Любезны в кресле сказки о былом,

Да слушать их под стопку с маринадом,

Как птица Гамаюн своим крылом

Без нас хранила Русь и билась с Гадом.

Но тут пришли к нам чудотворцы прочи,

Они молитвой воротили реки вспять,

Их враг бежал скорее скрыться в ночи,

Не в силах будучи проклятия он снять.

Князь правоверный довершает дело

И без труда берет обоз богатый он.

Чтоб благодать свята не оскудела,

Он ставит церковь новую на склон.

Пошлет казну игумну, чтоб молился,

Да и поклоны клал со братией своей,

А чтоб потоком хор хвалебный лился

Им для работ пошлет людишек и коней.

Людей тех самых, что в набегах взяты

В посадах ближних русских городов.

Но смерд есть смерд, и будь проклят он,

То мрёт от голода, то он бежать готов.

Ох тяжек и не прост он, княжий крест,

Пойди, сумей битком набить карманы,

Попробуй чин себе украсть без мест,

Сумей, солги, да так, чтоб без обмана.

А за мечом вслед жадный шел псаломщик,

Людей чтоб в стадо обратить был план,

А царь – его судья, владелец и погонщик.

Им в греках это полюбилось и прельстило

В Константинополе коварном и златом,

Без меры власть тщеславие растило,

Лишь брать без меры, совесть – на потом.

Ведь не бывало так от века и до века.

И княже выборным пока достоин был.

Боярином славяне звали человека,

Что разумом по всем починкам слыл.

Достоинства и подвиг были мерой

Почета, славы, благодарности людей.

Слепой все подменили пришлой верой:

Раз княжий сын – то всем окрест владей.

Так, спрятавшись за лик светлейший,

Верхушка в мерзости и подлости живет:

Средь подлецов да победит подлейший,

Средь алчных – самый жадный превзойдет.

И умножался скарб, но было им все мало,

Тащили где могли к себе по мискам,

И лишь кормушкой Родина им стала,

И лишь своя потреба стала близкой.

Где знатному пожива – брат не брат,

И не народ – толпа с безликой мордой,

Любого хана облизать князишка рад,

А в вотчине он – князь уж очень гордый.

И летопись читать ну прям одна отрада:

Когда женился князь, когда кого убил,

И сколько церкви дал, и как была та рада,

И как епископ после все благословил.

Хоть ложные клятвы князь князю давал,

Душил людей в клубах пожаров дыма,

Когда же умер, он святым вдруг стал,

Принять успевши перед смертью схиму.

Не всяку грешнику дано найти тот путь,

Чтобы небесное блаженство испытать,

И для того перед кончиной не забудь

Монастырю ты деревеньку отписать.

То ж денег приготовь ты на помин души,

На это не жалей, оставь всего довольно.

И небу сытый поп что надо и внушит,

Тебя так прямо в рай – жили привольно.

Лишь твоя щедрость да монахов бденье

Позволит взлететь с могильной плиты,

Для клира вся жизнь порочна с рожденья,

Родился только – сразу грешен ты.

И как умильно со слезой ни плачешь,

И сколько б ты молитв ни возносил,

Грех все, если попам не платишь,

И все безгрешно – если заплатил.

А где доход, крестьян, земли прибыток,

Там в распрях ищут лишь в других изъян,

Там расцветает изощренство пыток

За Византией власть, а позже – латинян.

Христос – один? О чем вселенский спор?

Неужто в том, хлеб пресный или кислый,

Дух в сыне иль в отце? Ну нет у них с тех пор

Доходы врозь и праздники по числам.

А способ действия в различьи невелик:

Там инквизитор, свой у нас опричник,

Слегка задумался – ты значит еретик,

Сомненья на челе – так ты уже язычник.

А это уж не люди вовсе – бес вселился,

Кто власть не почитает – того в прах.

И вот епископ пока истово молился,

Колдуний в Волхов, а волхвов в кострах

Жгли непокорных, помнящих губили,

Кто разумом в поиске крылья растил.

Князья с попами таковых-то не любили,

Милей для них кто ушничал да льстил.

Князь чтоб ни делал, поп гласил – от бога,

Народу ж помнить, искуплять свою вину.

Князь небом дан, он наставлял с порога,

И вровень небу всяк покорен будь ему.

И крестоносцы шли со словом божьим,

С ним брали в рабство женщин и детей

И в замки гнали толпы бездорожьем,

Все то же божье стадо, ударами плетей.

Уже не воин князь, сбиратель он оброка,

Для городов и весей стал драконом,

Уж в совести себе не видел прока,

И справедливость подменил законом.

Бывало сильный враг к нам приходил,

Молясь, князь думал чем бы откупиться,

С ним заедино и митрополит молил,

Весьма боясь доходов всех лишиться.

Иль князь с казной, женой, всем клиром

Сбирался скоро и в сторонку отбегал,

Он охранял себя, ну а людскому миру

Хранить державу и столицу оставлял.

В леса так бегал князь от Тохтамыша,

Укрылся подальше и там ждал вестей,

Он мест разоренных плача не слышал.

Москву ж защищал литовский Остей.

Сложил главу герой сей неизвестный,

Без памяти земля, что жизнь ей подарил.

Князь отсиделся и, свершив ход крестный,

Пошел с мечом … в Рязань и злее сотворил.

А ведь Донской прославлен до сих пор,

И воспеваем он за щедрость к церкви,

Хотя иные достойны славы шпор,

По совести, других дела не меркнут.

Пред битвой отдан был плащ княжий,

Вдруг захотел незаметным он стать,

И за него другой здесь смертью ляжет,

Другие воеводы ведут полки на рать.

Боброк Волынец, Ослебя, Пересвет …

Жизнь драгоценную в бою не берегли,

И славных братьев Белозерских нет,

Все восемь в битве рядышком легли.

Когда ж озарилась Непрядва победой,

Став алой из капель крови пролитой,

Искали все князя, монах нам поведал,

Лежал он в дубраве, древом укрытый.

Сражался отважно, но бой притомил,

И прилег он под тень листьев крапин

Поодаль в лесу, бог там князя хранил:

Доспех посечен, а сам без царапин.

Лежал чуть дыша, только брата услышал,

Что в степи Мамая прогнали обратно,

Так сразу и встал, и в войску он вышел,

Брать славу пора, крестясь многократно …

Потом изволил князь и милости явить

И со слезми своим он молвил ближним:

Увечных позволяю я по домам пустить,

Небось дойдут, не будь из них кто лишним.

А павших, выбрав лишь однако христиан,

Велю предать земле, все чтобы по завету,

Не так, как этих окаянных басурман.