихо произносит Ма.
Но Франсуа качает головой:
— Нет, не надо. Я сам. I’ll make do.
Он верит, потому что хочет верить.
Но Франсуа даже понятия не имеет, что его ждет. Он вышел из Центра протезирования, имея лишь странное тело и опыт, который приобрел на примерке протеза. Инвалиды с протезами не так интересны врачам, как другие. Вот, например, больные полиомиелитом способствуют развитию физиотерапии. На этом специализируется клиника Гарш, которую открыли еще в сорок девятом году. Скоро она получит сертификат. Или вот еще — жертвы войны. В Доме инвалидов для них оборудовали помещения для реабилитации и физических упражнений. Там новейшее оборудование: беговые дорожки, эспандеры, велотренажеры, массажные столы. А вот в Валентоне, к юго-востоку от Парижа, в здании старого охотничьего домика Наполеона, превращенного в клинику, мало-помалу начинают реабилитировать и гражданских, но лишь тех, у кого заикание, незначительные повреждения ног или ампутированные конечности, то есть тех, кто постепенно восстанавливает функции своих членов при помощи систем тросов и шкивов, которые помогают удерживать культи в подвешенном состоянии и позволяют управлять ими без особых усилий; люди тренируются при помощи всех этих приспособлений, поднимаются по лестницам, ходят по специально проложенным для них маршрутам с неровной и извилистой поверхностью; они учатся подниматься на автобусные площадки, которые установлены прямо напротив пруда, где цветут кувшинки и плавают утки. Но таких пациентов не так много, и у них есть все шансы вернуться в нормальную жизнь. И еще: среди них нет ни одного с полностью ампутированными руками.
