Орлов отстранил Эльфинстона и отправил его под арестом в Петербург, приказал задержать лоцмана, но тот в ту же ночь таинственно исчез.

Наконец-то уразумел граф Орлов, что на море без единого начальника — разброд и шатания, а потому подчинил все морские силы, «в точную команду его высокопревосходительства господина адмирала и кавалера Григория Андреевича Спиридова».

— Что дальше, господин адмирал, предпринимать станем?

Флагман давно все продумал.

— Наперво, ваше сиятельство, оставим у Дарданелл дозор пару кораблей. Остальную эскадру в бухту Аузу на острове Парос. Войско на берег в лагеря, для больных госпиталь оборудуем, суда начнем ремонтировать. Экипажам пора роздых дать. Без малого полтора года на берегу не бывали. Пожалуй еще не одна кампания здесь предстоит ...

В Аузе эскадру ожидала почта из столицы. Как-то в буднях забот не думали моряки о царских милостях.

Орлова императрица пожаловала орденом Святого Георгия I степени, Спиридова высшей наградой — орденом Андрея Первозванного и прислала ему именной рескрипт.

«Нашему адмиралу Спиридову, — писала собственноручно Екатерина, — нам крайне приятно уведомится, сколь Вы похвально и ревностно поступали во время одержанной над неприятельским флотом знаменитой победы...»

Чего греха таить, слаба была государыня, как женщина, «при случае» с приглянувшимися ей кавалерами и жаловала их бессчетно за счет казны. Но не скупилась на похвалы тем, кто на деле, бескорыстно, служил отечеству и, естественно, престолу российскому.

Тем паче, что Екатерина чесменскую победу считала одним из славнейших событий, «частью блеска моего царствования». И потому Спиридову повелела «в вечное и потомственное владение отдать назначенные от нас деревни».

Но самой приятной наградой для Григория Спиридова было послание «Из государственной Адмиралтейств-коллегии его высокопревосходительству господину адмиралу и обоих российских орденов кавалеру Григорию Андреевичу Спиридову».

Не без волнения вчитывался флагман в приветственные строки своих собратьев:

«Победа и совершенное истребление морских оттоманских сил, дарованные от Бога российскому флоту, Адмиралтейств-коллегию приводит в истинную радость, ибо видит она своего питомца прославителем Российского флота...»

Ни прежде после Петра I, ни впоследствии ни один флагман русского флота не удостаивался подобного признания заслуг от своих коллег.

Не успела эскадра обустроиться в удобной гавани Аузе, как прибыло подкрепление из Кронштадта, еще один отряд под флагом контр-адмирала Арфа.

«Опять иноземца прислала государыня, — недовольно морщился Орлов, слушая переводчика, — не успели от одного избавиться, шлют ему на замену».

Датчанин Арф оказался еще более задиристым — не захотел подчиняться Орлову. И вскоре граф отбавил его обратно в Петербург. Вдогонку Орлов слезно просил Екатерину:

«Если вашему императорскому величеству благоугодно будет направить сюда из России новую эскадру, приемлю смелость просить, дабы такая эскадра состояла из российских матросов и офицеров и не иностранцам, но российским была поручена командирам; ибо от своих единоземцев не только с лучшею надеждою всего того ожидать можно, чего от них долг усердия и любви к отечеству требует, но еще и в понесении трудов, беспокойств и военных трудностей, довольно уже усмотрено между российскими людьми и иностранцами великое различие».

Слава Богу, прозрел наконец один из царедворцев. А скоро он, видимо устав от флотских дел, собрался отъехать в Петербург. Главное, Орлов был спокоен — в Средиземноморье властвует надежно флагман Спиридов. Вместе с графом в Ливорно и дальше в столицу следовал и его адъютант Алексей Спиридов.

Прощаясь с сыном, адмирал напутствовал коротко:

— Служи, но не прислуживай. Матушку за меня расцелуй. И Гришутку...

Отправив графа в Ливорно, Спиридов поднял свой флаг на «Европе», у Федота Клокачева. Жил он на корабле, но почти каждый день съезжал на берег. Забот хватало. Только-только разбили три лагеря армейцы, гвардия, шлиссельбургский полк и остальные батальоны. В лощине заложили фундамент госпиталя для матросов и солдат, начали сооружать у воды стапель для ремонта кораблей, заработала кузница и пекарня. Всех надо было накормить, а хлеба едва хватало, посылал Спиридов гонцов на все острова в округе и даже в Венецию. Да и денег не хватало, приходилось иногда ссуживать свое, адмиральское жалованье.

Все эти хлопоты не заслоняли главное — шла война, от Ливорно до Дарданелл крейсировали корабли под Андреевским флагом, и за все он, флагман, в ответе.

Вечером, в редкие свободные часы, частенько вспоминал Спиридов вице-адмирала Алексея Сенявина: «Как-то дела у них в Азове?» Послал ему весточку... Последнее письмо получил от него весной.

Уезжая на Дон, Алексей Сенявин еще не знал о назначении Спиридова, а когда узнал, позавидовал ему от чистого сердца. И ни от кого не скрывал, что и ему хотелось быть в такой роли.

«О вступающих в морскую службу и об отправляющихся в средиземные места, — писал он графу Чернышеву, — весьма радуюсь, признаться могу, смотрю с величайшей на них завистью; сказал вам наперед, что я с природы не завистлив был, даже до сего случая ни к чему; а теперь, под старость, черт дал зависть; рассудите: они все ведут службу прямо по своему званию по морю и на кораблях, а я, как гусар, пешком».

Как только узнал о прибытии эскадры на Минорку, сразу же поделился радостью с Чернышевым за друга: «Не могу не утерпеть, не изъяснить совершенную мою радость о прибытии адмирала Спиридова с флотом в желаемое место, и что Эльфинстон не мог в Средиземное море войти прежде его, о чем мне стоило много труда уверять прошлую зиму господ придворных».

Узнав о победе эскадры Спиридова при Чесме, Сенявин восторженно поздравил товарища. Сразу же запросил графа Чернышева прислать ему обстоятельное описание этого боя. Сенявина интересовала суть приемов Спиридова в бою, подробности: он готовился ввести созданную им Азовскую флотилию в море.

В один из весенних вечеров 1771 года командующий Азовской флотилией вице-адмирал Сенявин получил из Адмиралтейств-коллегии долгожданный пакет. Всю ночь просидел он над полученными планами и схемами, которые прислали ему из Петербурга. Только поздней осенью прошлого года получил весточку от Григория Андреевича с кратким уведомлением о Чесме и настоятельно просил Адмиралтейств-коллегию прислать подробное описание хода сражения. Ведь у него на рейде уже стояли 10 боевых кораблей, в Новохоперске заканчивали постройку двух 32-пушечных фрегатов. Впервые русской эскадре предстояло войти в Черное море...

Рано утром на флагманском корабле «Хотин» Сенявин собрал всех корабельных офицеров. Они с любопытством смотрели на разложенную схему.

— Господа офицеры, в предстоящей кампании флотилии нашей неминуемо в баталиях бывать с турками, а Бог даст, — Сенявин обвел всех глазами, — и в Черное море войти навеки. — Он взял указку, подошел к схеме. — Сей план указывает мысли и распоряжения достойного адмирала нашего Спиридова Григория Андреевича при Чесме.

Сидевший у двери рослый, голубоглазый, с высоким лбом лейтенант от волнения привстал. Только второго дня привел Федор Ушаков с верховьев Дона четыре транспорта. Нынче откомандировали его в помощники капитан-лейтенанту Кузьмищеву на фрегат «Первый».

— Надлежит обратить внимание ваше на новоизобретение в бою... — Вице-адмирал продолжал подробно пояснять замысел Спиридова, смело отступившего от догматов линейной тактики, что принесло успех в бою с превосходящими силами неприятеля.

В середине мая Алексей Сенявин поднял флаг на 16-пушечном «Хотине» и вывел в море первую русскую эскадру со времен Петра I. К осени корабли под Андреевским флагом, изгнав турок, прочно обосновались в Керченской бухте, у морских ворот в Черное море...

Несколько забегая вперед, заметим, что уже в последние одну-две кампании эскадра Алексея Сенявина прочно овладела ситуацией на северо-востоке Черноморья. Сенявин давно и твердо уяснил роль флота в овладении Крымом. Вскоре после чесменской победы понял значимость флота на Черном море и генерал Петр Румянцев.